– А как можно этого не понять? – оскорбилась Женька, – хороший дядя. Неравнодушный, ответственный человек. Что ты замолчал? Продолжай.

– Какая овца, – смертно закатила Ася глаза зелёного цвета, – Владимир Юрьевич, ради бога, сделайте что-нибудь! Ударьте её гаечным ключом по височной кости! Я не могу дышать одним воздухом с говорящей варёной курицей! Боже правый! За что мне это, за что? Я ведь никому ничего плохого не сделала!

– Перестань, – одёрнул рыжую стерву дядя Володя, опасно проскакивая на красный, – она ещё не проснулась. Женечка, это был провокатор с официальными полномочиями, который решил заработать орден, на ровном месте создав экстремистский заговор и успешно его раскрыв. Теперь поняла?

– Я сразу всё поняла, – огрызнулась Женька, – что было дальше? У них хватило ума подписать устав, который он накатал?

– Да, можешь гордиться тем, что не ты одна идиотка, – вздохнула Ася. От её вздохов, больше напоминавших вопли, Женькина голова разнылась.

– И их всех арестовали? – тихо спросила Женька, надеясь, что и напарница вполовину понизит громкость, а то и вовсе заткнётся.

– Нет, только двух самых мелких, Аню и Машу, – понизила Ася громкость на одну четверть, – первой семнадцать, другая на год постарше. Многие знаменитости им сочувствуют, и сегодня судья решает, оставить ли их под стражей на время следствия, до суда, или заменить тюрьму домашним арестом.

Женька решила, что ей всё это не нравится.

– И какой из них стало плохо?

– Аньке, которой семнадцать лет. Судя по всему, проблема серьёзная – то ли гинекология, то ли почки.

– Так давай скажем, что ей нужна госпитализация! Неужели её не освободят?

– Нашла дураков, – опять подал голос дядя Володя, – когда человек болеет, его в тюрьме расколоть ничего не стоит! Дашь показания – пойдёшь к маме.

– Да это ведь сволочизм! Ей семнадцать лет! Школьница! Ребёнок!

– Тебе об этом и говорят! – опять разоралась Ася, – ребёнка психологически обработать очень легко! А Анька – ребёнок с тонкой душевной организацией. Знаешь, чем она занималась, когда была на свободе? Лечила больных животных. Все свои деньги на это тратила. А семья у неё совсем небогатая. Когда Аньку арестовали, её отца инфаркт долбанул, и бедная мать теперь разрывается между реанимацией и тюрьмой, где орденоносные упыри пугают и истязают её больного ребёнка, чтоб получить ещё по одному ордену!

Дядя Володя молча кивал, лихо маневрируя. Под шумок стащив у напарницы сигарету, Женька воскликнула:

– Слушай, Аська! Я всё-таки не могу понять, почему под стражу взяли девчонок, а не парней?

– Женечка, нельзя быть такой тупой в двадцать один год! Для психологического эффекта, чтобы девчонкам стало обидно и они дали нужные показания на парней! Сильнее всего следователи всегда давят на самых слабых – на матерей, на детей и на инвалидов! Это рациональнее.

Женька медленно прикурила, щуря глаза.

– Угу. Теперь ясно. А провокатор, который девочек посадил – он, вообще, кто? Известна его фамилия?

– Нет, он скромный и предпочёл держать её втайне, – ответил дядя Володя, – и это правильно. Истинные герои должны заботиться не о собственной славе, а о престиже страны. Если же герой случайно получит кирпичом в морду и все друг друга поздравят с этим событием, что тогда останется от престижа?

Женька молча глотала дым и сбивала пепел. «Скорая помощь» уже сворачивала к суду.

Глава пятая

Судебные приставы проводили Асю и Женьку в конвойное помещение. Коридор был длинным. Пришлось идти мимо журналистов, которые покидали зал заседания, чтобы только взглянуть на двух медработниц. Спрашивать их пока ещё было не о чем. Вдвое больше корреспондентов было на улице, под двуглавым орлом с когтистыми лапами. Им давал интервью статный джентльмен с тонкими усами, который вышел из здания покурить. Женька догадалась, что это один из двух адвокатов. Всюду стояли бойцы Росгвардии. Среди них торчали какие-то левоватые мужики в форме казаков, с пышными усами и при холодном оружии. Они также смотрели на Асю с Женькой, особенно на последнюю, потому что она была длинноногая и несла саквояж. На входе её достаточно вежливо попросили его открыть. Она это сделала.

– Тут у вас одна наркота, – пошутил майор, заглянув вовнутрь.

– Да почему же одна? – обиделась Ася, – у нас ещё и взрывчатка! Евгения Николаевна в среду так сделала укол одной пациентке, что Департамент московского здравоохранения чуть не рухнул.

Все ещё раз взглянули на Женьку очень серьёзно. Она слегка покраснела. В конвойной комнате был второй двуглавый орёл, которого почему-то забыли одеть в форму конвоира. Под ним, на узкой кушетке, лежала девушка с острым носиком и косичками. На ней были слишком широкие для неё потёртые джинсы, туго затянутые ремнём, кроссовки и свитер. Рядом на стуле сидела очень красивая белокурая женщина средних лет, державшая на коленях офисный чемоданчик. Это была адвокат. У другой стены стояло ещё одно двухголовое существо. В отличие от орла, оно было в форме, и не с когтями, а с автоматами. При ближайшем ознакомлении выяснилось, что это – два человека. Судя по их глазам, глядевшим на девушку и её адвоката с полным бесстрашием, автоматы были заряжены. Когда Ася с Женькой вошли, оба автоматчика, как и все фехтовальщики в коридоре, стали отслеживать преимущественно вторую. Адвокат встала, освобождая стул. Девочка испуганно покосилась.

– Мужчин прошу удалиться, – распорядилась Ася, как только Женька поставила саквояж около кушетки, – я буду её осматривать.

Автоматчики продолжали глядеть на Женьку.

– Не полагается, – отозвался один из них.

– Что не полагается? – удивилась Ася, – больных осматривать?

– Помещение покидать им не полагается, – объяснила вежливая защитница, – они строго придерживаются устава. Придётся с этим смириться. Я адвокат. Меня зовут Ксения. Это Анечка.

– А где Машенька? – поинтересовалась Ася, садясь на стул. Она обращалась к Анечке, которая суетливо приподнялась и сказала «здравствуйте». Когда Женька встретилась с ней глазами и улыбнулась, она сперва заморгала, затем ответила очень осторожной, слабой улыбкой.

– Машенька сидит в клеточке, – удовлетворила красавица-адвокат любопытство Аси, – держится за решётку и плачет, глядя на маму, которая тоже плачет. Я должна выйти? Или мне лучше остаться?

– Остаться, – сказала Ася, пощупав девочке пульс, – но рот открывайте только тогда, когда я вас буду просить об этом! Анечка, сядь и скажи мне на ухо, что тебя сейчас беспокоит?

Разговор шёпотом длился более двух минут. Вопросы врача были продолжительнее ответов революционерки, которые иногда прерывались хлюпаньем её носа. Все остальные стояли молча. Видимо, сделав некие выводы из беседы, Ася взяла у Женьки тонометр, затем – градусник. И давление, и температура у девочки оказались повышенными.

– Два кубика анальгина, – холодно дала Ася команду Женьке. Потом взглянула на Ксению, – боль её беспокоит. Причины могут быть две. Более конкретный диагноз можно поставить только в стационарной клинике. Но любая из двух причин требует немедленной госпитализации.

– Объясните это судье, – пожала плечами Ксения, видимо уязвлённая повелительным тоном Аси.

– Такая возможность есть?

– Пойдёмте, попробуем. Только будет гораздо лучше, если сперва напишете заключение.

Стол имелся. Стул придвигала Ксения. Пока Женька вводила девочке анальгин и корчила рожи, чтобы её рассмешить, Ася за столом развернула такую масштабную писанину, что признаки нетерпения начала проявлять даже адвокат, уж не говоря про двух автоматчиков, хотя Женька, ставшая обезьяной, нравилась им по-прежнему. Наконец, поставила Ася точку и, взяв листок, отправилась с адвокатом в другую комнату. В совещательную. Их не было минут десять. Всё это время Женька сидела с Анечкой, и они улыбались одна другой, как две ненормальные. Разговаривать запрещалось, поскольку Женька не обладала врачебными полномочиями.