Ирка задумалась. Отложив телефон, она поднялась и пошла на кухню. Она не ела с полудня, а было за полночь. Но готовить ей не хотелось, и решено было ограничиться огурцами с горбушкой чёрного хлеба. Не прерывая ужина, Ирка на всякий случай проверила все запоры наружной двери, прикрыла дверь во вторую комнату, где стоял рояль, и стала стелить постель. Через пять минут она уже засыпала, зябко свернувшись под одеялом. В комнате свет был выключен, а в прихожей на всякий случай оставлен. За синеватым, влажным окном порой раздавались шорохи. Там валился с кустов и деревьев снег, который подтаивал. Этой ночью весна всё-таки вступила в свои права.
Сперва Ирке показалось, что она спит, когда в другой комнате стал негромко звучать рояль. Поняв, что это не сон, она пожалела о том, что не умерла часом ранее, когда кто-то держал дверь ванной. Музыки не было. Кто-то просто тихонько нажимал клавиши самой верхней октавы: ми, ре, соль, до, ми, ре, до, ля, соль. А потом – опять и опять, по кругу, эти же самые ноты. Проделывалось всё это медленно, осторожно, дабы не разбудить соседей. Будь дело днём, Ирка, вероятно, смогла бы встать и приоткрыть дверь во вторую комнату. Но сейчас она не решалась даже пошевелиться. Из её глаз опять текли слёзы. Вся покрываясь холодным потом под одеялом, она звала к себе смерть, потому что больше звать было некого. Перед самой зарёй, когда рояль смолк, Ирка незаметно уснула. Она была ужас как измучена.
Глава третья
Крепче вкрутив подъездную лампочку, в результате чего та сразу же загорелась, Дмитрий Романович Керниковский делал два дела сразу – запирал дверь и оправлял шарф, который неряшливо выбивался из-под воротника куртки. Кейс он при этом сжимал коленями. Ирка также спешила. Одновременно вынув ключи из замков, они повернулись и поздоровались. На минуту он и она забыли про поезд. Ирка недоумённо глядела на худощавого, горбоносого человека с седеющими усами и аккуратным пробором. Одет этот невысокий мужчина был хорошо, и одеколон он использовал совершенно точно по назначению. Очень миленько улыбался. А она думала, что в подъезде живут одни только пьяницы! Керниковский же, взяв свой кейс, с ещё большим любопытством смотрел на тоненькую, высокую девушку, надевавшую лайковые перчатки. Она немножко косила на правый глаз. Приталенное пальто ей отлично шло, но белая шапочка как-то слишком эпично и вызывающе сочеталась с чёрными волосами. Кого-то эта брюнетка лет двадцати пяти Дмитрию Романовичу ужасно напоминала – не то одну из его студенток, не то актрису, не то очень популярную певицу из девяностых. Точно, была такая певица! Всё пела про городок. И, кажется, про художника, что рисует дождь. Но её фамилию Керниковский не смог припомнить.
– Меня звать Дмитрий Романович, – сказал он, спустившись бок о бок с девушкой по ступенькам и распахнув перед нею дверь. Ирка улыбнулась.
– Спасибо. Меня – Ирина.
– Очень приятно.
Заря уже разгоралась. День обещал быть солнечным. С крыш текло. Упругий весенний ветер стелил над городом запах леса, свежеумытого бурной талой водой.
– Вы на электричку? – спросил у Ирки Дмитрий Романович, – на семичасовую? Нам по пути.
– Прекрасно.
Судя по тесноте и спешке на тротуарах, залитых розовым блеском луж, семичасовая была востребована. Казалось, к станции топал весь городок. С трудом поспевая за Керниковским, который всё любил делать быстро, даже когда спешить было некуда, Ирка сообщила ему, что стала его соседкой два дня назад. Потом она поделилась своим двойным ночным приключением. Керниковский, слушая, закурил.
– Вы, значит, совсем не спали? – спросил он так, будто усмотрел проблему лишь в этом.
– Почти совсем не спала! А как можно спать, когда за стеной такое творится? Вы бы уснули?
– Ира, я не могу так прямо ответить на ваш вопрос. Смотря что звучало! Под Моцарта моя дочь, по её словам, могла бы и умереть. Я склонен с ней согласиться. Моцарт – невероятно добрый волшебник. А вот Шопен…
– Вы что, издеваетесь надо мной? – психанула Ирка, – я ведь вам объяснила: в квартире не было никого, а этот рояль играл! Звучал он ужасным образом, если это имеет для вас значение. Кто-то просто трогал верхние клавиши одним пальцем – ми, ре, соль, до, ми, ре, до, ля, соль. Без полутонов. И вот так – по кругу, одно и то же!
– Тогда следует признать, что это загадка, – проговорил Керниковский, взглянув на Ирку внимательно, – одним пальцем, верхние клавиши? Да, бесспорно, интрига есть. А вы различаете на слух ноты?
– Дмитрий Романович, я училась в Московской Консерватории.
Керниковский от неожиданности промазал, бросая окурок в урну.
– Ого! А ваша специальность, позвольте полюбопытствовать?
– Исполнитель. Я пианистка.
– И вы работаете по профилю?
– Абсолютно. Цветы продаю около метро.
К кассам была очередь, и сосед с соседкой еле успели на электричку. Им посчастливилось занять место возле окна. Народу набилось много, и героический штурм вагона десятка два человек приобщил к блестящей идее передовых психологов: не держи эмоции при себе, ведь ты уникален, неповторим, и любой твой звук бесконечно важен! Не придавая значения первому за три месяца появлению солнышка, пассажиры и пассажирки собачились, как при самой дрянной погоде. Особенно отличились местные. Когда поезд после невнятной реплики машиниста всё-таки тронулся и скандалы в вагоне стихли, Дмитрий Романович наклонился к уху новой знакомой.
– Ирочка, а гитарой вы не владеете?
– На примитивном уровне, если честно. Но у меня абсолютный слух. Могу подобрать любую мелодию и гармонию.
– О! Тогда у меня к вам дело, Ирина. Дело серьёзное. Но для вас оно, полагаю, не будет сложным. Ведь вы – профессионал.
У Ирки возникло скверное подозрение. И оно немедленно подтвердилось. Делая множество пояснений и уточнений, словно был повод его в чём-то заподозрить, Дмитрий Романович предложил ей позаниматься гитарой с его двадцатиоднолетней дочерью, уже очень давно прикованной к инвалидному креслу. Слушая Керниковского, Ирка мрачно разглядывала двух женщин и двух мужчин, сидевших напротив, но уже явно не в электричке. Глядя на их смартфоны и на их лица, трудно было понять, где лицо, а где телефон. Когда Керниковский подвёл свою речь к концу, Ирка улыбнулась и проронила:
– Дмитрий Романович, в интернете полно видеоуроков. Они бесплатные. Ваша дочь владеет компьютером?
– Разумеется. Мне до неё очень далеко – несмотря на то, что я в силу своих профессиональных потребностей провожу за компьютером почти всё свободное время. Но дело в том, что Марина вряд ли добьётся успехов с помощью интернета. Она склонна к самокритике и легко опускает руки. Ей нужно живое и близкое общение с музыкантом, который сможет дать ей пинка, чтоб она не вешала нос. Вы – очень обаятельная и умная девушка её лет…
– Я вовсе не умная, – перебила Ирка, – и мне уже двадцать семь.
– Вы выглядите на двадцать. А об уме позвольте уж судить мне, как специалисту. Я – педагог с двадцатидвухлетним стажем работы.
– Серьёзно? А вы какой ведёте предмет?
– Я преподаю философию и культурологию в Школе-студии МХАТ. По некоторым разделам читаю лекции в МГУ.
Ирка призадумалась. Электричка в эту минуту подошла к станции. На платформе столпилось не меньше ста человек. Когда они кое-как втиснулись в вагоны и поезд тронулся, Керниковский вновь наклонился к Ирке.
– Ну что, подумаете?
– Возможно, – скривила Ирка лицо, как от зубной боли. Дёрнул же чёрт похвастаться! И чем? Прошлым, похоронить и забыть которое было самой сладкой мечтой! Вот теперь попробуй-ка, отбрешись!
Будто прочитав её мысли, Дмитрий Романович с сожалением улыбнулся. Но ничего не сказал. Когда миновали следующую станцию, Ирка, оторвав злые глаза от окна, увидела, что он смотрит в смартфоне курсы валют.
– Гитара у вас какая?
Дмитрий Романович поднял взгляд.
– Классическая. «Кремона». Ей, правда, уже лет двадцать.
