Чужак постоял какое-то время в нерешительности.

Девочка в синем пальто. Совсем некрасивая.

Он выкопал для нее могилу под яблоней.

Дерево мертвое. Никогда не зацветет.

Но там. На самой крепкой ветке. Качель.

Зачем она мертвецу?

Чужак не знает ответ.

Он думает, что девочке будет приятно лежать там. Дети любят качели. Они не такие скучные, как взрослые. Им нет никакого дела до смерти. Они ничего не знают об этом.

Чужак огляделся по сторонам.

Никто не смотрел.

Он поднял труп девочки на руки и понес к яблоне.

Старая листва шелестит под ногами.

Прошлогодняя осень все еще здесь. Вечная печаль. Ушедшее лето. Время застыло. История мертва. Сюжет никогда не сдвинется с места. Он тоже мертвец.

Чужак погладил ребенка по волосам.

Нужно что-то сказать.

Но он все забыл. Важное куда-то исчезло.

Все его мысли глупые и безнадежно старые. Они повторяются. Ничего нового уже не придумать. Эпоха постмодернизма. Постреализма. Пост чего-то еще.

Он зажмурил глаза.

Обрывки воспоминаний из воскресной школы. Молитвы. Библейские тексты. Откровения и ерунда.

Вот оно:

– Человек пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет. А человек умирает и распадается; отошел, и где он? Уходит вода из озера, и река иссякает и высыхает: так он ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

Такие слова.

Наверное, они не подходят для ребенка.

Но похороны не имеют никакого отношения к мертвецам.

Им все равно.

Слова звучат для живых.

Чужак кладет девочку в неглубокую могилу.

Он думает о зле.

Он говорит сам с собой на разные голоса:

– В чем виновата шестилетняя девочка?

– В чем ее грех?

– Если чиста.

– Значит грех на родителях.

Чужак смотрит в небо.

Затем уходит к забору и что-то ищет в пожухлой траве.

Может быть, он явился сюда только за этим. Выполнить древний обряд. Он похож на человека, у которого полным-полно дел. Но мир умер. Даже облака знают об этом. Они все висят и висят. Им некуда больше спешить. Дожди никому не нужны.

Мужчина возвращается к могиле под деревом.

Он кладет рядом с трупом девочки куклу. Маленькая женщина из пластмассы. Образ, который никогда не воплотится в реальность. И не сможет обрести себя. Понять свои желания.

Чужак берет в руки лопату.

Земля летит вниз.

Душа обретет вечную жизнь лишь единожды.

В раю или здесь.

_______________

Он постоял у могилы какое-то время.

Чуть в стороне.

Чтобы не мешать качели раскачиваться на ветру.

Она скрипела. И это было похоже на песню.

Мать часто тянула что-то такое пока мыла посуду или накрывала на стол. Это было давно, но он помнил. Слышал ее голос. Грустный. Невыносимо родной.

Чужак сплюнул.

Боль снова там. Рядом с сердцем. Когда-нибудь оно лопнет. Переполнится черной жижей и разорвется, как сгнивший мешок. Как пакет с мусором. Компост из воспоминаний, надежд, фантазий и убогих представлений о себе. Все, что есть в нем от человека, потечет наружу и этим подведет черту под жизнью на Земле.

Труп убийцы все лежит в омертвелой траве. Никакого движения или намека на новую жизнь. Он там как Иисус. Ждет свой третий день.

Чужак притащил его сюда волоком. Кровавая полоса тянется из кухни через порог дома и постепенно исчезает в саду на заднем дворе.

Это трофей.

Доказательство смерти.

Свидетельство того, что чужаку больше нет смысла здесь находиться. Он должен уйти, как и все остальные. Он закончил. Выполнил долг.

Он выстрелил сукину сыну в живот. Проделал в нем кучу мелких отверстий. После такого уже никто не воскреснет.

Все теперь в прошлом.

_______________

Он снял с мотоцикла канистру с бензином.

Горючего было немного.

Оно болталось на самом дне. Шелестело, как океан.

Чужак облил труп убийцы остатками топлива. Затем поджег его.

Погорело недолго. Пахло приятно. Сладкий душок жаренного мяса. Дым от волос. Капли человеческого жира. Пузыри на коже. Лучшее зрелище из возможных. Реалити-шоу, которое никогда не покажут по телевизору.

Акт возмездия.

Он постоял, посмотрел.

На секунду ему показалось, что Солнце вернулось. Облака разошлись, и едва заметная тень потянулась от дома к костру.

Он спросил у неба:

– Ты это видишь, Отец?

Тишина.

Нет ответа.

Чужак побрел к сараю и взял там топор.

Безумие пряталось под порогом. В мертвой траве.

Он теперь болен.

Слышал, как шептались деревья в саду. Засохшие яблони.

Нужно принять таблетки от сумасшествия. Но их больше никто не продает. Все аптеки разграблены.

Чужак разрубил тело убийцы на части. Отделил руки, ноги и голову. Разбросал конечности по округе. Голову отнес к реке за поселком и швырнул в омут, забитый дерьмом. Там убийце самое место. В темноте. На дне. Без рук и без ног. Вечная тюрьма, из которой уже не выбраться, даже если появится шанс.

Река пахла рыбой.

Грязью. Мертвыми водорослями.

Тухлая слизь. Нечто лежалое. Словно позабытый на кухне пакет с картошкой.

То была гниль, а не вода.

Река стояла на месте и никуда не текла.

В нее можно было войти дважды, трижды. Сколько угодно раз. Ничего бы не изменилось.

Лишь иногда на том берегу сыпались камни. Будто невидимые глазу животные приходят на водопой.

За рекою поля. Мрачные квадраты окаменевшей пшеницы.

Дальше деревья. Ни одного листочка. Только ветки. Обгорелые руки. Пальцы-когти тянутся к небу.

Пустые мольбы.

_______________

Он нашел себе дом на окраине поселка.

Всюду пыль. В спальне два трупа.

Старые. Сухие. Почерневшие от времени. Ничего общего с людьми на фотографиях, которые висят вдоль лестницы на второй этаж.

Он забыл, как выглядят улыбки.

И шатался по комнатам. Искал чужие воспоминания. Застывшие кадры из прошлой жизни. Думал радость передается, как вирус. Подхватишь болезнь и навсегда станешь счастливым.

Не вышло.

Улыбок здесь было немного.

Хмурые старики. Брошенные. Оставленные своими взрослыми детьми умирать в одиночестве. На едине друг с другом и телевизором. У них были собаки, но теперь здесь только пыль. Никаких следов на выцветшем полу, шерсти или пожеванных игрушек. Никакой еды в мисках. Только надписи-клички. «Пират» и «Кокос».

Дом странный. С привидениями.

Иногда скрипит лестница. Кто-то кряхтит и кашляет. Женщина плачет. Шепот мужчины. Лай собак.

Ветер задувает в разбитые окна и двери. Смеется над чужаком.

Мерзкий. Противный. Ветер сквалыга и скупердяй.

Все здесь принадлежит только ему.

Он недоволен присутствием чужака в мире мертвых:

– Тебе тут нечего делать, дурак!

Из раны в боку течет кровь.

Чужаку не стоило рыть ту могилу. Земля была твердой, как камень.

Он хочет снять одежду и запустить в рану пальцы, ладонь, руку. Вынуть занозу. Выбросить сердце. Легкие. Печень. Почки. И все остальные детали. Механизмы. Они ведь так важны. Только эти штуки имеют значение для поддержания жизни. Остальное не в счет. Мысли, чувства, слова. Все пустое.

Библейские заклинания не помогают:

– Если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю.

Он сидит на диване в гостиной и смотрит на себя в отражении экрана телевизора. Темная, мрачная тень. Силуэт человека. Схематичный набросок неумелого писателя, художника, свидетеля.

Чужак никогда не существовал. Он лишь образ. Отражение чьих-то мыслей.

– Ты мертвец.

Его голос звучит слишком резко в пустом доме.

Вот еще одна дурная привычка. Болтать сам с собой. На разные голоса. Будто в мире все по-прежнему, детка. Так и есть. Ничего не изменилось. Не с кем поговорить. И сказать тоже нечего. Жалобы. Банальности. Сплетни.