Разговор происходил в кабинете командира полка. Павел догадывался, что майор Шадрин неспроста повел обвинительные речи в официальном месте: мог бы и в домашней обстановке — как-никак дружили семьями, сыновья были одногодки, вместе собирались поступать в военное училище. Шадрин как-то резко обмяк, обличительным речам — край.

— Рапорт написал, — сказал Шадрин успокоенным тоном. — Руки, ноги, голова есть — проживу и без Советской Армии… Брат у меня кооператив создал, зовет к себе.

— Правильно! — поддержал Павел. — Военным, Шадрин, тебе уже не быть.

— Это почему? — оскорбленно вскинулся майор.

Павел Ворончихин не успел, да, возможно, и не захотел бы толковать свое мнение. В этот момент без стука в кабинет ворвался старший лейтенант Самохин, закричал с порога:

— Товарищ полковник! Там, на плацу, капитан Найденов себя соляркой облил! Поджечь хочет! Вас требует. Всех офицеров зовет…

— Шадрин! Вызови медслужбу! — приказал Павел. — Приготовь плащ-палатку! Огнетушители приготовь! Самохин, за мной!.. Докладывай!

Бледный старший лейтенант Самохин семенил рядом с Павлом по коридору штаба, рассказывал впопыхах:

— У Найденова жена беременная. Была. Умерла ночью. Роды начались раньше срока. Найденов в деревне Подвойке избу старую снимает. За «скорой» послать некого. Там четверо старух живет. Связи нету. Ну он старуху одну отрядил в поселок. А там… А там у «скорой» бензина нету. Они к нам в часть… Дежурную машину послали. Она застряла. Весна — дороги-то развезло. Только на утре врач пешком пришел. А она, жена его уж… Поздно. Жену и ребенка — не спасли… Найденов на плац вышел с канистрой солярки…

Плац был не велик — площадь перед старой пожаркой. Посреди плаца, который со всех сторон окружали военнослужащие, стоял без шапки капитан в расстегнутой мокрой шинели. С шинели стекали капли в маслянистую лужу у его ног. Рядом валялась канистра. Запах солярки сладковато и ядовито исходил во все стороны.

— Все! Все собирайтесь! Все! И солдаты, и офицеры! Чтоб все видели! — Капитан Найденов захлебывался в своих бунтарских чувствах. Он, казалось, хотел многое сказать, но не знал слов… В вытянутой руке он держал зажигалку. — Все смотрите! Я капитан Советской Армии! Солдаты и офицеры, смотрите! Вот так… С нами. Со всеми нами!

Идя к плацу, Павел вспомнил послужной список капитана Найденова, начальника штаба реактивного дивизиона. Андрей Найденов окончил военное училище в Ленинграде, служил в Архангельске, в афганском Кандагаре; должно быть, за примерную службу угодил на «богатые хлеба» в Западную группу войск в Германию; долго не женился, но и разгульно не жил; говорили, что в Германии берегли с женой каждый пфенниг, чтобы потом на Родине жить честь по чести… Справный офицер, не шальной, как Шадрин. Не пререкался, на рожон не лез. Не шутник. Даст слово — исполнит. Это сейчас опаснее всего, предупредил себя Павел. На секунду, на невообразимую секунду Павел Ворончихин стал в положение Найденова: у Найденова на глазах умерла жена и ребенок, еще не родившийся ребенок, будто бы заранее приговоренный.

— Командир! — оскалившись, выкрикнул Найденов, увидев Павла на крыльце штаба. — Смотрите! Все смотрите!

— Ведро бензина сюда. В моей машине — канистра. Быстро! — сквозь зубы, без огласки, приказал Павел старшему лейтенанту Самохину. Самохин вмиг скрылся среди военных, кинулся к командирскому «уазику».

— Погоди, капитан! — выкрикнул Павел, вышел на плац. Толпа военнослужащих перед ним расступилась. — Погоди, Найденов!

— Чего мне годить? Мне нечего годить! Мне все ясно! Все ясно!

— Всё-таки выслушай меня, Найденов! — выкрикнул Павел.

— Чего мне слушать? Я уж всё наслушал! Вы им, им всем говорите! Мне уже не надо говорить! Нас всех предали! Пускай остальные видят… Им, им говорите!

Капитан Найденов дрожал, нервно трепыхался. Он, наверное, не поджигал себя лишь по одной причине: он хотел что-то главное, последнее, самое обидное и больное, прилюдно высказать, выразить, выплеснуть в лицо командиру полка. Но слова где-то терялись, мысли, видимо, прыгали, самосжигались в боли от утраты, и он только дрожал, напрягался, стоя в луже солярки, облитый соляркой. Губы у него негодующе тряслись.

Солдаты и офицеры в плотное кольцо обхватили плац, но к Найденову поджимались осторожно. Если кто-то пытался заговорить с ним или делал шаг к нему, Найденов взбешенно вскрикивал:

— Не подходи! Назад! — На зажигалке в вытянутой руке вспыхивало пламя, и толпа военных испуганно и сострадательно шарахалась назад. Смельчак-доброхот отступал от капитана, чтобы не навредить…

Краем глаза Павел Ворончихин заметил, что расторопный Самохин, тащит ему красное пожарное ведро, расталкивает людей.

— По-олк! — с командирской свирепостью прокричал Павел. — Слушай мою команду!

Все оцепенели.

— Кру-гом! — приказал Павел.

Все обступившие капитана Найденова нечетко, но неукоснительно исполнили команду.

— Пять шагов — шагом марш! — прогремел над головами голос Павла.

Все повиновались приказу, отшагнули от Найденова на пять шагов.

— Полк! — еще одну команду выбросил по-командирски Павел Ворончихин. — Стоять «смирно»!

Теперь он один на один остался с капитаном Найденовым. Окружавшая толпа солдат и офицеров светилась затылками. Конечно, кто-то подглядывал, крутил головой, косил глаза, но это не меняло картины в целом. У ног Павла Ворончихина стояло пахучее ведро с бензином, на маслянистой радужной поверхности бензина, серо, сталисто отражалось весеннее пасмурное небо.

— Капитан Найденов, Андрей, я буду с тобой равным. Здесь бензин. — Павел подхватил ведро и опрокинул его себе на грудь. Сладко-масляный, обволакивающий дух бензина перебил дыхание Павлу, и ему пришлось говорить тише. Он отшвырнул ведро. — Теперь мы равны, капитан! Я тебе не начальник, не командир. Я иду к тебе!

— Стойте! Стойте, не подходите! Товарищ полковник! — выкрикнул Найденов.

Но Павел Ворончихин шел неколебимо. Он для себя уже все решил.

— Брось зажигалку или поджигай нас обоих, — негромко сказал Павел за пару шагов до капитана.

Найденов опустил голову, сник. Когда Павел подошел к нему вплотную, капитан тихо сказал:

— У меня жена умерла, товарищ командир. Она беременная была. На восьмом месяце.

Павел Ворончихин обнял капитана Найденова:

— Андрей, наши отцы войну прошли… Легко, Андрей, служить, когда в стране порядок и мир. А ты послужи, когда везде бардак, предательство. Война тихая, подлая… Русский офицер должен иногда жить стиснув зубы. Вот так-то, Андрюша.

Павел почувствовал, как промокший от солярки капитан Найденов дрожит от плача.

Случай с капитаном Найденовым стал известен в дивизии, в армии, в штабе округа. Он никого не подстегнул к действиям. Число самоубийств в армии нещадно нарастало. Из Германии тем временем в Россию катил эшелон за эшелоном. В штабе сухопутных войск округа наконец-то прояснили положение: от артиллерийской части Павла Ворончихина оставить один наиболее боеспособный батальон и придать его мотострелковому полку, который также подвергается реорганизации, остальные подразделения расформировать. Приказом начальника сухопутных войск военного округа командиром мотострелкового полка назначался полковник Ворончихин П. В. Место дислокации полка: Московская область.

Прежде чем заступить на новую должность, Павел выкроил для себя несколько суток отпуска, чтобы навестить в Вятске мать. Перед отъездом в Москву — добираться нужно было на перекладных — он решил зайти в местный магазинчик поселка «Коммунар», взглянуть: вдруг что-то подберет экзотическое для матери в гостинец.

Он был одет в гражданскую одежду, потому и не спугнул солдата из своей части. Фамилию этого рядового Павел не знал, но внешне его запомнил с полковых разводов. Белесый — почти альбинос, тощенький, неуклюжий, форма на нем сидит абы как, косолапит. Рядовой ошивался у дверей магазина, — то ли играл роль затюканного горемыки солдата, то ли впрямь был забит и унижен по службе.