Эта поздняя, поздняя осень

В пелене дождей и туманов

Слишком рано взялась за дело,

Слишком рано и слишком рьяно.

Запорошила снегом дороги,

Сорвала с деревьев листву,

Обнажив в неуместном усердии

Чрезмерную их наготу.

Что уже не зовет, а пугает,

Навевая грустные сны…

Только поздняя осень знает

О тщете пустой суеты.

Тишиной скрипел, шелестел листвой

И ручьем журчал

Лес,

Легкий ветерок

С кронами играл,

А потом исчез.

И уже пришла,

Словно подкралась

Ночь.

Гномы из домов

С эльфами плясать,

Светлячков включив,

Вышли прочь.

Колокольчик им

Головой кивал,

Издавая звон

Нежный.

И кружились гномы

С эльфами всю ночь

Безмятежно.

А с утра пошли

По лесу летать

Про гулянку ту слухи.

Разносили их,

Крыльями звеня,

Видевшие все

Мухи.

Но гномам под землей

В общем все равно,

Что о них трещат

Птицы.

Будут под луной

Теплою порой

С эльфами они

Резвиться.

Словно длинные тонкие пальцы

Брызг воды осторожно касались —

Это солнца лучи золотые

Со струей прозрачной играли,

Зажигая в ней ради забавы

Разноцветные искорки света —

Золотые лучи наслаждались,

Что пришло долгожданное лето.

И вода ожила, заструилась,

По камням побежала бегом,

Разливая по воздуху тихий,

Мелодичный такой перезвон.

Догонял ее луч и пытался

За струю ухватить,

Но не смог…

И, назад откатившись, уселся

На зеленый блестящий листок.

Ветром северным замела

Все дорожки и стежки лесные,

Шапки белые всем раздала.

Соснам выдала по рукавичкам,

А осинкам по сапогам.

Синим инеем, как бахромою,

Разукрасила ветви берез,

Чтобы солнце, склоняясь к покою,

Зажигало в них искры огня,

Чтоб любуясь и восхищаясь,

Узнавала зима в них себя.

Ну а друг ее, северный ветер,

Словно верный, услужливый пес,

Подхватил ее шлейф из снежинок,

И по лесу, играя, разнес.

Мало красок в палитре убогой,

А точнее всего лишь одна —

белым-белым сверкает дорога,

Белым светом сияет луна.

Даже путник, бредущий устало,

С белизной первозданной слился.

Белый заяц бежит перелеском,

Дремлет лес, белым пухом укрыт,

Белый сон ему снится

На ветках

Белый луч от мороза дрожит…

Люблю…

Мне страшно слышать это слово

Так много-много раз подряд

Я слышала их от другого,

Других…

И что в итоге?

Это яд.

Сладчайший яд, которым можно

Убить,

Не прилагая сил.

С ним нужно очень осторожно,

По малым дозам принимать.

Тогда еще конечно можно

Хотя бы в муках выживать,

Ведь без любви жить не возможно,

И это нужно нам признать.

В этом снежном вихре

То ли заблудился,

То ли захотел так,

То ли притаился

Лучик серебристый

Странного свеченья

Словно растворился

В ветряном гудении.

Задрожали слезы

На сосновых ветках —

Потеряли лучик,

Белый лучик света!

Стало одиноко,

И немного грустно,

Стало все неважно,

Очень несерьезно.

Улетели с ветром

Белый снежинки,

Поискали лучик

И нашли в низинке

Спящим среди веток

Маленькой березы,

И зажглись огнями

В воздухе морозном.

Заметает снегом

Лунную дорожку.

Все неважно, правда?

Только все серьезно…

Под присмотром облаков

На озерной черной глади

Лист осенний отдыхает.

Только с ветки он сорвался

И совсем еще зеленый,

Просто чудом удержался

Он на дереве заснувшем.

Серебристые дорожки

На воде луна рисует,

Ночь над озером раскрыла

Крылья цвета антрацита.

И в безмолвии блаженном

Тихо на воде качаясь,

Одинокий и смиренный,

Лист последний увядает,

В сладкой дреме дожидаясь,

Участи своей печальной…

Ведь даже развязав войну с тобою,

Я на твоей воюю стороне.

Пустое все, до крайности пустой,

И надоевшее вполне.

Вот ты выкрикиваешь клич победный,

Не ведая, что враг уже сражен,

И добровольно отказался от победы.

Как ты смешна, нелепа и наивна!

Я умилен, я все готов забыть,

Прости, но ты не поняла, наверно,

Что, проиграв, возможно победить.

И в безобразии есть красота,

Что часто пленяет взор,

И каждой клеткой не-красота

Немой отвергает укор.

Властно и грубо к себе притянув,

И заглянув в глаза,

Жарким огнем опаляет внутри

Злая не-красота.

Трудно вырваться из сетей,

И невозможно забыть,

Зов первобытный не-красоты,

И остается любить…

Ветер поднялся, ветер.

Я его почти не заметил.

Только немного почувствовал

Слабое прикосновение,

И упустил предчувствие,

К своему сожалению.

И осталось смириться,

С тем, что пришло за эти,

С тем, что принес откуда-то

Этот нежданный ветер.

Мне ничего не осталось,

Как улететь по ветру.

Только самая малость

Меня

Где-то затерялась в толпе

И не может найти себя.

Эта часть, может, мне не нужна

Но порою бывает грустно

Каждый раз расщеплять себя,

Оставляя то, что не нужно.

Как мертвые листья поздние

На мерзлую землю летят

Слова,

На лету застывая и превращаясь

В капельки льда.

Острым краем впиваясь,

Жалят,

Чтоб проступила кровь,

Все вокруг превращая

В ледяной кров.

И осколками ранено,

Все истерзано, все,

В полынью ускользает тихо

Тело мое.

Слабый стон исторгая,

Дать не может ответ.

Отмахнуться пытается…

Нет!

Слишком остро отточены

Ледяные ножи,

Видно, так напророчено

Кем-то злым.

Черной пастью оскалилась,

Глубока полынья,

Где словами-ледышками

Засыпает меня.

Зной невыносимо палящий

Слабое тело душит.

Нет мольбы о пощаде,

У Бога заткнуты уши.

И к небесам обращаться

Кажется неуместным —

Они без всякой жалости

Греют проклятую местность.

Смерть еще не коснулась,

Но рядом уже садится.

Запах добычи почуяв,

Коршун в небе кружится.

И из последних стараний,

Чтобы ему не достаться,

Будет пустынник израненный

К оазису пробираться.

Уже ни на что не надеясь,

Но воспевая Бога…

Почти что в него не веря,

Ну, может, совсем немного…

В сладком плену пребывала,

Все, что хотела, имела.

Только на шее ошейник,

И поводок короткий.

И, наверно, для верности,

Крылья подрезаны четко.

Трудно взлететь без крыльев,

Но попытаться можно.

Перья на землю роняя,

Ими взмахнуть осторожно.

Ведь чудеса бывают,

И рваное станет целым —

Снова прекрасные перья

В крыльях сверкают белым!