– Почему ты не сказал мне об этом тогда? Я бы поняла.

– Не мог сформулировать и осмыслить это даже в своей голове, не говоря уже о том, чтобы объяснить тебе. Я был молод, взвинчен, не говорил о чувствах, убегал от них, надеясь, что они не догонят.

– Я не пыталась заманить тебя в ловушку.

– Я знаю.

– Я вообще не думаю, что ждала чего-то. Просто хотела уладить эту проблему. В моей семье все заметалось под ковер. Все, что было сложно эмоционально, попросту игнорировалось. Я не хотела быть такой. Я экспериментировала с новой концепцией клана Тернеров под названием «Честность». Я поклялась быть честной во всех своих отношениях.

– И как это работало?

– Не так успешно, как ты думаешь. Я потеряла пару хороших парней прежде, чем поняла, что правду иногда лучше подсластить, чтобы ее можно было проглотить. – Кейт отпила теплого вина. – Прости, если иногда я заставляла тебя чувствовать себя загнанным в угол.

Мэтт сжал ее руку.

– Ты не сделала ничего плохого. Только заботилась обо мне. Я просто не мог с этим смириться. Мы пришли друг к другу с разных концов спектра: я все отрицал, а ты была полностью честна.

– Я не хотела копаться в произошедшем. Но чувствовала, что с эмоциональной точки зрения будет здорово обсудить это. Я тогда курила много травки, – улыбнулась Кейт, – чересчур прислушивалась к ощущениям.

– Ты понимаешь, что говорить о чувствах с двадцатипятилетним парнем – все равно, что выволочь Дракулу на солнечный свет?

– Теперь понимаю, – засмеялась Кейт, – хотя некоторые мужчины остаются эмоциональными вампирами далеко за двадцать.

Мэтт снова поцеловал ее руку.

– Я хотел побежать за тобой, когда ты ушла. Сразу возненавидел себя за то, что сказал. Но не смог. Наверное, был слишком горд.

– Я легко могла бы простить его гордость, если бы он не унизил мою, – тихо сказала Кейт.

– Это цитата из «Гордости и предубеждения»?

– И из нашей жизни. Моя уязвленная гордость провела меня по всему миру.

– Чтобы избавиться от своих демонов, есть способы и похуже. Можно связать себя ужасным браком!

– Это было так ужасно?

– Нет. Не всегда. Были и хорошие времена. Нам просто не следовало жениться. Она убегала от деспотичных родителей, я убегал от всего на свете, и мы вроде как столкнулись.

– Но она продолжила бежать, – сказала Кейт.

– По иронии судьбы, я оплатил ей инструктора по вождению.

Кейт засмеялась.

– Бедный Мэтт. – Она положила ему голову на плечо.

– Хотел бы я поступить иначе. Тогда мы оказались бы тут намного раньше. – Он поцеловал ее в макушку.

– Я не согласна.

– Разумеется. Не дай бог нам когда-нибудь договориться.

Она слышала улыбку в его голосе. Кейт села, поставила стакан на стол и повернулась к нему лицом. Площадь снаружи снова начала заполняться людьми, сытыми после раннего чая, и готовыми направиться в церковь. Невнятные звуки взволнованных голосов доносились до темного затихшего кафе. Лицо Мэтта мягко освещали волшебные огоньки гирлянд, в глазах плясали медово-золотые искорки.

– Я серьезно. Не хочу начинать с сожалений. Тогда мы не были готовы успокоиться, даже если бы пытались. Ты бы всегда задавался вопросом, не потому ли ты со мной, что я твоя страховка и связующее с семьей звено. А я бы мучилась, не оттого ли я с тобой, что боюсь самостоятельности. – Кейт коснулась его щеки, щетина щекотала ладонь, и она забыла свою застенчивость. Поцеловав его, Кейт опустила руки. – Все, что было в прошлом, сформировало нас настоящих. А настоящее важнее всего. Настоящее – это идеальное время, чтобы стать нами.

Мэтт смотрел на нее с улыбкой. Он выдержал ее взгляд, и в нем было все, на что надеялась Кейт. Она наконец вернулась. Тлеющий огонек бродяжничества, оставшийся в ней с того вечера, погас. И ей не требовалось забывать о нем, ведь она не хотела. Потому что это – одно из миллиона событий, которые сформировали ее. Теперь она просто уберет его на место. Всего лишь воспоминание, как засохший лист в ее старом альбоме.

– Когда ты стала такой проницательной?

– Последние недели открыли мне глаза. Но я говорю серьезно. Никаких сожалений. Мы не можем изменить прошлое, оно сделало свое дело. Привело нас сюда. Туда, где я и хочу быть с тобой вместе.

Мэтт погладил ее пальцем по щеке, блуждая глазами по ее лицу, пока не встретили ее взгляд.

– В этом освещении твои глаза такие ярко-зеленые.

– Как болото? – спросила Кейт, изогнув бровь.

– Единственное болото, где я хотел бы утонуть, – сказал Мэтт, подмигивая.

– Самый корявый комплимент, который я слышала. А слышала я немало!

Мэтт тихо рассмеялся. Она была достаточно близко, чтобы чувствовать отголоски его смеха своей грудью.

– Привыкай, Тернер. У меня этого добра на всю жизнь.

– О боже, нет! Ладно, я слезаю. – Она пыталась встать с дивана, но Мэтт притянул ее обратно, обнял и прижал к себе. Его дыхание было теплым, а сердце билось в груди, как птица.

– Я люблю тебя, Кейт Тернер.

– Я тоже тебя люблю. И буду любить всегда.

– Не сожалея о прошлом, – прошептал Мэтт, целуя ее.

Церковь находилась в нескольких минутах ходьбы от площади прямо по переулку, недалеко от дома Мака. Свечи освещали витражи изнутри, и маленькая церковь, словно маяк, приветствовала светом замерзших прохожих.

Призрачные звуки органа разносились по темной заснеженной улочке, когда Кейт и Мэтт вместе с остальными жителями совершали свое паломничество с кладбища. Подойдя ближе, они расслышали голоса поющих.

Стоя на кладбище, среди обвалившихся надгробий, некоторые из которых были давно позабыты, а другие украшены свежими цветами и венками из остролиста, Мэтт обнял Кейт. И она почувствовала волнение, оттого что впервые это произошло при всех. Разумеется, жест не остался незамеченным.

Мэтт наклонился и прошептал ей в ухо:

– Давай официально закрепим наши отношения.

Взяв Кейт за подбородок, он развернул ее к себе и нежно поцеловал.

По толпе пробежала рябь. Люди прикусывали губы, чтобы удержаться от пересудов. Они наперегонки будут разносить эту сплетню.

Служба закончилась, и деревянные врата распахнулись, заливая светом маленький погост. Дети высыпали наружу, неся в руках флуоресцирующие палочки и апельсины, усыпанные цукатами.

Вышла Эвелин и с помощью своих коллег «Секси-кошечек» раздала собравшимся листы с гимнами. Кейт удивилась, увидев отца, выходящего из церкви вслед за Эвелин, но решила, что викарий удивлен еще больше.

Они начали с рождественского гимна «Маленький ослик». Первая песнь всегда была самой тихой. Люди еще сдерживались, никто не хотел петь громче других в процессии. К третьей песне хор обрел уверенность. К тому моменту, когда они обошли «Грушевое дерево», распевая «Украсьте залы ветвями падуба», голоса гремели по деревне, как церковные колокола.

Как и всегда, люди вешали угощения на ограды. Обернутые фольгой шоколадные конфеты и вязаные куклы приводили детей в восторг, для которых колядование было не столько пением, сколько охотой за сокровищами.

Процессия становилась не только громче, но и больше. Люди выходили из домов, чтобы присоединиться к песнопениям. Барри временно закрыл паб и вместе с завсегдатаями шел через лужайку к Гончарному переулку.

Когда они вышли на аллею, в первых рядах воцарилась благоговейная тишина, волной прокатившаяся к хвосту процессии. Только возгласы восторга раздавались под кронами деревьев. Тысячи маленьких огоньков сияли в воздухе, как светлячки. Гирлянды перекрещивались над головами поющих, словно паутина в капельках росы, блестели в зарослях остролиста, обвивали тонкие ветви рябины. Каждый ствол, ветка, пень и лист мерцали и сияли.

Нижние ветви провисли под тяжестью глазированных пряничных ангелов и звездочек, которых дети с горящими глазами срывали варежками и тут же поедали.

Гномы, каменные лисы, кролики и утки следовали за санями веселого Санты, а сверху длинноногие эльфы и феи болтали ногами, сидя на ветках. Вязаные и вышитые чулки свисали с ветвистого боярышника.