Какую надежду взлелеять, какое знаменье,

какой поцелуй выпестовать в сердце,

у истоков рассудка, в беззащитном начале, —

ласковый и непреклонный над издревле мрачной пучиной?

Какие крылья ангела потусторонних снов

скрестить за спиной во имя вечной жизни,

чтобы дорога моя среди звёзд смерти

стала яростным полётом, начавшимся годы, столетья назад?

Как это происходит? Может, мы, суетливое робкое племя,

вдруг обретаем вечность во времени,

перейдя последний рубеж земного пространства?

Или, может быть, просто усталость и старость сомкнутся,

как лунная волна неведомого прежде океана

над горестно опустошённой нашей землёй?

Так пусть же длятся вечно существованье моё и кончина.

Да обяжет стальная сила меня к послушанью,

лишь бы судороги новых смертей и рождений

не проникли в потаённую глубь, которая мне суждена.

И да буду я тем, что я есть, — где угодно, но главное — вечно:

я, узаконенный свыше пристрастный свидетель,

примерно себя разрушающий и берегущий

в упорном служенье своему прирождённому долгу.