13. СПРАВЕДЛИВОСТЬ - ФУНДАМЕНТ ГОСУДАРСТВА
Цейон сиял. Теренций и Варрон бежали, Филипп и Маллук "готовы были начать переговоры", это значило, что они в туманных, цветистых выражениях заявляли о своих верноподданнических чувствах Риму. Оставался, правда, еще победоносный Артабан. Но Цейон превозмог себя, он намерен был отменить свое прежнее решение и признать Артабана. Опираясь на свое блестящее войско, Цейон надеялся за это признание выжать из великого царя многое, между прочим также и выдачу Варрона и Теренция. Его радовала возможность извлечь этих молодчиков из их последнего убежища. Но он укротил свое нетерпение, чтобы предварительно по возможности укрепить позиции. Лишь тогда он начнет переговоры с Артабаном, когда тот будет знать, что он, Цейон, облечен полномочиями в случае необходимости выступить против парфян. Со счастливым, мальчишеским нетерпением ждал он депеши из Рима.
Депеша была иного содержания, чем предполагал Цейон. Правда, император Домициан предписывал ему держать армию в боевой готовности на случай нападения на Месопотамию. Но: "дальнейших заданий, - значилось в депеше, - мы для вас не предусмотрели. Более того, мы приказываем вам: приведя армию в боевую готовность, передать знаки власти - топоры и прутья - новому губернатору, которого мы назначим для управления нашей провинцией Сирией. После передачи знаков власти мы ждем вас в Рим".
Дергунчик в буквальном смысле слова лишился чувств. Был сверкающе-яркий весенний день, для него же свет померк. Если за последние несколько месяцев он помолодел на пять лет, то в эти несколько минут он постарел на десять. Безумные планы сменяли один другой. Он, этот сухой, добросовестный чиновник, подумал было - это длилось несколько мгновений, - не перейти ли самому на сторону мятежников, к Варрону и Нерону. Но, думая об этом, он уже знал, что все это пустой бред, и некоторое время сидел совершенно опустошенный. "Вертись, юла". Новый повелитель поведет армию, его армию, которую он, Цейон, так великолепно вымуштровал, через Евфрат и с триумфом - обратно в Антиохию. Он же, Цейон, будет прозябать в Риме со своим завернутым в покрывало ларем, стареющий, никчемный человек, и все, что останется от него на Востоке, - это веселые остроты на его счет и прозвище Дергунчик.
Жизнь Цейона потеряла смысл. Но он был добросовестный чиновник, и он по-прежнему исполнял свой долг и свои обязанности. Уже спустя несколько недель прибыл новый губернатор. Это был Руф Атил, молодой еще человек, с бесстрастным лицом, очень спокойный по характеру, безупречных манер. Деловито и холодно признал он заслуги Цейона в организации армии и попросил Цейона не торопиться с передачей ему знаков власти - фасций, пока он, Руф Атил, не войдет обстоятельно и без поспешности в дела управления.
Это были мучительные недели. Цейон еще сидел в своем дворце, облеченный регалиями. Но директивы императора и сената посылались другому, более молодому, невидному, подлинному властителю, и весь свет знал, что он, Цейон, отставлен. Он оказался не на высоте положения, он был повинен во всей этой великой кутерьме, и ему на смену пришлось послать другого, который должен выпрямить то, что он, Цейон, искривил и испортил. Он же должен пока по-прежнему представительствовать, устраивать приемы, подписывать приказы.
Всей душой призывал он день, когда он ступит на корабль, когда очутится на море и не будет видеть больше эти насмешливые восточные лица. Но он был воспитан в учении стоиков, он плотно сжимал губы и исполнял свой долг. Руф Атил покровительственно сообщал в Рим, что они с Дергунчиком ладят; Дергунчик - добропорядочный служака.
Однажды все-таки добропорядочный служака неожиданно изменил своей так бережно хранимой корректности. И без видимой причины. Руф Атил осведомился лишь, как лучше всего, не вызывая дипломатических осложнений, сообщить Варрону о решении сената. Цейон покраснел и, с трудом сдерживаясь, спросил, можно ли ему знать, о чем в данном случае идет речь. Конечно, ему можно знать, ответил Руф Атил и рассказал, о чем шла речь. Сенат вынес решение по поводу жалобы Варрона на неправильно взысканный инспекционный налог. Сенат постановил: жалоба справедлива, двойное обложение доказано, казна обязана вернуть Варрону неправильно взысканные с него сестерции. В Риме придают большое значение тому, продолжал Атил, чтобы Варрону вручены были по всей форме как это решение сената, так и обвинение его, Варрона, в государственной измене.
И тут случилось невиданное. Цейон, стоик, о котором рассказывали, что он не один удар судьбы принял с достойным удивления самообладанием, несколько раз глотнул воздух, провел, глубоко взволнованный, кончиками пальцев одной руки по ладони другой, и когда Атил, желая помочь ему овладеть собой, заговорил о чем-то безразличном, Цейон вдруг встал, выпалил "Извините!" - и бросился вон из комнаты.
Руф Атил покачал головой. Значит, было какое-то зерно правды в разговорах о том, что Восток самого трезвого чиновника доводит до расстройства нервов и лишает рассудка.
14. РЕАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА
Еще до церемонии передачи регалий Руф Атил начал переговоры с Артабаном. Сомнения в законности притязаний Артабана, писал он ему, устранены его победой, показывающей волю богов, и Рим в принципе готов возобновить с ним, Артабаном, как с признанным повелителем Парфянского царства, традиционный договор о дружбе. Предварительно, однако, необходимо ликвидировать разногласия, которые в последнее время возникли между обеими державами. Рим - признанием Пакора, Артабан - признанием самозванца Теренция нарушили взаимную дружбу. Новый губернатор надеется, что Артабан так же энергично постарается избавиться от этого самозванца, как Рим от претендента на парфянский престол Пакора. Он просит поэтому великого царя отказать мошеннику в праве убежища, которым тот злоупотребил, и выдать его, а также бывшего сенатора Варрона дружественному Риму.
Артабан ответил уклончиво. Он готов, мол, рассмотреть вопрос о выдаче Риму человека, которого многие признают законным императором, но пусть Рим сначала даст обязательство ни под каким видом не мстить дружественным ему, Артабану, князьям и властителям Месопотамии, которые, следуя его примеру, признали Нерона.
На основе этой переписки начался длительный торг. Руф Атил заявил, что готов снять всякую кару с месопотамских князей, но за это он требует полномочий на усиление римских гарнизонов в означенных княжествах. В ответ на это Артабан потребовал гарантий для своих стратегических позиций в Междуречье. Обе стороны знали, что ни одна из них не допустит срыва переговоров, каждая сторона всячески старалась перехитрить другую, ни одна на этот счет не обманывалась, и обе умели выжидать. Проходили недели за неделями, прежде чем вырисовалась окончательная форма договора. Но наконец форма эта была выработана, и оставалось лишь определить день для обмена грамотами.
Когда переговоры стали приближаться к концу, Артабан попросил к себе Варрона. Варрон знал - царь предупредил его заранее, - что Артабан не станет подвергать себя опасности войны с Римом ради спасения его, Варрона, и Нерона; Варрон знал, конечно, о переговорах с Римом и о том, что их завершение означает его, Варрона, выдачу. Поэтому он был готов к худшему и принял для себя решение. Он любил жизнь и не очень заботился о сохранении "достоинства"; тем не менее, если договор будет подписан, ему не остается ничего другого, как проглотить золотые пилюльки или вскрыть вены. Он понимал и одобрял позицию великого царя; все же, переступая теперь порог покоя, где ждал его царь, он видел в его лице лишь судью, палача, врага, и тяжкое ощущение дурноты подступило к горлу этого в общем не трусливого человека; ноги у него подкашивались.
