Я один из тех, кто не добрался до леса,

отступил из-за зимы на земле,

напуганный кусачими переливчатыми скарабеями

и гневными реками, текущими наперекор судьбе.

Вот он лес: комфортабельные кроны, а деревья —

стройная мебель, листья — самоуглублённые цитры,

здесь стёрты тропинки, ограды и родовые именья,

воздух патриархален и пахнет печалью.

Всё церемонно в этом диком саду

детства — яблоки у воды, стекающей

с чёрных снегов, залегающих высоко в Андах, —

яблоки, чей терпкий румянец не знаком с зубами

человека, а лишь с клювами прожорливых птиц, —

яблоки, одержимые дикой лесной симметрией,

в их медлительном склонении к сладости.

В окрестном сиянии всё исполнено новизны и древности,

не добравшиеся до этих мест еле дышат,

отставшие — неизвестно, останутся или нет, —

вот когда познаешь конституцию леса.