Малинника у дома, в котором она паслась почти весь июль, нет. Свежие кусты малины растут теперь в отдалении, у самого забора, а вот крыжовник остался на месте, и налитые темно-зеленые ягоды, покрытые черными волосками, казались все теми же, из детства. Лика протянула руку, сорвала ягоду, положила ее в рот, прикусила крепкими белыми зубами. Ягода лопнула, сладкий сок вперемешку с кашицей зерен растекся по языку. М-м-м-м как вкусно!

– Вы ешьте сколько хотите! – издали крикнула Светлана, и Лика отпрянула, словно ее поймали на чем-то неприглядном. – Крыжовник – чудо как хорош. Планирую варить царское варенье. Знаете такое?

Конечно, Лика знала. Царское варенье всегда варила бабушка. И Лику привлекала, хотя внучка всячески пыталась от этого занятия уклониться, уж больно оно казалось монотонным. Для начала нужно собрать крыжовник с колючих кустов, но эту часть дед всегда брал на себя, чтобы жена и внучка не исцарапали руки. Их задача – перебрать ягоды, отделяя хвостики, затем тщательно промыть колодезной водой и дать стечь, чтобы ягоды хорошенько просохли. Именно эту часть работы и поручали Лике.

Затем бабушка усаживалась за стол и не вставала несколько часов, которые уходили на то, чтобы проколоть каждую ягодку, выдавить из нее мякоть в отдельную посуду, начинить дроблеными кусочками грецкого ореха, залить на сутки горячим сахарным сиропом, а назавтра добавить бадьян, прокипятить две-три минуты и разлить по банкам.

Сваренное таким образом варенье становилось прозрачным и золотистым, на просвет отливая зеленью. Наверное, за это его и называли изумрудным, хотя легенда гласила, что именно изумруд царица Екатерина Великая подарила готовившей ее любимое варенье кухарке.

Из красных сортов бабушка варила такое же точно варенье, только добавляла в него вишневые листья, и оно получалось огненно-красным, как рубин. Стоящие рядом в подполе банки очень красиво смотрелись рядом, да и разложенное по розеткам варенье выглядело сказочно. А из оставшейся после варки варенья мякоти бабушка закатывала крыжовниковый компот, в который добавлялись яблоки. Получалось тоже очень вкусно.

Надо же, Светлана, оказывается, тоже не ленилась варить такое варенье. Или это магия места сказывается? Еще немного пощипав крыжовниковые кусты, Лика дошла до «своего» дерева, сорвала одно яблоко, погладила глянцевый наливной бок, приятно холодящий пальцы. Другой рукой провела по шершавой коре.

– Привет, – тихонечко сказала она. – А мы с тобой еще обе ничего, правда? Только ты плодоносишь, а я так, пустоцвет.

Обычно Лика спокойно переносила свою незадавшуюся женскую судьбу. Из-за особенностей психики сначала ей было трудно общаться, нет, не с мужчинами, просто с другими людьми. Те обычно пугались ее внезапных панических атак, считали ненормальной. Потом, когда с помощью врачей и психологов атаки сошли на нет, осталась привычка к одиночеству, а вскоре появился глубоко женатый Викентий, который наотрез отказывался даже слышать о возможных совместных детях.

Сколько бы Лика ни говорила, что его это ни к чему не обяжет, поскольку финансово она способна сама позаботиться о ребенке, он и слушать об этом не хотел. Потерять Викентия она не решалась, и только в последний год все чаще задумывалась над тем, чтобы нарушить табу и родить. А возлюбленный пусть катится ко всем чертям, если хочет. Вот только вместе с ним под откос могла укатиться и работа, дававшая финансовую независимость, необходимую для воспитания ребенка. В общем, все было непросто и довольно болезненно, впрочем, как и все остальное в незадавшейся Ликиной жизни.

– Идите чай пить, – голос Светланы вывел ее из оцепенения.

Сунув сорванное яблоко в рюкзак, она пошла к беседке, где уже стояли исходящий паром самовар, правда электрический, вазочка с клубничным вареньем, явно домашним, тарелка с блинами и сахарница.

В ее детстве самовар всегда был настоящим, на сосновых шишках.

– Мне неудобно, – снова смутилась Лика. – Получается, я вам на голову свалилась.

– Ну так и хорошо, что так, – отозвалась Светлана, разливая чай. – Муж у меня на работе, родители в санатории, дети только на выходные приезжают, а сегодня понедельник. Я гостям всегда рада.

Они не спеша пили чай и ели блины. Очень вкусные.

– Чудесный дом, – рассказывала Светлана. – Я так за эти годы к нему привыкла, словно он всегда был наш. И место отличное, и обустроено все с любовью. И почему ваша бабушка так дешево его продала? Из-за смерти деда переживала, наверное.

Продав после похорон дом и переехав к сыну и невестке, которые жили в провинциальном городе, бабушка не только никогда не ездила в Питер, но и могилу деда не навещала ни разу. Да и не говорила о муже, с которым прожила сорок лет, никогда, и все Ликины разговоры и воспоминания обрывала, словно эта тема была ей неприятна.

Когда Лика как-то обсуждала этот феномен со своим психологом, та объяснила, что так может выражаться слишком сильное горе. Мол, психика выставляет блок на все, что связано с дорогим человеком, чтобы не было мучительных воспоминаний о потере. Лика это объяснение приняла, хотя ей подобное и казалось странным.

– А может быть, это те убийства на ней так сказались, – продолжала Светлана, и Лика от неожиданности подавилась горячим чаем.

– К-какие убийства? – спросила она сквозь кашель.

Светлана похлопала ее по спине, протянула салфетку, чтобы промокнуть облитые колени.

– Ну как какие? В Сестрорецке же летом две тысячи третьего года банда подростков пять человек убила. Сначала четверых мужчин. На последнем преступлении они привлекли внимание, и их вскоре задержали, но они до этого еще успели девушку молодую жизни лишить. Из-за сотового телефона, уму непостижимо. Тогда весь город об этом говорил. Мы, когда приехали и дом искали, уж начали сомневаться, стоит ли тут жить. Но потом убийц поймали, а тут и вариант с вашим домом подвернулся. Мы сначала сомневались, последнее-то убийство совсем неподалеку произошло, но больно уж цена оказалась привлекательной, да и раскрыли преступления-то. Ничего нам больше не угрожало.

В голове у Лики словно раздался маленький взрыв. Откуда-то из глубин памяти, той ее части, которая казалась намертво заблокированной, вдруг всплыла картинка, да такая яркая, что Лика опять зажмурилась. Впрочем, и за закрытыми веками она видела надежно скрытый вечерней темнотой пляж и узкий направленный свет чьего-то фонарика, разрезающего тьму.

Вот в этом луче вдруг появляется лежащее на спине тело девушки в белом платье. Она лежит, уставившись в ночное небо широко раскрытыми глазами, а в груди у нее что-то торчит. Кажется, нож.

– Вы что? Вам плохо?

Обеспокоенный голос Светланы вырвал Лику то ли из воспоминаний, то ли из фантазий. Ну да, не с ее подвижной психикой слушать про подобные ужасы. Она поняла, что тяжело задышала, как поступала всегда, когда на нее наваливалась паника, и хозяйку, гостеприимно угощающую ее блинами и вареньем, это напугало. Руки снова стали влажными и липкими, и Лика вытерла их салфеткой, которой до этого оттирала брызги чая со своих брюк.

– Нет-нет, все хорошо. Просто я не помню ни про какие убийства. Странно, потому что я все лето жила здесь. Но я вообще этот период не очень хорошо помню. Последствия шока, вызванного смертью деда. Именно я его нашла, понимаете?

– Какой ужас! – искренне посочувствовала Светлана. – Какой удар для ребенка. Это ж сколько лет вам было?

– Шестнадцать. Не такой уж и ребенок.

– Но все равно ужасно. Бедненькая, через что же вам пришлось пройти.

– В том-то и дело, что я не помню, через что, – мрачно ответила Лика и встала. – Спасибо вам, Светлана. И за угощение, и за любовь к этому дому. Я рада, что он достался именно вашей семье. Вы о нем достойно заботитесь.

– А как же иначе? Вы, Лика, заходите, когда захочется. Всегда будем вам рады. Вы остановились-то где?

– В «Зеландии».

– Хорошее место, говорят. Дети иногда зимой туда в бассейн поплавать ходят. Там можно деньги заплатить и услугами спа-комплекса пользоваться. Вот они иногда и балуются. Рада была познакомиться. Приходите.