Булкли настойчиво пытался склонить лейтенанта Бейнса на свою сторону, и после их очередного разговора Бейнс все-таки согласился сместить Чипа, но при одном условии. Сначала они составят официальный документ с изложением причин отплытия в Бразилию и дадут Чипу возможность подписать его - последний шанс склониться перед волей народа. Если он согласится, то ему будет позволено остаться капитаном, но с сильно урезанными полномочиями. Булкли отметил: " Мы полагали, что если капитану Чипу будет возвращено абсолютное командование, которое он имел до потери "Вэйджера", то он снова будет действовать по тем же принципам, никогда не будет советоваться со своими офицерами, а будет действовать произвольно, в соответствии со своим чувством и уверенностью в превосходстве знаний". Булкли добавил: "Мы считаем его джентльменом, достойным иметь ограниченное командование, но слишком опасным человеком, чтобы доверять ему абсолютное командование".

Если бы Чип отказался от этих условий, они бы его свергли. Расстрел Козенса, по их мнению, давал твердую основу для ареста капитана. Бейнс заявил, что каждый офицер, участвовавший в восстании, сможет предъявить эту бумагу, чтобы "оправдаться в Англии".

Булкли составил документ на клочке бумаги. В нем говорилось, что компания страдает от грабежей и междоусобных распрей - " , которые в итоге должны привести к разрушению всего организма". Поэтому люди "единогласно" решили отказаться от экспедиции и вернуться в Англию через Магелланов пролив и Бразилию.

На следующий день Булкли и Бэйнс отправились на встречу с капитаном, взяв с собой мушкеты и пистолеты. Они ворвались в жилище Чипа, где капитана окружала горстка людей, вооруженных до зубов.

Булкли достал из кармана документ, развернул его и начал читать вслух. Закончив, он попросил капитана подписать документ. Чип отказался и впал в ярость, заявив, что они оскорбили его честь.

Булкли вышел из дома и направился прямо к хижине Пембертона, где на стуле сидел морской капитан, окруженный своими солдатами. В хижине собрались и другие кастаньеты, желающие узнать, что же произошло. Балкли рассказал им, что, по его словам, капитан, " в самой презрительной манере, отверг все, что предлагалось для общественного блага". Пембертон заявил, что будет стоять за народ своей жизнью, и толпа закричала: " За Англию!".

Дешевых вышел из своего жилища и спросил, что за шум. Булкли и другие офицеры объявили, что договорились отстранить его от власти и передать командование лейтенанту Бейнсу.

Чип рокочущим голосом сказал: "Кто тот, кто примет от меня командование?". Он уставился на Бэйнса, ветер трещал между ними, и сказал: "Это ты?".

Бэйнс, казалось, исхудал - или, как рассказывал Булкли, "ужас перед капитаном до такой степени запугал лейтенанта, что он стал похож на привидение".

Бейнс ответил просто: "Нет, сэр".

Лейтенант отказался от заговора и от истории. Булкли и его люди вскоре отступили.

В течение нескольких дней после этого Дэвид Чип слышал, как его враги перегруппировываются за пределами его бункера. А некоторые из оставшихся союзников покидали его. Проводник Харви, поняв, что на корабле появился новый центр власти, покинул Чипа. Затем до капитана дошел слух, что его стюард Питер Пластоу - последний человек, от которого он ожидал такого поворота событий, - решил отправиться в пролив вместе с канонеркой. Дешевый послал за Пластоу и с недоверием спросил, правда ли это.

" Да, сэр, - ответил Пластоу. "Я воспользуюсь своим шансом, так как хочу попасть в Англию".

Чип назвал его негодяем - они все были негодяями - и велел уходить. Чип оказался почти в полной изоляции, капитан без роты. Он слушал, как люди, которых он окрестил " my mutineers", собирались в боевые порядки и тренировались в стрельбе из оружия. Однако официально Чип оставался у власти, и он знал, что Булкли не может действовать без Бейнса и рассчитывать на то, что ему удастся избежать петли в Англии.

Вскоре Чип передал сообщение Булкли, чтобы тот пришел на встречу с ним, на этот раз один. Хотя Булкли прибыл в сопровождении стрелков, в жилище Чипа он вошел один, с пистолетом. Чеп сидел на своем морском сундуке. На его правом бедре лежал его собственный пистолет, взведенный. Чип уставился на Балкли, который взвел пистолет, но затем медленно, шаг за шагом, отступил назад, заявив позже, что не хотел быть " вынужденным ради собственного спасения стрелять из пистолета в джентльмена".

Булкли вышел на улицу, где толпа становилась все больше и больше. Тогда Чип сделал нечто еще более поразительное, чтобы утвердить свой авторитет: он вышел из своего бункера без оружия и столкнулся с разъяренной толпой. " Здесь капитан проявил все поведение и мужество, которые только можно себе представить", - признал Балкли. "Он был один против толпы, все были недовольны им, и все были вооружены". И в этот момент ни один человек - ни Балкли, ни Пембертон, ни даже буйный боцман Кинг - не посмел и пальцем тронуть своего капитана.

Голод продолжал опустошать компанию. Джон Байрон никогда не знал, кто умрет следующим. Однажды рядом с ним упал в обморок его товарищ. "Я сидел рядом с ним, когда он упал, - писал Байрон, - и, имея в кармане несколько сушеных моллюсков (около пяти или шести), время от времени клал одного ему в рот.... Однако вскоре после того, как мой небольшой запас закончился, он был освобожден смертью". На острове погибло более пятидесяти путешественников, и некоторые из спутников Байрона настолько изголодались, что стали подумывать о страшном средстве - поедании мертвецов. Один мальчик в бреду отрезал кусок трупа перед погребением, и его пришлось удерживать, чтобы не съесть его; и хотя большинство людей на знали, что нельзя даже упоминать о каннибализме в своих письменных записях, Байрон признал, что некоторые начали разделывать и есть своих мертвых товарищей, что Байрон назвал " последней крайностью". Если бы оставшиеся в живых путешественники не покинули остров в ближайшее время, то этому кощунству подверглись бы еще больше людей.

5 октября, после 144 дней пребывания на острове, Байрон увидел то, что показалось ему миражом, вызванным голодом. На блоках, где когда-то лежали обломки баркаса, покоился великолепный корпус. Десять футов в ширину и более пятидесяти футов в длину, с досками от кормы до носа, он имел палубу, где команда могла нести вахту, трюм для хранения вещей, румпель для управления и бушприт. Теперь Байрон и его компаньоны добавляли последние штрихи, например, покрывали дно корпуса воском и талоном для предотвращения протечек.

Но как они смогут вытащить это судно в море? Весом в тонну, он был слишком тяжел, чтобы нести его или тащить по песку, особенно в ослабленном состоянии. Казалось, что они создали ковчег только для того, чтобы еще больше мучить себя. И все же они нашли решение: уложили дорожку из бревен и пустили по ней лодку, пока не спустили ее в море. Спасенными канатами они гордо подняли в небо две деревянные мачты. И вот новый баркас покачивается на волнах. Мужчины окрестили его "Спидвелл". (Название имело особый смысл: британский буканьер Шелвок и его люди, оказавшись на мели, построили лодку из древесины своего затонувшего корабля "Спидвелл" и вернулись в Англию). Булкли провозгласил, что Бог дал им судно для спасения.

Как и другие, Байрон мечтал вернуться домой. Он скучал по своей сестре Изабелле, с которой был особенно близок. Даже его старший брат, Злой Лорд, уже не казался таким плохим.

Однако Байрон, хотя и поддержал кампанию Булкили по возвращению в Англию, не участвовал в заговоре с целью свержения Чипа и, похоже, не расставался с последней мальчишеской иллюзией: что все оставшиеся в живых могут спокойно уплыть с острова вместе.