– Элизабет ван Вурт. Ее так и не нашли, – сказал Бром, вырвав меня из раздумий. – Она была уже подростком, и большинство людей решило, что она просто сбежала с каким-нибудь парнем из другого города. Я-то никогда в это не верил. Не такая она была, чтобы сбежать, а если бы и сбежала, то непременно написала бы потом родителям, а они так и не получили от нее никаких известий.

– И что, по-твоему, с ней случилось?

Губы Брома дернулись, как будто он почувствовал во рту что-то неприятное.

– Не знаю, стоит ли тебе говорить, но ты уже видела кое-какие уродства нашего мира, а я не могу оберегать тебя от всего вечно.

Я ждала.

– Думаю, кто-то из мужчин деревни… э-э-э… надругался над ней, а потом избавился от нее. Кто это мог сделать, я так и не выяснил, хотя и пытался.

Я окаменела, потрясенная. Конечно, я имела представление – смутное, детское – о подобных вещах. Знала, что такое порой случается – но только далеко-далеко, в местах, совсем не похожих на Сонную Лощину.

А Бром заторопился сменить тему, пока я не начала задавать какие-нибудь неудобные вопросы насчет Элизабет ван Вурт.

– А еще Уильям де Клерк. Это случилось не так уж давно, он был твоего возраста. Странно, что ты не помнишь.

– Уильям де Клерк… – Память всколыхнулась, выталкивая на поверхность что-то расплывчатое. – Я его почти не знала. Но он был сыном фермера, да? И пропал в начале лета?

Бром кивнул.

– Он играл в лесу с другими мальчишками и отделился от компании. Развернули небывалые поиски. Прочесывать лес отправились чуть ли не все жители городка.

Теперь я вспомнила. А еще вспомнила свое постыдное равнодушие, убежденность в том, что меня это не касается, – подумаешь, исчез какой-то мальчишка, которого я едва знала. Бром уходил с рассветом и возвращался в сумерках почти неделю. Нам с Сандером велели играть только на территории фермы. В конце концов было решено, что Уильям забрел слишком далеко в чащу, заблудился и пропал навсегда. Никто не осмелился искать его там, за пределами безопасной тропы. Все в Лощине знали, что если Уильям ушел туда, то уже не вернется.

Но я все забыла, и никто об этом больше не упоминал. То был один из глухих углов, тупиков, о которых не говорят, точно какое-то волшебство туманит людям воспоминания и связывает языки. Туманит – но не до конца. Знание остается, иначе Бром не рассказал бы об этом случае вот так запросто. Не знаю почему, но я подумала о Шулере де Яагере – как будто он каким-то образом был причастен к произошедшему. Подумала, и тут же отодвинула мысль в сторонку, потому что кое-что осознала.

– Это сделал он.

– Кто что сделал? – не понял Бром.

– Уильям де Клерк. Наверное, именно он пробудил существо в лесах. Привлек его внимание. Именно из-за него монстр отправился на поиски других мальчиков, удалившись от привычного места.

– Не знаю, Бен. Если тут бродит какой-то призрак, похищающий детей, если он бодрствует с начала лета, почему он не напал на вас с Сандером? Вы практически живете в лесу от рассвета до заката.

Потому что Всадник присматривал за мной все это время. Пускай я и не знала об этом.

Но уцелели мы с Сандером не только поэтому. Было что-то еще…

– Ты сказал, Уильям де Клерк играл с другими мальчишками? А что, если это были Юстус Смит и Кристоффель ван ден Берг?

– О чем это ты? Думаешь, они перешли какую-то границу, вторглись туда, куда им не следовало соваться, и их наказали?

Я видела, чего Брому стоило признать существование в лесу чего-то опасного, теоретически способного покарать нарушителей.

– Возможно, – сказала я, чувствуя, однако, что еще не собрала головоломку до конца, и ненадолго умолкла, понимая: мои следующие слова разворошат осиное гнездо. – Могу поспорить, Шулер де Яагер что-то знает.

Лицо Брома побагровело, все целиком, от кромки волос до шеи.

– Я не хочу, чтобы ты и близко подходила к Шулеру де Яагеру! – Дед сделал несколько глубоких вдохов, успокаиваясь, и продолжил: – Бен. Даже если он что-то знает, не думай, будто он возьмет и все выложит. Он хранит тайны, как скупец – сундуки с сокровищами, открывая их лишь тогда, когда считает, что ему это выгодно. Ты ничего от него не узнаешь, да еще, не дай бог, попадешь в беду.

Я понимала – Бром думает о Бендиксе. О Бендиксе, который пообщался наедине с Шулером де Яагером и вышел из комнаты, убежденный, что единственный способ спасти его жену и ребенка – отправиться в глухую темную чащу.

– В любом случае в данный момент меня не беспокоит этот старый дьявол – меня беспокоит лишь Хенрик Янссен. О нем как минимум необходимо сообщить, пускай даже никчемному Сэму Беккеру. А потом, пожалуй, я съезжу перекинусь с ним парой слов.

– Опа, не думаю, что это поможет. Скорее, наоборот.

Чем больше я размышляла, тем больше убеждалась, что это правда. Хенрик Янссен не был собой – совершенно точно не был. Нечто овладело им, нечто, желавшее причинить мне вред. Возможно, то проявилась теневая тварь из леса, а может, дело было просто в ядовитых испарениях зла, заразивших Янссена в ту ночь, когда мы искали тело Юстуса.

«Но почему тогда миазмы не подействовали на Брома?» – задалась я вопросом, и тут же ответила на него: Бром слишком хороший, чтобы семя зла укоренилось в нем. Он был бедокуром, ловкачом, буяном, хулиганом, задирой, но никогда не был злым – в глубине души.

А Хенрик Янссен – внутри него сидело что-то, за что смогла зацепиться тьма, выползшая из леса. Как и в Дидерике Смите, кстати. Когда Смит обвинил меня в колдовстве, убившем его сына, в его глазах горело что-то, чего не было там прежде. Гнев и горе – это понятно, но еще ненависть и коварство. При мысли о коварстве я похолодела. Что же задумал Дидерик Смит, размышляла я. Сэм Беккер тоже был в лесу той ночью, но его вроде бы не затронуло, как и Брома. Хотя едва ли это можно приписать врожденной доброте – скорее, врожденной глупости. Странно утешительно было осознавать, что в таком случае большинство людей Лощины не попадет под влияние чудовища. Бром всегда говорил, что местные жители больше одарены благодушием, чем сообразительностью.

Впрочем, большинство в любом случае к лесу и приближаться не стало бы. Люди боялись духов, гоблинов, привидений, что обитали там. И это было хорошо. Их страхи, их суеверия обеспечивали им безопасность.

– Даже если ты думаешь, будто некая, эмм, сущность овладела вчера Янссеном, я по-прежнему считаю, что ему не помешает хорошая взбучка.

Я рассмеялась:

– Опа, для тебя всегда взбучка – решение всех проблем. Мне кажется, гораздо важнее выяснить, кто был в лесу с Уильямом де Клерком, куда именно они ходили и что сделали.

– Ну, спросить Кристоффеля ван ден Берга и Юстуса Смита мы точно не сможем, – сказал Бром, и я вздрогнула.

Теперь я поняла, почему Катрина так часто шикала на Брома в разношерстной компании. Он даже не замечал границ вежливости, у которых большинство людей останавливаются и умолкают прежде, чем с губ их сорвется что-нибудь нетактичное.

– А какие еще мальчишки водились с той троицей?

– Не знаю. Надо спросить Сандера. Может, он в курсе.

Большинство мальчишек игнорировали меня – не считая тех немногих, которые пытались меня задирать и которые (вдруг осознала я) были уже мертвы. Мальчишки считали меня странной – оттого, что я одевалась как они и вела себя как они, и потому избегали меня. И все девочки игнорировали меня по тем же причинам. Соответственно, я не утруждала себя тем, чтобы побольше узнать о деревенских детях. Катрина нанимала разных учителей, которые обучали меня на дому (с большим или меньшим успехом), так что я даже не ходила в местную школу вместе с остальными.

Школа. Школьный учитель.

На миг я подумала о Крейне, объятом ужасом, преследуемом в ночи Бромом на черном скакуне. Подумала – и отогнала мысль. Крейн не имел никакого отношения к происходящему, и никто больше Брома не сожалел о том, что случилось после.

– Еще может знать школьный учитель, – сказала я. – Или же он может расспросить детей, с кем дружил Уильям де Клерк кроме Юстуса и Кристоффеля.