Двадцать первый век. Две тысячи пятьдесят *** год. Единое государство, Североамериканский Метрополис…

За окнами отеля жаркий летний день, городская пыльная духота.

Женщина двигалась очень медленно, упираясь ладонями в широкую крепкую грудь партнёра, зарываясь пальцами в мягкую поросль тёмных волос. Дважды удовлетворённая, теперь она всецело и с восторгом ощущала свою власть. Такое восхитительное чувство! Она предпочитала быть сверху из-за габаритов любовника, и с удовольствием привязала бы мужчину к кровати, если б в мире существовали верёвки или цепи, способные удержать его.

Вспотевшее мощное тело вздрагивало в ожидании оргазма, который она намеренно сдерживала столько времени. Наконец, она опустилась чуть резче, и сжала его внутри себя. Вскрикнув, любовник дёрнулся, выгнулся в сладкой судороге, и вытянулся на постели, тяжело дыша. Женщина не сразу остановилась в размеренном движении. Его губы и руки чуть дрожали, и она тихо улеглась, слушая грохот могучего сердца. Молчала. Нет ничего более бездарного и грубого, чем трёп сразу после секса.

– Люблю тебя! – прошептал он, осторожно обнимая.

– И я тебя! – поцеловала она высокий лоб в мелких капельках пота. – Спасибо, что ты есть! Я в душ, приходи!

Женщина выкупалась и теперь заматывала вымытые длинные тонкие волосы в полотенце, скрутив на голове подобие чалмы. Её возлюбленный шагнул в душевую, включил воду, но выглянул из-за матовой стеклянной перегородки:

– У меня, кстати, для тебя сюрприз на вечер! Пригласительные билеты и буклет у меня в пиджаке, посмотри, тебе понравится! – он привычно смягчал низкий и сильный голос, звучал как тигр, напрасно притворяющийся домашним котом.

– Мы куда-то идём? – улыбнулась она.

– Да. И я приготовил для тебя подарок!

Мужчина весь в мыльной пене с холодным и пряным цитрусовым запахом. «Всё-таки хорош! Настоящая мраморная статуя, только загорелая, тёплая и местами слегка волосатая!» – с усмешкой подумала она.

Когда он свежий и благоухающий, в тонком тёмно-синем шёлковом халате, вернулся в комнату, она сидела, поджав ноги, в глубоком круглом кресле, расчёсываясь и одновременно листая небольшую яркую брошюру.

– Это же выставка?

– Да! – кивнул он.

– Но я не люблю портретную живопись! – пожала она плечами и снова глянула на обложку буклета. – «Майра Розен». Если честно, мне ни о чём не говорит. Зачем мы туда пойдём?

– Я же сказал, что это сюрприз! Ну, пожалуйста, Лена, доверься мне, – он уселся рядом на пол, чтобы заглянуть ей в лицо. Его удивительные глаза были разного цвета, правый сине-голубой, а левый – золотисто карий. – Обещаю, это хороший подарок!

Они прошлись по гулким белоснежным залам галереи, наполненным кондиционерной прохладой. На самой выставке было больше народу, пресса, гости, арт-дилеры. Художница в элегантном сером платье давала интервью. Елене понравились некоторые работы, но она никогда не понимала, какой смысл держать на стене изображение чьего-то лица или фигуры. Всегда предпочитала пейзажи, они казались окном в другую реальность, которое может провести в иной волшебный мир. А в какой мир тебя может увести некое абстрактное тело, пусть даже и с идеальной задницей?!

– Ну, хорошо, Андрей, покажи мне, что хотел, и поедем куда-нибудь поужинать?

Ему нравилось её длинное светло-зелёное свободное многослойное платье, напоминающее древнегреческую тунику. Ткань скрывала тело, и подогревала воображение воспоминаниями о послеобеденном отдыхе. Он бережно взял её за плечи и аккуратно повернул к себе спиной, направляя внимание, обнял, и, наклонившись к уху, прошептал:

– Посмотри!

Сначала Елена не поняла, что он ей указывает. А потом замерла на месте: в противоположном конце зала, чуть поодаль от пресс-конференции художницы стоял молодой человек, лет двадцати пяти, худощавый, с тёмно-рыжими взъерошенными волосами, в джинсах и чёрной рубашке. Скрестив руки на груди, он слушал выступление Розен, иногда улыбаясь её ответам для журналистов. И в нём было что-то…

– Когда ты нашёл его? – выдохнула она.

– Больше десяти лет назад, ещё ребёнком.

– Почему ничего не сказал мне?

– Боялся, что не выживет. Все шансы на это у него были, уж поверь… – усмехнулся Колычев.

– Его зовут Эдвард, верно?

– Да. И что ты думаешь?

– Не знаю, не уверена, – она медленно склонила голову на бок, разглядывая и прислушиваясь. – Ещё слишком молод, слаб. Симпатичный, – улыбка спряталась в уголках чувственных губ.

В этот момент, он почувствовал взгляд, обернулся к ним, и Елена затаила дыхание. «Ты. Не видишь. Нас», – приказала она. Юноша тряхнул головой, отбросив видение, и посмотрел снова на толпу журналистов, окруживших мисс Розен.

Живущие Давно вышли на бульвар. Город переливался вечерними огнями и гудел автомобильными пробками. Елена обхватила себя руками, словно озябнув.

– Но если ты снова ошибся?

– Значит, он просто умрёт, как все они, – пожал он широкими плечами.

– Я сказала, что не уверена! Прекрати над ними издеваться! Прошу тебя! Сколько можно? Это слишком жестокое развлечение! – женщина досадливо поморщилась и, помолчав, спросила. – Он сирота?

– Нет, его мать жива, но лучше бы оставила его. Она пьяница, и какое-то время уже слегка не в себе. Эта художница его единственный друг. В остальном, всё как ты любишь: одинок, обделён вниманием, талантлив, чувствителен.

– Сколько у нас в запасе? – подняла она глаза на своего спутника.

– Не знаю, думаю, лет двенадцать-пятнадцать. Ты же знаешь, он сам найдёт тебя, когда придёт время.… Я лишь немного помогу.

Вторая половина двадцать первого века. Две тысячи шестьдесят *** год. Единое государство, Североамериканский Метрополис…

– Тоцкий, ты как? – склонился над ним полицейский. – Где твой напарник?

– Да я-то в порядке. Скорее! Детектив зашёл в дом! Рэдмаунт там внутри! – Михаила подстрелили, разорванная дробью форма уже промокла на плече от крови.

Это было замечательное майское утро, тихое и солнечное! Они просто случайно оказались поблизости, когда с пульта передали этот вызов.

Пожилая соседка Уолша обеспокоенно сообщила, что видела, как он вооруженный прошёл через дорогу в дом бывшей жены, что он может быть опасен. Луис Уолш не смог смириться с разводом, и неоднократно угрожал матери и сестре жены, жившим там же по соседству, от них поступали жалобы. Эту информацию копы уточнили в пути.

Когда они прибыли на место, Луис уже забаррикадировался в доме своей бывшей тёщи, и трижды открывал огонь. Двое зевак, опрометчиво остановившихся, чтоб снять видео, лишь по большому счастью отделались царапинами от разлетевшихся дробин. В Тоцкого он выстрелил из разбитого окна, когда тот приближался к входной двери по сырой лужайке. Тед вызвал подкрепление и, подняв руки, медленно вошёл в дом. Нужно было переговорить с помешанным, чтобы избежать новых жертв.

Панорамное окно эркера почти не пропускает весенний солнечный свет, загорожено перевёрнутым обеденным столом. В комнате беспорядок, разбросаны куски поджаренного хлеба, разлито молоко. Разбитая банка джема, осколки посуды. На полу у стеллажа с книгами и фотографиями, лихорадочно вцепившись друг в друга, крепко обнявшись, сидят в углу две бледные женщины. На матери пушистый серый халат и мелкие бигуди, напоминающие разноцветных червячков, дочь в тёмно-синей пижаме с крупными розовыми цветами. Они завтракали, когда в гости пришёл бывший зять. Без тортика, зато с дробовиком.

– Привет, Луис! Меня зовут Тед. Я не вооружён, – он с приподнятыми перед собой руками остановился на пороге комнаты.

«Хорошо, что я в штатской одежде, он будет меньше нервничать! Сколько же у него осталось патронов?».

– Я хочу, чтобы сюда приехала Тереза!

– Мы должны вызвать твою жену, Луис?