– У Зенкова не все в порядке с головой, но он хороший работник.

И предложил «несдержанному» заказчику пройти в мой кабинет и подождать там выполнения своего заказа.  При этом я, молча, весь красный, стоял рядом, и как взведённая пружина, которая ещё не полностью отдала свой заряд, с трудом сдерживался от того, чтобы не продолжить свою расправу. После того, как требования «несдержанного» заказчика остались без внимания, он как-то сник и сразу подобрел ко мне. Я проводил его в свой кабинет, сухо извинился, дал ему пачку журналов запасённых как раз на такой случай, и пошёл работать. Хороший работник, у которого не все в порядке с головой. Наверное, это  самая точная характеристика меня на тот момент. Линия воспоминаний вдруг закончилась подобием резюме.

– Наверное, сейчас я стал чуточку умней, – проговорил я про себя.

Я что-то нашёл в этом хламе, валявшемся на моем «чердаке», что-то, что могло пригодиться.

Я снова вернулся в цех к воспоминаниям о журналистах. Да, линия встала. Последняя бобина записанной ленты, сделав по инерции несколько оборотов, остановилась. Тахосы, проглотив из бункера последнюю порцию чистых аудиокассет, затихли. Наступила пугающая тишина, обычно говорящая только о неисправностях в работе линии. В этот момент фотограф вдруг неожиданно появился рядом со мной. Без разрешения и церемоний, он взяв меня за левую руку и, слегка дёрнув к себе,  быстро сказал:

– Можете поставить  это туда –  сказал он, показав сначала на бобину с магнитной лентой, а потом на звукозаписывающий слэйв.

Движение и повелительный тон фотографа мне совсем не понравилось. Отдёрнув руку, я посмотрел ему в глаза. Его глаза смотрели сквозь меня и что-то пытались уцепить. Я вдруг увидел за ними сложный вычислительный процесс, которому я не должен был, не хотел мешать.

– Человек-работа, – заключил я про себя.

Мне нравятся такие люди. Мгновенная симпатия к фотографу сразу выключила секундой раньше возникший порыв агрессии.

– Да, КОНЕЧНО, я могу сделать это, – сказал я.

– Я делал это миллион раз, работая днём, ночью, в выходные и праздничные. Я мог бы поставить эту бобину даже с закрытыми глазами, – эта длинная фраза прокрутилась в моей голове за долю секунды, но наружу выскочило лишь только необычная тональность слова «КОНЕЧНО».

Фотограф присел на корточки и скомандовал мне.

– Давайте!

Я быстро зарядил ленту. Фотограф сделал несколько снимков, и они ушли. Работа снова побежала в анаэробном режиме. Я больше ничего не помню. Нет, нет, помню. Уже много позже, когда вышел номер этого журнала, Катя, менеджер торгового отдела, сказала мне, что она видела журнал у директора. Там статья про нашу фирму. И в этой статье моё фото, очень интересное, как будто у меня вокруг головы нимб. Ее слова показались  приятными. И я решил сразу же пойти к директору, чтобы самому увидеть номер этого журнала, но почти сразу, чёрный панасоник с большой антенной, напоминающий кончик копья,  снова зазвонил. Звуки этого чёрного телефона, как ведро холодной воды, вылитой мне разом в лицо,  смыли все мои гламурные мысли и вернули в трудовую реальность. Выходя из торгового отдела, я уже забыл все, что сказала мне Катя. Получается вчера, своё фото в журнале  я увидел первый раз. Да, это удивительно, что моя память смогла реанимировать эти почти мёртвые воспоминания, и именно почему-то в контексте ночного кошмара. Только зачем? В голове продолжали крутиться образы из прошлого. Общение с бандитами, милицией, командировки, трудные рабочие моменты. Во всех этих эпизодах я лихо уворачивался от уже, казалось бы, неминуемого столкновения, или находил нестандартное решение.

– Это классно, – подумал я про себя, мысленно вяло похлопав в ладоши, аплодируя не то своей памяти, не то тому, что когда то я был «большой молодец».

Понятно, откуда ассоциация с нимбом, что ещё рефлектор, гомункул. Все, больше ничего… ещё усталость. Само воспоминание об этом времени вызвало сильную усталость, и я снова решил лечь в кровать. Алиса показывали 5.30.

– Для сна 30 минут. Мало, а для того, чтобы подремать, даже много. 30 минут сладкой дремоты – это просто здорово, – сказал я про себя, закрывая глаза.

Да, это было трудное время, но почти сразу за ним как награда, в длиной, изнуряющей гонке, наступило совсем другое. Свобода. Интересная, насыщенная жизнь. Работа перестала истощать, она стала просто красивой частью моего «внутреннего интерьера».  Игра в большой теннис после обеда, отпуск на островах. Много разных  интересных людей. Перед моими глазами, мелькали завораживающие картинки из моей прошлой жизни, но все они казались нереальным, как будто я смотрел сказку о светлом и богатом, о добром и большом. Все дальше я уходил от первопричины своего ночного вояжа во времени. Дрема и  усталость, навалившаяся на меня из прошлого, медленно погружали меня снова в темноту. Нечёткие образы, которые я только что снова оживил, мелькали и сливались в какую-то  пурпурную картину, подмешивая образы ночного кошмара, которые, как оказалось, ещё не исчезли. Плавно и приятно я тонул в этих ярких ассоциациях, которые меня больше не тревожили. Но в этом пурпуре вдруг стали появляться тягостные нотки из настоящего. Серая сырость, переплетённая с тревогой. Кусочки этих различных по своей природе и времени образов между тем стали складываться в один, становящийся уже понятным и узнаваемым пазл. В этом водовороте, красок, образов, звуков и ощущений, стали проявляться контуры моего лица. Я вдруг увидел себя, даже не себя, а какую-то схему себя. И в этот миг я услышал звук, как будто бы кто-то нажал кнопку «Пуск» на компьютере. Этот звук резко вырвал меня из дремоты, и я открыл глаза. Алиса показывала 5.55. Наверное, пора вставать. Через пять минут сработает будильник. Он может разбудить жену и дочь.

– Все встаю, – скомандовал я себе, – Алиса, выключи будильник на шесть часов, – шепотом я обратился к Яндекс-станции.

– Хорошо. Я выключила будильник на шесть часов, – также шёпотом ответила мне Алиса.

Я прошёл на кухню и сразу в коридоре надел наручные электронные часы. 5.56 теперь уже чёрными палочками показывали мне часы.

– У меня есть ещё четыре минуты, – подумал я и сел на стул.

Голова подавала какие-то неприятные и недовольные сигналы за плохо проведённую ночь, но я сразу мысленно послал все это к черту.

– Через пять минут все пройдёт, – подумал я, вспомнив, как быстро перестаёт ныть голова, если дать ей «хорошего пинка».

Голова, пинок. Сочетание этих слов  невольно заставило меня улыбнуться.

– Что дальше? – сказал я вслух, отвлекая  своё внимание и пытаясь перевести его в режим экстраверсии, но в голове зазвучала какая-то знакомая мелодия, а потом и слова:

«Как ни странно, в дни войны

Есть минуты тишины.»

– Опять моя «самая умная» часть меня пытается мне что-то сказать, но опять, к сожалению, на очень непонятном образно-символьном языке, – подумал я.

– Почему бы ей просто не сказать мне: «Андрей, делай так и так». По-русски, прямо. А то все намёки, мелодии, образы, как бы подсказки. Бред какой-то, – продолжил я свои причитания.

– Так можно сойти с ума… Надо просто все это забыть. Сколько времени? – вдруг очнулся  я. Чёрные палочки на часах показывали 6.02.

– Засиделся на старте. Надо догонять, – вслух заключил я.

Между тем «самая умная часть меня» голосом Караченцева пропела ещё две строчки из песни и замолчала:

«Как предвидеть наперёд

Что тебя сегодня ждёт?»

Я быстро налил стакан чистой воды и выпил. Я совершенно не хотел пить. И выпил эту воду  через силу, даже давясь. С некоторых пор я перестал ощущать чувство жажды. К сожалению, не только жажды. Поэтому, стал делать очень многое, потому что просто НАДО.

– Стакан воды, литр молока в кастрюлю, на маленький огонь, чтобы не подгорела, накрыть крышкой, чтобы быстрее, не прозевать…

Утро побежало в обычном, слегка ускоренном темпе. Сегодня варю 130 грамм Геркулеса для сына и себя. Прозрачная крышка кастрюли  быстро запотела от испаряющегося молока, маленькие капельки конденсата стали сливаться в большие, и наконец, через эти большие капли, стала видна поднимающаяся белая пена.