Однако, как заметил Балкли, " отчаянные болезни требуют отчаянных средств лечения", и он считал этот путь в Бразилию единственно возможным. Проход Дрейка, расположенный на четыреста миль южнее, был слишком далек, а его моря были слишком смертоносны для их маленьких лодок. Что касается препятствий в проливе, то Нарборо проложил безопасный курс. Более того, он сообщил, что нашел источники пропитания, чтобы не умереть с голоду. Наряду с мидиями и лимпетами, писал он, " здесь водятся утки, белые и белощекие гуси, серые чайки, морские миусы, морские гагары и пингвины".

Для Балкли этот путь представлялся еще одним, более глубоким соблазном. Они сами определяли свою судьбу, освобождаясь от морской миссии, которая была провалена правительственными и военными чиновниками на родине, - миссии, которая была обречена с самого начала. Теперь они решили выжить, а не отправиться на север через Тихий океан, где испанская армада, скорее всего, уничтожит или захватит их в плен. " Наш путь через Магелланов пролив к побережью Бразилии был бы единственным способом предотвратить попадание в руки жестокого, варварского и оскорбительного врага", - заключил Булкели. "Наш баркас, когда будет закончен, не может быть пригоден ни для каких других целей, кроме сохранения жизни. Поскольку мы не можем действовать наступательно, мы должны заботиться о своей безопасности и свободе".

Булкли попросил мастера Кларка и других штурманов проанализировать маршрут, который он набросал на основе информации, полученной от Нарборо. Они тоже согласились с тем, что этот план представляет собой наилучший шанс выжить. Булкли поделился своим видением с остальными людьми, которые оказались перед принципиальным выбором. Они устали от войны, устали от смерти и разрушений и хотели вернуться домой, но повернуть назад означало отказаться от выполнения задания и, возможно, от остальной части эскадрильи. И что еще хуже, капитан Чип только что объявил, что ожидает от них исполнения патриотического долга и направления в противоположную сторону. Они найдут коммодора, поклялся он, и никогда не отступят.

Байрон наблюдал за тем, как аванпост, ненадолго объединившийся из-за строительства ковчега, теперь раскололся на две противоборствующие стороны. На одной стороне были Чип и его небольшой, но верный отряд. На другой - Балкли и его легионы партизан. До сих пор Байрон сохранял нейтралитет, но теперь это становилось невозможным. Хотя в центре спора стоял простой вопрос о том, в какую сторону идти, он поднимал глубокие вопросы о природе лидерства, верности, предательства, мужества и патриотизма. Байрон, аристократ, стремившийся подняться в военно-морском флоте и однажды стать капитаном собственного корабля, столкнулся с этими вопросами, когда ему пришлось выбирать между командиром и харизматичным канониром. Осознавая всю важность своего решения, Байрон был несколько осмотрителен в своих писаниях. Но очевидно, что он чувствовал себя обязанным перед Чипом и воспринимал Булкли, который, казалось, наслаждался своим новым статусом, как человека, подрывающего капитана и подпитывающего его глубокую неуверенность и паранойю. Более того, Чип, излагая свой план, вызывал в памяти тот имперский героизм и самопожертвование, ту мифопоэтическую морскую жизнь, которую так любил Байрон в своих романах.

С другой стороны, Булкли казался гораздо более уравновешенным и подходящим для командования людьми в их кошмарных условиях. Неумолимый, находчивый и хитрый, он стал лидером благодаря собственным достоинствам. В отличие от него, Чип рассчитывал на то, что люди будут неуклонно следовать за ним, основываясь исключительно на субординации. И, отчаявшись сохранить свой авторитет, он стал еще более фанатичным. Как заметил Булкли о Чипе, " потеря корабля была потерей его самого; он знал, как управлять, пока был командиром на борту, но когда все пришло в смятение и беспорядок, он решил утвердить свое командование на берегу своей храбростью и подавить малейшее оскорбление своего авторитета".

3 августа Байрон узнал, что Булкли собирается с большинством бойцов, чтобы обсудить их дальнейшие действия. Должен ли Байрон идти или остаться верным своему командиру?

На следующий день Дешевых увидел приближающегося Булкли со свитой. Когда артиллерист оказался в нескольких футах от него, он остановился и протянул лист бумаги. Он сказал, что это петиция, и начал читать ее вслух, как будто выступал в парламенте:

МЫ, чьи имена указаны ниже, по зрелом размышлении... считаем, что наилучшим, надежным и наиболее безопасным способом для сохранения тела людей на месте будет следование через Магелланов пролив в Англию. Датировано на пустынном острове на побережье Патагонии.

Несмотря на осторожность формулировок, это заявление имело вполне очевидный смысл. На встрече, состоявшейся накануне, Булкли предложил желающим подписать петицию. Один за другим они это сделали, включая начальника морской пехоты Пембертона, и мастера Кларка, продолжавшего защищать своего маленького сына, и древнего повара Маклина, еще цеплявшегося за жизнь, и матроса Джона Дака. Свою подпись поставил даже свирепый принудитель Чипа мичман Кэмпбелл. Байрон тоже нацарапал свое имя.

Теперь Балкли передал замызганную бумагу Чипу, который увидел внизу длинный список беличьих подписей. Петицию поддержали столько людей Чипа, что ему было трудно выделить кого-либо из них, включая главного зачинщика Булкли, для наказания.

Чип мог по пальцам одной руки пересчитать количество своих людей, которые не бросили ему вызов: кошелек - Харви, хирург - Эллиот, лейтенант морской пехоты - Гамильтон, стюард - Питер Пластоу. И еще одно имя, возможно, самое значительное, отсутствовало в документе: лейтенант Бейнс. На стороне Дешевого по-прежнему был второй по рангу морской офицер на острове. Высшая командная инстанция оставалась выверенной.

Ему нужно было обдумать свои дальнейшие действия. Держа в руках документ, он отстранил наводчика и его свиту, сказав, что ответит после того, как все обдумает.

Через два дня Булкли и Камминс были вызваны Чипом. Когда они вошли в его жилище, то увидели, что он был не один. Он убедился, что рядом с ним сидит лейтенант Бейнс.

После того как Булкли и Камминс разместились, Чип сказал им: " Эта бумага доставила мне много беспокойства, настолько, что я не смыкал глаз до восьми часов утра, думая о ней; но, я думаю, вы не совсем правильно взвесили ситуацию". Он был убежден, что они соблазняют людей ложными надеждами на легкий путь домой, в то время как на самом деле путь в Бразилию более чем на двадцать пятьсот миль длиннее, чем путь в Чилоэ. Если они пойдут своим путем, сказал он, "подумайте о расстоянии, которое придется пройти... когда ветер всегда против нас и где нет воды".

Балкли и Камминс подчеркнули, что на баркасе они смогут перевозить месячный запас воды и использовать небольшие транспортные суда для гребли к берегу и сбора провизии. "У нас не может быть врагов, кроме индейцев на каноэ", - сказал Балкли.

Дешели не дрогнул. По его словам, если они направятся в сторону Чилоэ, то смогут захватить торговое судно, груженное провизией.

Камминс спросил, как они могли захватить судно без пушек.

"Для чего нам мушкеты, - ответил Чип, - как не для того, чтобы взять на абордаж вражеский корабль?"

Камминс предупреждал, что баркас не выдержит пушечного огня. И даже если они каким-то образом не утонут, у них практически не будет шансов встретиться с Энсоном: "Коммодор мог разделить ту же участь, что и мы, - а может быть, и худшую".

По мере того как накал страстей нарастал, Камминс огрызнулся на капитана: "Сэр, это все благодаря вам мы здесь". И вот оно - то самое давнее обвинение. Камминс не унимался, настаивая на том, что капитану не следовало отправляться на сушу, когда судно "Уэгер" находилось в таком состоянии, а все люди были больны.