– Не забывай, Уильям, ты к тому же женат. А граф, кроме своего положения и денег, вполне может предложить ей руку и сердце. Любая женщина сделала бы выбор в его пользу, – Джеймс похлопал друга по плечу. – Не расстраивайся. Куда удобнее любить изображение на портрете, чем реальную женщину. Портрет молчалив, предан тебе, у него не меняется каждую минуту настроение.
– Портрет не дышит, не смотрит тебе в глаза, не дотрагивается до твоей руки, не смеется и не плачет. Если бы не увидел настоящую, живую Элизабет, я бы довольствовался портретом. Но увидев ее, я не смогу держать в памяти изображение. Я всегда буду помнить реальную женщину.
На улице стало совсем темно.
– Пожалуй, пойдем по домам, – предложил Джеймс. – Завтра днем спектакль. Надо выспаться, чтобы бодрее играть в любовь. Уильям, если она тебя так вдохновляет, люби. Главное, чтобы от этого не пострадали твои отношения с графом. Все-таки он покровительствует тебе и театру. Не надо разрушать из-за женщины то, чего ты добился своим талантом.
– Спасибо за совет, друг, – Уильям кивнул, в душе будучи, тем не менее, уверен, что готов бросить к ногам Элизабет все.
В спектаклях ему редко доставались главные роли. Вот и на сей раз, Уильям то и дело переодевался, изображая на сцене трех разных второстепенных персонажа. В главной роли, как обычно, блистал Джеймс Бербридж. Уильям с удовольствием писал пьесы специально под него: талант Джеймса был неоспорим.
Зал взрывался аплодисментами. «Как хорошо, что я вернулся, – подумал Уил. – Я и не думал, что так соскучился по обычной публике, которая готова стоять на ногах два часа подряд ради написанных тобой строк, ради игры Джеймса». Он вернулся на сцену, чтобы сказать очередные реплики, и вдруг увидел ее.
Элизабет сидела в ложе слева от сцены. На голове у нее красовалась прекрасная шляпа, украшенная яркими цветами. Из-под шляпы выбивались темные локоны. Уильям словно во сне произнес свои слова и остался стоять у края сцены, не в силах отвести взгляд от Элизабет.
После спектакля ему передали пахнущую духами записку: «Я вас жду у моста». Уильям вдыхал дурманящий аромат, исходивший от бумаги, и не мог тронуться с места. Наконец, он стряхнул оцепенение и, выйдя из театра, пошел в сторону ближайшего моста через Темзу. Из-за расположенной неподалеку ярмарки движение через мост было затруднено: телеги, экипажи, кареты, лошади и люди, передвигавшиеся на своих двоих, бурным потоком двигались и в ту, и в другую сторону. Уильям растеряно оглядывался, не понимая, как он сможет увидеть Элизабет в такой толпе.
– Садитесь, – раздался где-то рядом знакомый голос, – садитесь же быстрее.
Дверца остановившейся возле него кареты раскрылась и маленькая, изящная, женская ручка замахала ему, приглашая незамедлительно влезть внутрь.
– Почему я перестала вас видеть у графа? – Элизабет незамедлительно перешла к делу. – Я вам наскучила? Вам надоело мое общество?
– Ну что вы, что вы говорите! – пытался обороняться Уильям. – Я играю в театре, пишу пьесы. Мне просто стало некогда.
– Неправда, – громко шептала Элизабет, – вы все врете. Раньше у вас хватало времени. Просто теперь вы не хотите со мной встречаться.
– Вы не понимаете, Элизабет. Я вернулся в театр и даже вошел в долю, став пайщиком нашего театрального предприятия.
– Поздравляю, – сказала девушка, поджав губы.
– Вас любит граф. Я не смею с ним соперничать.
– А зря, – Элизабет посмотрела на Уильяма, – вы очень даже привлекательный мужчина. И пишите такие красивые сонеты! Неужели вы хотите сказать, что мы больше не будем видеться? Вы не можете соперничать с графом, а я не могу соперничать с деньгами, которые вы тут, оказывается, во всю зарабатываете вместо того, чтобы встречаться со мной! – она рассержено топнула ножкой.
– Я обещаю появляться у графа, – заверил ее Уильям, – реже, чем раньше, но обещаю приходить.
– Мне и самой сложнее будет бывать у него. Я вам хотела и об этом сказать, – призналась Элизабет. – Теперь я при дворе. В качестве фрейлины королевы приходить в гости к графу я смогу не так часто, как хотелось бы. Я приехала сюда убедиться, что не разонравилась вам.
– Элизабет, вы не разонравитесь мне до конца моих дней! – пылко заверил ее Уильям.
– Прекрасно, – рассмеялась Элизабет. – Тогда я буду присылать вам записки, чтобы вы знали, когда точно можете меня видеть.
– Спасибо, – произнес Уилл. – Я не смел надеяться вновь видеть вас.
– Как видите, зря, – Элизабет снова засмеялась. – Ну а сейчас выходите. Мне надо ехать, а как видите, это будет не просто, – она махнула перчаткой в сторону запруженного народом моста.
Уильям прикоснулся губами к ее руке и вновь оказался на улице. Его тут же оглушил шум толпы, проходившие мимо люди толкались, пытаясь проложить себе путь, лошади неожиданно начинали ржать прямо у него над ухом, из-под ног с лаем выскакивали собаки, во всю глотку кричали петухи. Но Уильям слышал только голос Элизабет, который чудной мелодией, звучал у него в голове…
С тех пор пахнущие духами записки, написанные впопыхах или, напротив, продуманные и нежные, стали частью его жизни. Он ждал их появления везде: в театре, дома и даже у графа, в доме которого, как и обещал, Уильям снова начал бывать. Кто только ни приносил ему письма: служанки, грязные бродяги, посыльные. А в замке Генри их тайно ему подсовывала в карман сама Элизабет.
Конец 1594 года запомнился Уильяму чередой спектаклей в «Глобусе», огромным количеством гастрольных спектаклей при дворе и постоянным ожиданием встреч с Элизабет. За тот год он написал три пьесы, которые с успехом шли в театре. Единственным человеком, портящим всю картину, был Джеймс, проводящий время от времени занудные, душеспасительные беседы с Уиллом.
– Ты все-таки пытаешься играть с графом, а игра эта заведомо тобой проиграна, – твердил он. – Элизабет интересно с тобой, но лишь потому, что ты человек не ее круга. Ты отличаешься от тех, кто ее окружает. Но, когда она привыкнет к тебе, то тут же перестанет тобой интересоваться.
– Я готов видеться с ней ровно столько, сколько она пожелает, – упрямо отвечал Уильям. – Как только Элизабет надоест вся эта игра, я уйду в сторону, и не буду настаивать на продолжении встреч.
– Это ты так сейчас говоришь, – спорил с ним Джеймс, – а стоит Элизабет исчезнуть из твоей жизни, как ты начнешь страдать и пытаться снова ее увидеть.
Уильям понимал, что его друг во многом прав, но не мог ни разлюбить ее, ни заставить себя с ней не видится. Его тревожили собственные мысли и чувства. В худшие моменты он садился писать сонеты, изливая в них свою душу. После он отправлял их Элизабет, которая неизменно хвалила Уильяма, отправляя ему в ответ очередную нежную записку.
Прямо перед Новым годом поздно вечером в дверь Уильяма раздался стук. Он не удивился, но сердце застучало сильнее – обычно по эту пору ему приносили записки от Элизабет Вернон. Он сбежал вниз по лестнице и открыл дверь. Перед ним стояла сама Элизабет. Несмотря на то, что ее лицо было закрыто маской, Уильям сразу ее узнал.
Девушка вбежала в дом, с трудом переводя дыхание.
– Я не стала подъезжать близко к вашему дому, – пробормотала она, снимая маску, – но я не знала точно, где вы живете, пришлось идти довольно долго.
– Это опасно Элизабет. Вам нельзя было так делать, – Уильям не верил своим глазам и думал, что все это ему снится. – По Лондону ходить одному в такое время опасно даже для мужчины.
– Мне было все равно! – она прижалась к нему, дрожа всем телом. – Теперь неизвестно, когда мы в следующий раз увидимся. Королева уезжает на праздники из города. Я должна ехать с ней. Граф тоже будет ее сопровождать. Елизавета любит спектакли. Я постараюсь уговорить ее пригласить вас дать представление во дворце. Но не знаю, не уверена, что у меня получится.
– Я готов ждать столько, сколько понадобится, – Уильям целовал ее волосы, вдыхая их аромат и пытаясь запомнить каждое мгновение этой неожиданной встречи. – Я буду ждать вас, вашу записку, что угодно. Главное, знать, что я по-прежнему вам небезразличен.
