Ты, как берёзовая кожа, благоуханно серебришься. Без глаз твоих открыть весну мне не удастся. И хотя мне не известно твоё имя — без женщины нет первых глав, без поцелуев нет стихов (и умоляю вас, молчите — иначе вы спугнёте дождь). Я знаю: между двух морей моя унылая осанка подобна спущенному флагу, когда поблизости нет взгляда моей отрады, — в эту пору я даже умереть готов, хоть смерть мою и отнесут за счёт издержек организма или печалей беспричинных, висящих в платяных шкафах. Да, время не стоит на месте и голосом вдовы зовёт меня из одинокой чащи. Ещё когда я не родился и жил без глаз — уже тогда владел я четырьмя глазами — моими и моей любви, не любопытствуйте, насколько я изменился с той поры: лишь время старится всё время, меняя то и дело платья, а я иду своей дорогой. Все нежные уста любви творили мой наряд, с тех пор, как понял я, что я нагой, — одна из них звалась Мария (или Тересою звалась), так я привык бродить по свету, снедаемый огнём любви. Ты — та, которой ты пребудешь, моя врождённая подруга, ты плоть из глины голубой, нет, — ты парящее перо, нет, — территория любви, чьи волосы — лесные космы, нет, — концентрическая капля, летящая нагой монетой в топазовое озерцо, нет, — неусыпная охрана моих чудаческих причуд, нет, — не рождённая доныне душа, которую я жду. Ведь свет берёзы — кожа вёсен. © Перевод с испанского П. Грушко, 1977 |
