Я положил ранец Сагиты на стул, в гостиной, а сам вышел во двор, пытаясь в очередной раз назначить самому себе срок сдачи участка хозяйке. Несколько дворовых котов уныло шатались по грязной траве, то и дело припадая к земле и вслушиваясь в каждый шорох, происходящий вокруг них. Они напоминали мне жалких воришек, решивших стащить из музея какую-то ценность, но не знающие, где точно она располагается. Такой у них был растерянный вид. Я запустил в их сторону маленький камень – животные тут же разбежались кто куда.

Здесь можно было подумать над темой развода. Он был неизбежен, как пробуждение после бурной пьянки, когда болит все тело, а в голове постепенно проявляются картинки, объясняющие твое паршивое, душевное состояние. Да, пожалуй, брак можно сравнить с этим чувством. Мне хотелось его с этим сравнивать, чтобы хоть что-то почувствовать. Странно, но порой трудно признаться в том, что ты обычный человек, даже находясь один на один с самим собой. Что ты тоже можешь грустить, переживать и радоваться победам. Но мы так часто привыкли облачать себя в маски желаемого, что совсем позабыли о сути, о том, кто мы и на что способны.

Я знал, что добром все это не кончится. Жанна обязательно доведет ситуацию до абсурда, а я просто закрою глаза на всё это. Отмахнусь, отгорожусь стеклянной стеной, постепенно убедив себя в том, что всё это происходит не со мной. Так всегда бывало проще пережить неудачи. А разрыв – это обыкновенная неудача.

Усевшись на деревянную лавку у забора, я закрыл глаза.

Вспомнил войну, вспомнил, как было тяжело. Вспомнил, каким юнцом я был. Вообще тогда всё давалось мне нелегко, в первую очередь было трудно понять, что от меня требуется, какова моя миссия. Да и какая у меня могла быть миссия, если всё, что мы делали изо дня в день, – это то, что мы выживали. Двух моих приятелей посадили на штыки, а одного приговорили к расстрелу за воровство съестной продукции со склада. Когда я вспоминаю его выражение лица, в момент поедания добытой тушенки, мне становится понятно, почему он так поступил. В тот миг он был свободен, а я нет. Я забыл его имя, но не забыл его довольную улыбку.

Жанна нашла меня много позже войны. Мы вместе лишь пять лет. Она тогда была одета в желтое платье, на улице было лето, и по радио, рупоры которого располагались в разных частях города, играла старая, но очень красивая песня. Я еще тогда носил бороду, которая жутко раздражала будущую жену. Вызывала раздражение. Именно по этой причине уже на второе свидание я пришел гладковыбритый, приправленный ядреным, новым одеколоном. Жанна сказала, что находит меня весьма элегантным, а мне просто было приятно пройтись по городским улочкам с молоденькой, симпатичной девушкой.

А теперь эта девушка плюет мне в лицо и говорит о том, что я стал пустым местом.

Пришлось открыть глаза и заползти обратно внутрь дома.

Сагита тренировалась у себя в комнате. Она до одури повторяла какие-то танцевальные движения, от которых у любого другого человека голова пошла бы кругом. Но только не у нее. Ее таланту, а главное, стремлению можно было только позавидовать.

– Как успехи? – спросил я чуть позже.

Сагита обернулась на звук моего голоса. По ее лицу стекали струйки пота.

– Ты меня напугал. – Она плюхнулась на кровать, жадно дыша.

– Прости. Ты так старалась, не хотел тебе мешать.

– Да, иногда я ухожу в себя. – Девушка вытерла мокрый лоб.

Я уселся на пол, прислонившись спиной к ее кровати.

– Чем занята Жанна?

– Кажется, рисует. – Я закрыл глаза, хотелось спать.

– Она часто рисует – в последнее время.

– Это же хорошо, ты так не считаешь?

– Хорошо, – повторила она и вздохнула. – Вечером я иду с подругами гулять, но не волнуйся, допоздна не задержусь.

Я дал добро на это дело. Всё лучше, чем сидеть здесь и слушать эту тишину.

Вечером на прогулку отправился и я.

Было прохладно. Руфус пришел с парочкой своих ребят, и мы все вместе отправились в бар, где хорошенько накидались вином. Потом поперлись на корабельную пристань.

Город был портовым, и в доках в позднее время суток можно было запросто напороться на всякого рода шваль, начиная с проституток и заканчивая ублюдками, отрезавшими уши у мертвого тела. Такое, конечно, редко случалось, но тем не менее зла в этом городишке хватало.

С моря дул резкий, опьяняющий ветер. Я вдыхал его полной грудью и изредка поднимал голову вверх, чтобы разглядеть бледные звезды, слабо просматривающиеся сквозь завесу туч. Но они были там, за всеми этими облаками, и готовились в любой момент свалиться на землю. Странные они какие-то, эти самые звезды.

Мы прикончили несколько бутылок вина, а потом еще какое-то время играли на гармошке и гитаре. Вокруг нас собрался малочисленный народ, состоящий из изрядно напившихся молодых людей и их девушек. Они подпевали знакомым мелодиям, хлопали и рассказывали свои несуразные истории. Чуть позже мне захотелось спать и, прислонившись спиной к холодной, бетонной плите, я задремал.

Очнулся от приступа тошноты. Тут же вывернул всё содержимое моего желудка наружу, вытер губы и побрел сонной походкой в сторону дома.

Город спал. Была ночь. Вроде часов двенадцать. Фонари горели, как самое настоящее пламя. Ориентируясь на их вызывающее свечение, я выпрыгивал из темноты на освещенные улицы, хватаясь руками за всё, что только можно, лишь бы сохранить равновесие.

Добравшись до своего дома, я неторопливо проник внутрь, скинул обувь, снял верхнюю одежду и пошел на кухню, чтобы попить воды.

Жанна была не одна. На столе стояло два бокала и початая бутылка вина. Я налил себе немного и уселся на стул, пытаясь осмыслить происходящее.

Они были в спальне. За стенкой. Я слышал, как они занимались любовью. По телу бегали мурашки, к горлу вновь подкатила тошнота, но я не позволил себе расслабиться, просто достал из кармана брюк папиросу, но закурить так и не удалось, поскольку спичек нигде не было.

Потом в дверном проеме появилась высокая фигура. Это был мужчина, он заметил меня и замер.

– У тебя есть спички? – поинтересовался я.

Он кивнул и, порывшись в кармане своего пальто, протянул мне коробок.

– Спасибо.

Я закурил и вернул ему спички.

– Как дела? – спросил он.

– Я сейчас мало соображаю, слишком много выпил.

Мужчина понимающе кивнул.

– Ты не волнуйся, я сейчас уйду.

– Да нет, ничего, всё нормально. – Я выдохнул из легких дым и попытался улыбнуться.

– Знаешь, Жанна говорила, что ты ищешь работу…

– Правда? Впервые о таком слышу.

Он недоумевающе вздохнул и удалился обратно в комнату.

Кажется, потом я вырубился, поскольку так и не услышал звука закрывающейся двери и ругани жены насчет всего этого.

Утром меня разбудила Сагита. Она подошла ко мне сзади и обняла за шею. У нее были превосходные, холодные руки. Приятное ощущение.

– Очень больно? – спросила девушка.

– Нормально, – ответил я, мысленно извиняясь перед ней за свое равнодушие.

4.

Наверное, в лицах людей я был, есть и навсегда останусь жалким, никчемным доходягой, который настолько паршив, что даже не в состоянии достойно отреагировать на измену жены. Мне бы хотелось высказаться с высокой трибуны, встать во весь рост и громко заявить, что всё это вздор, я способен на разного рода возражения, могу как следует начистить морду любому проходимцу, посягнувшему на уют в моём жилище, но вот проблема всегда состояла в том, что подобного рода деятельность вызывала во мне презрение, смех и, конечно же, приступ тошноты.

Пару дней я бесцельно скитался по улицам города, попивая непонятную бодягу из приватизированной у Руфуса армейской фляги. Ночевал в порту, в окружении чаек и корабельных канатов, которые насквозь провоняли мазутом и другими, не менее приятными видами смазок.

Постоянно хотелось спать. Весьма скверное чувство, непонятное, словно ты никак не можешь открыть глаза и взглянуть на свою жизнь взрослым взглядом.