Творится день при полном свете солнца

день-солнце, молчаливая печать,

почившая на всех плечах дороги.

Я светочеловечек, я многороза,

я безрассудный многолуч — я знаю,

что смерть моя наступит от сиянья.

Я мир не разделяю на две части,

на чёрную и золотую сферу, —

я пестую его при полном свете,

как целую топазовую гроздь.

Давным-давно, в недостижимой дали,

вступил я в эту ясную страну,

где даже ночь была сплошным мерцаньем:

тот свет во мне присутствует доныне,

здесь небеса — сферический янтарь,

а море испаряет синий сахар.

Вы знаете, опять и навсегда

я совмещаю свет с патриотизмом:

мои дела тверды, как день, мой долг —

дарить распахнутые настежь окна

и учреждать непобедимый свет.

Пусть и непонятый, — я продолжаю

мою стекольчатую пропаганду.

К столь отражательному ремеслу —

что привело того, кто от рожденья

печален, кто похож на плод зимы,

кто так провинциально пахнет ливнем?

Порой хочу я выказать смиренье

и попросить прощения за радость,

но не хватает времени — спешу

прибыть пораньше и отбыть подальше,

а в мыслях лишь одно: быть светом дня,

быть самосветом или светом ночи, —

но не успею я наладить ясность

на этой широте или на той,

как сообщают, что темно в Перу,

что в Патагонии свет не проснулся.

И, не успев поспать, опять спешу

зубрить простор прозрачности полдневной.

Сегодня день распахнут и летит,

а вслед за ним летят все пчёлы света,

и это всё — единый кубок дали

и дней моих яснейшее пространство.

А солнце гонит свет к Вальпараисо.