– Наука – это вам не мамка с титькой! – торжественно вещал Суров, гордо выходя из своего тайного убежища и неся на подносике две рюмочки коньячку, лимончик и сам коньячок. – Наука – это суровая и непреклонная мачеха. Нет у нее любимчиков! И быть не может!

    Суров прошествовал к Антону, обошел край стола, поставил поднос перед Антоном и уселся на стул напротив. Антон было открыл рот, чтобы сказать Сурову про Олесю, но передумал. Пусть нелепая ситуация разрешится без него, да и старик был на подъеме.

– Давай, Антоша, – сказал Суров протягивая первую рюмку Атону. – Выпьем за науку! И за нас, за верных ее пасынков!

    Они выпили, звонко чокнувшись. Закусили лимончиком. Суров опять горько выдохнул.

– Вот что, Тоша, – переходя почти на шёпот, сказал он. – Прикрою я тебя и в этот раз. Давят на меня сильно. Мол, никто в мире не возиться с этой нелепой многомировой итр…интерпретацией. Никто в мире! Самого Эверетта, ты же сам знаешь, из науки выперли, даже можно сказать, погнали поганой метлой. А ты Антон, как говориться, до сих пор в науке! Ты, Антон, талантлив. Ты, Антон, уперт. По-хорошему уперт. Это я уважаю. Но тема сомнительная. По-простому сказать, дохлая.

    Суров налил еще коньячку. Взял свою рюмку, высоко подняв локоть, как солдат усердно тянущий локоть на строевой. Отодвинул стул, встал. Антон, тоже поднялся.

– Давай, Антон, выпьем за отца. Помянем, так сказать, – и резко опрокинул рюмку в рот.

    Антон поддержал Сурова, но коньяк обжог горло как в самый первый раз, будто резанул ножом. Антон закашлялся. Сел на место. Они помолчали.

– Ты, я помню, в детстве любил путешествовать. Что думаешь о Сибири?

    Антон чуть не поперхнулся лимоном.

– Что?

– Уговорил я этих дуболомов наверху, что тема твоя стоящая, но опасная. Решено было перебросить тебя и твою «бочку» в Новосибирск-6.

    Антон понял, что старый хитрый Суров все разыграл, как в шахматной партии. Знал он про взрывной характер Антона, и про то, что будет нелегко объяснить Антону, зачем нужно ссылать его в Сибирь. Разыграл, так сказать, стандартный дебют, а потом бац и конный набег с фланга. Вот тебе и Портос. Нет. Это вам не простодушный Портос. Это растолстевший расчетливый Арамис! И про то, что они между собой называют экспериментальные установку «бочкой», он тоже знает. Ай да Суров! Новосибирск -6. Это даже не Новосибирск, это где-то, наверное, в медвежьей глуши. И охраняют это место солдаты в тулупах с овчарками. Да не с овчарками, а с волкодавами!

– Поедешь, Антон Павлович, ты один, – весомо сказал Суров.

– Как один? «Мне нужна Света», – возмущенно сказал Антон и добавил, чтобы снять двусмысленность. – Как специалист. Она же отличный математик и собаку съела на квантовой теории поля.

– Светлана Одинцова останется в Москве, – безапелляционно произнес Суров. – Допуск дали только на тебя – это раз; будешь ставить задачу и мы ее будем решать здесь на СК, удаленно – это два; и нечего делать молодой девушке в Сибири – это три.

– Какой допуск?

– Видишь ли, Антон Павлович, сосватал я твою темку военным. Встанешь, так сказать, к ним на довольствие. Щедрейшее финансирование, своя лаборатория. Ну и секретность, конечно, куда же без нее.

    Все встало на свои места. Вот от чего такая отеческая забота и доброта. Сбросили тебя, Антон Павлович, с баланса. Обуза ты и заноза! Просто закрыть твою тему, совесть не позволила, а вот отослать подальше мечтателя и упрямца – это пожалуйста. Военные, те научат дисциплине и субординации. Да еще и в закрытый город! И ведь знает же, что я не откажусь! Отлично. Все имеет свою цену. Хочешь заниматься, Тоша, большой наукой – изволь в Сибирь!

– Летишь послезавтра, поэтому не теряй времени, собирайся. – Суров давно уже встал и ушел за свой тяжеловесный стол. Он что-то достал из стола и выложил наверх. – Вот, подойди, получи и распишись. Это тебе подарок от военных – бронированный планшет! – Суров хихикнул.

    Антон подошел к крепкому, как буйвол, столу Сурова, на столе лежал обработанный обрубок металла.

– Бери, бери, отличная вещь, – сказал Суров заметив замешательство Антона. – Корпус – композитный. Титан, свинец, гидрофобный металл. Защита от радиации, радиоэлектронного считывания, ну и так далее. Полная защита. Мощнейший гексапроцессор и ассиметричная многомерная память. В общем, нам бы такие планшеты, но нам не дают. А тебе вот дали.

    Взяв в руки чудо-планшет, Антон почувствовал, что «мает вещь». Увесистый и прочный.

– Загрузишь сюда все программное обеспечение к твоей установке. Будет тебе этот планшет и пультом, и компьютером. Доступа в интернет, понятное дело, не будет, но там у военных своя сеть не хуже. Модуль для дистанционного управления возьмёшь в шестой лаборатории. Адаптируй для своей «бочки». На все про все тебе сутки, – Суров остановился, что-то вспоминая. – Да и еще снизу у планшета микроотверстие, это для превращения всего содержимого в фарш. Буквально. Микровзрыв. С военными не забалуешь.

    Ну что тут скажешь? Все правильно. Вот тебе, Тоша, и красивая погремушка, чтобы не заплакал.

– Спасибо, Юрий Георгиевич. Всего хорошего, Юрий Георгиевич. До свидания, Юрий Георгиевич! – Антон, чуть не ляпнул «Прощайте, не поминайте лихом». Он развернулся почти по-армейски и ровным шагом пошел к выходу.

– Счастливо, Тоша! Удачи! – услышал он вслед. – По прибытии разыщи полковника Федченко, теперь ты в его подчинении.

    Выйдя в приемную и закрыв за собой дверь, Антон увидел заплаканную Олесю. Она бросила на него украдкой взгляд, распрямилась и демонстративно уставилась в монитор. Антон замедлил шаг, остановился.

– Бросьте, Олесенька, плакать. Это Юрий Георгиевич крикнул не вам, а мне.

    Олеся с недоверием посмотрела в глаза Антону.

– Я же слышала: «Пошла вон!», а вовсе не «Пошел вон!» – Олеся замолчала, видимо заметив, как грубо звучат ее слова.

– Так бывает. Старик ошибся. Ошибся в мелочи, но не в главном. До свидания, Олеся, – сказал Антон и вышел.

   В чреве кита.

    Натужный гул разбудил Антона. Он медленно открыл глаза. Напротив проступила надпись: «Для опускания нажми». Она сопровождалась большой стрелкой вниз. Сиденья с такими же надписями уходили вправо и влево. Грузовой отсек транспортника изнутри казался чревом железного кита. Ребра жесткости, идущие по всему фюзеляжу, усиливали это сходство. Хотя, бог его знает, как оно там, в чреве кита. Как же они называются? Вроде шпангоуты. Шпан-го-ут – это ребро жесткости. Новые слова – они как новая еда в младенчестве, сначала хочется выплюнуть обратно, но со временем привыкаешь. Разок другой козырнешь таким словечком в умной беседе и все – оно для тебя родное. Как?! Вы не знаете, что такое шпангоут?

    Отсек был практически пуст. Он был огромен, и легко можно было представить внутри банкетный зал на сто человек.

    «ЦРУ-32. Осторожно высокое напряжение!» – прочел Антон. Почему ЦРУ? Почему 32? Были и другие надписи – удивительно простые, даже односложные, но за которыми скрывалось желание уберечь молодого солдата от смерти. Интересно, в армии получается отменить законы Мерфи? Бутерброд падает маслом вверх? И вообще падает? Все-таки жесткая дисциплина и порядок. Судя по количеству надписей – нет. Что уж говорить, хаос везде вставит свои палки в колеса.

    Антон вспомнил профессора Ботвин – у нее не хватало одной фаланги на среднем пальце. Рассказывали, что этот несчастный случай произошел на заурядном занятии, где демонстрировались стоячие волны. Часть пальца просто «превратило в фарш», как выразился шокированный ассистент. Камиллу Васильевну, так, кажется, ее звали, увезли на «скорой». Практические занятия на два месяца запретили, а фамилия Ботвин ушла в студенческий фольклор. Даже появилась фразочка: «Ты что, хочешь, чтоб тебя отботвинило?!» Причем фразу использовали и студенты, и братья-преподаватели. После этого случая несколько студенток отчислились – настояли родители. Министерская комиссия так ничего и не выяснила. Все на этом закончилось. Ассистент Жора уволился по собственному желанию. Ректор чудом удержался на посту, но рейтинг ВУЗа пополз вниз. Камилла Васильевна вернулась и продолжила «нести свой крест».