«Борян, Боб, Банан, Бобр, Борис Нелакаевич, Боря Наливайло», — Алексей вспоминал распространенные прозвища Ельцина. Своего прозвища он Ельцину покуда не прицепил. Ельцин оказался скользким, изворотливым, непрямолинейным персонажем, — точный лейбл на лоб Алексей никак не мог ему всадить. То к Ельцину подбиралась кличка «Пухляк», «Волдырь», но — совсем не в десятку. «Чирей» — тоже была пусть не в «молоке», но далеко не в центре. «Тухлый» — тоже не в яблочко. Даже оплывший с похмелья Ельцин умело увертывался, ускользал от своего точного прозвища…

— У меня еще две новости, — привлек внимание Осип, раскуривая сигару. — Я хочу заключить договор с Разуваевым. Помнишь такого? Они создали охранно-консалтинговый холдинг. Думаю, лучше платить гэбэшникам, чем бандитам, которые нас крышуют… И второе, — как бы мимоходом закинул Осип. — Я решил баллотироваться в депутаты.

— На бутерброд с икрой еще один слой икры — уже надоело? Деньгами насытился — хочется заправской власти?

— Деньгами насытиться невозможно, — усмехнулся Осип. — Когда приходишь в Кремль или в правительство, на тебя смотрят, как на лопатник с долларами. А тут я заявлюсь избранником народа…

— Тебе не понравится с жириковскими балбесами и зюгановскими геморройщиками сидеть в Думе. Купи у Черномырдина место министра. Или у Чубайса — вице-губернатора…

Алексей зорко смотрел на Осипа, который курил сигару и вел себя как-то беспокойно, слегка покраснел, хватался на своем столе то за одно, то за другое, словно бы проболтался про заветную мечту.

Нет, власть в России не подменить ничем, думал Алексей. Ни рынками, ни демократиями, ни законом, ни миллионами долларов. Да и что есть власть денег? Власть денег абсолютно безродная, космополитичная и примитивная, как лом! Деньги действуют везде одинаково. Алексей созерцал это в Паттайе и Шерм-альШейхе, на Родосе и на Майорке, где за деньги оказывались любые, — любые, любые, любые! — услуги. Припудренную, побрызганную шанелями власть денег — власть примитивного лома — Алексей наблюдал в Италии, Франции, Германии, где всё также выставлялось на продажу, распродажу и перепродажу. Даже чопорный Лондон, несмотря на лордовские титулы и джентльменские повадки, признавал и подчинялся, слегка покобенившись, многонулеванной власти купюр. Власть денег была могущественна над лакеями и проститутками, метрдотелями и официантами, журналистами и парикмахерами, над банкирами и министерскими клерками… — над всей мировой обслугой. Именно — обслугой!

Но власть денег была бессильна пред естественной и инстинктивной любовью, не давала власти над дарованьем ученого, честью военного, вдохновением поэта, молитвой монаха. Она была безвластна над самой властью! Подлинная власть с деньгами соприкасалась с брезгливостью, эпизодически…

— Да, Ося, подлинная власть — это не «роллс-ройсы», не тугие ляжки подиумных красоток, не кубометры недвижимости в Монако. Подлинная власть… — тут свербит и чешется что-то более изысканное, чем утроба. Подлинная власть божественна. Деньги — почти скотство!.. Каков мой гонорар?

— Пятнадцать, Леша. Пятнадцать! — дружески защебетал Осип.

— Двадцать пять!

— Двадцать! Двадцать! Всё, торг закончен! — замахал Осип руками.

— Аванс! Половину! — сухо потребовал Алексей.

Осип, видно, ждал этого каверзного требования, был в явном неудовольствии.

— Не будь скрягой! — приструнил Алексей.

Осип направился к встроенному сейфу, поучительно бросил:

— Благодаря тому, что я скряга, у нас в обороте миллионы…

— У тебя опять руки трясутся, — сказал Алексей, когда Осип принес пачку долларов.

— Знаю, что трясутся, — вскричал Осип. — Чего я поделаю? У меня с детства такое!

— Ты же сейчас миллионер. Чего они у тебя трясутся?

— Хрен поймешь!

— К врачу сходи. Да и несолидно это: президент компании сам держит черную кассу.

— У президента России черная касса есть! Зря, думаешь, Борян свою Танечку в Кремль посадил? У Чубайса с Березовским во время выборов только коробки с долларами разлетались! — нервно-весело бросил Осип. — Вылетишь в Новороссийск завтра утром. Вместе с Малиной… Он человек твердолобый, но проверенный. С ним и за деньги опасаться нечего. Видел, какая у него шея? Да, Леша, ты там все-таки поосторожней. По прилете деньги сразу — в банковскую ячейку. Помни, это не Москва. В портовых городах полно швали. Провинциальные отморозки совсем отмороженные… Полетите через Анапу. Аэропорт в Новороссийске похерили, там уже гаражи на взлетной полосе стоят… Деньги доставит в аэропорт мой охранник Денис.

— Толстая Выя? — радостно возбудился Алексей.

— У Малины шея не тоньше.

— Им бы башками попробовать друг друга потолкать. У нас в Вятске у пивной соревнования проходили — мужики лбами друг друга сваливали. Дядька мой, Череп, мастер был. С ним соперничал только Фитиль, долговязый такой, с шишкой на башке… Давай, Оська, тоже с тобой сразимся! Кто кого башкой с ковра столкнет… Встаём в партер — и начали!

— Завидую я тебе, Леша, — промолвил Осип.

— Чему ты завидуешь? У меня даже квартиры собственной нет.

В Новороссийск Алексей Ворончихин отправлялся из Домодедово ранним утром. С Григорием Малиной. Попутчик оказался человеком малословным и обжористым. В аэропортском кафе он сметал цыпленка-табака с литром пива, в самолете, салоне бизнес-класса, снова навалился на еду. Насверхосытку выпил пару бокалов красного вина и тут же уснул. У Алексея так и не нашлось подходящих тем для разговоров с ним.

Малина сопел, иногда сбивался на храп.

— Так спят люди с железобетонной совестью, — указал Алексей миленькой стюардессе Юлии на храпучего бегемотистого Григория Малину. — У вас очень стройная фигура. И очень красивые ноги. Весь полет я только на них и гляжу, — признался Алексей стюардессе.

У милашки Юлии от улыбки дрогнул подбородок. Она предложила Алексею плед, а в конце полета пообещала оставить свой номер телефона.

Красивые, чуть полноватые ноги в капроне и завлекательная, шуршащая походка Юлии, ее тонкая рука с перламутрово накрашенными ногтями, которые он разглядел, когда замужняя стюардесса Юлия тайно записала ему на салфетке свой номер телефона, и храп пересытившегося Малины остались в сознании Алексея как последние штрихи какого-то неизъяснимого греха и блаженства, которые, казалось, пронизывали всю жизнь либерально-свихнувшейся России…

Алексей Ворончихин с чемоданчиком долларов и Григорий Малина сошли с трапа самолета в Анапе. Бело-желтое, солнечное, слегка подтуманенное утро разлилось над равниной аэропорта. С юга несло морскую свежесть, вдалеке, на северо-востоке проглядывали зеленые склоны просыпающихся от лучей солнца далеких гор. У Алексея было ощущение, будто над головой разливается не просто солнце и тепло, но и ароматный животворный эфир. Купальный сезон, должно быть, еще не кончился.

— Великолепно! — вздохнул Алексей полной грудью.

— Не очень, — буркнул Малина, он глядел в сторону аэровокзала и что-то заприметил не то…

В аэропорту их встретили не те люди: один маленький, накаченный крепыш, по кличке Лысый, он и в самом деле носил большую залысину посреди головы, и некто Кузен, высокий, с бритой головой, с тонким длинным носом, в узких прямоугольных очках, усиленно жующий жвачку. За ними стояли похожие друг на друга трое молодых плечистых «быков» — явно из братвы.

— Почему Капрал не приехал? — опасливо спросил Малина, озираясь по сторонам.

— Капрал ногу сломал, — недовольно ответил Кузен.

— Зачем на джипе? Лысый, где моя машина? — запаниковал Малина.

— Твой «мерин» в автосервисе. Крыло правят, — ответил за Лысого бритоголовый Кузен и презрительно-иронично посмотрел на Алексея, словно бы оценивая щегольство его светлого летнего костюма в мелкую клетку и светлого плаща, который висел у него на руке. — Нам Фома велел вас встретить.

— Фома? — испуганно вскрикнул Малина. — Откуда он знает?

— Поехали! Там будем бакланить, — не распространялся Кузен.