Ученье – свет, а неученье…

Кейрэн никогда ещё не бывал в столице. Для него, как для любого мальчишки из Гроссы, маленькой деревушки, затерявшейся высоко в Солфланских горах, посетить этот огромный и, по рассказам, великолепный город было пределом мечтаний.

Знал Кей о стольном городе всё, что только можно было узнать из рассказов в родной деревне: что называется он Астер де Торонисс, что он большой, красивый и полон таких чудес, каких в других княжествах и губерниях не сыщешь. Что связывает императорскую столицу и Аурентернскую провинцию, где Кейрэн жил с рождения, давняя история; что состоит Астер де Торонисс сразу из двух объединённых городов, что соединяет их воедино огромный мост Тысячи Звёзд, и что в этом городе находится Академия Вент де Росса – заведение, где обучают магов. И нигде больше – ни во всей Империи Эледов, ни во всем известном мире – таких академий нет. Всего этого было достаточно для мальчишки, чтобы спать и видеть, как бы попасть в восхитительную столицу, и любые другие желания казались рядом с этим маленькими и невзрачными.

Отец Кейрэна, Гилар Хоуарн, человек сурового нрава и приземлённых взглядов, этих глупых мечтаний сына и близко не разделял. Он был глубоко убеждён в том, что каждый человек должен быть на своем месте, а место это указали ему боги, предопределив каждому родную крышу, а каждому сверчку свой шесток. И все эти поиски себя, пустые метания и подобные баловства считал бесполезными и глупыми. Где родился – там и пригодился. Гилар был единственным кузнецом в деревне – человеком полезным и уважаемым – и детей своих воспитывал в согласии со своими убеждениями – твёрдыми, как наковальня и тяжелый молот. Старшие сыновья Гилара были ребятами толковыми – крепкими и плечистыми, как и отец, сильными. Они учились у него кузнечному делу, и у Гилара душа была спокойна: эти парни всегда будут иметь свой кусок хлеба, да и в его кузнице будет гореть огонь – даже после того, как сам могучий кузнец состарится и не сможет больше держать в руках молота. Дочери Гилара Хоуарна тоже были ладными – послушные, кроткие, обученные всякому рукоделию и работе по дому – все в мать, тихую Таниру. Завидные невесты – и любой в их горной деревушке это бы подтвердил. И Гилар Хоуарн детьми своими всей душой гордился, хоть выказывать этого не спешил. Только один отпрыск уважаемого кузнеца не радовал – младший из сыновей, Кейрэн, был словно чужим в этой семье. Тонкий, щуплый, с узкими плечами – не чета своим дородным братьям. Родился с трудом, все раннее детство то и дело валялся в горнице с какими-нибудь хворями – пару раз деревенский лекарь даже готовил родителей к худшему, сомневаясь, что Кейрэн выкарабкается. Но тот всегда справлялся с болезнью, упрямо цепляясь за жизнь. И в отличие от старших братьев, кузнечное дело, которому отец и его обучал, нравилось ему куда меньше изящных ювелирных искусств. Кейрэн мог часами мастерить украшения из тонкой проволоки, которую тянул тут же в кузнице, рассматривать устройства замков, и сам придумывал хитрые запорные механизмы. А иногда он и вовсе забывал о своей работе кузнечным подмастерьем, убегая прочь со двора, и часами просиживал в мастерской деревенского гончара, вылепляя из глины причудливые статуэтки.

Гилар злился за это на маленького сына страшно. Кому в деревне нужны все эти безделицы и излишества? Кто здесь будет заказывать ларцы с хитрыми замками или чудные засовы на двери и ворота? Здесь живут честные и работящие люди, друг от друга не запираются на сотни замков! А от лихих незнакомцев и одного такого достаточно будет. Да уж и проволоку лучше пустить на полезное дело, а не пустые завитушки. И посуда людям нужна простая, годная и прочная – безо всяких лепных излишеств. Ругая непутёвого отпрыска, Гилар всякий раз высказывал сомнения в том, что Кейрэн действительно ему родной и в сердцах сплёвывал на землю. Супруга его всегда огорчалась таким словам, и ходила до вечера, словно бледная тень, даже не пытаясь утешить Кейрэна. Разгневал отца поведением – сам виноват, сам держи ответ. А она лишь могла подтвердить, что он действительно сын Гилара, и поклясться в этом всеми богами и именем Создателя.

Чем старше становился Кейрэн, тем глубже казалась пропасть между ним и родителями. Когда мальчишке исполнилось девять, отец уже был глубоко убеждён, что толку из этого сына не выйдет никакого, и они просто зря переводят на него хлеб и кашу. И что пользы с того, что в приходской школе их деревни парнишка числился среди самых смышлёных и грамотных учеников? То, что он лихо читает – больше беда, нежели благо. Не раз Кейрэн убегал, отлынивая от работы, чтобы просиживать штаны в доме местного учителя, преподобного отца Ренана Брерока, читая все подряд книги из его библиотеки. И ладно бы только священные писания и псалтыри! Были там книги про науки, про путешествия, про другие народы – всё то, чем мальчишка забил себе дурную голову, и теперь мечтает о пустом, и никак такому, как он, недоступном. А Кейрэн мечтал. Хотел своими глазами увидеть другие города и страны, посмотреть на людей, послушать их, узнать, что там – за горами, которые окружают их деревеньку, словно глухие стены. Взглянуть – хоть раз! – на бескрайние просторы моря, пройтись под парусом, почувствовать вольный свежий ветер в волосах. Ощутить всё то, что сейчас могло ему только сниться. И стоило его голове коснуться жесткой подушки, он тут же всем сердцем и мыслями пускался в новое, невиданное путешествие, каждый раз сожалея о том, что новый рассвет разрушает его маленький, но необъятный мир.

***

В эту ночь Кейрэну не спалось. Тусклый свет от горящих в большой горнице лучин затекал под плотный холщовый полог, не давая забыться. Матери в последнее время нездоровилось, и она до глубокой ночи хлопотала по дому, стараясь доделать то, что не успела за день. Отец ещё с вечера пошел потолковать о чём-то с деревенским старостой, и до сих пор не вернулся. Тревожно.

Кейрэн перевернулся с боку на бок, стараясь не разбудить братьев. Те уже давно видели десятые сны, а о сёстрах и говорить нечего – они всегда уходили к себе на полати первыми, зная, что с утра им вставать раньше всех. А мальчишка всё лежал. Чудесные путешествия никак не спешили закружить его, сколько бы крепко он не смежал веки и не считал до сотни. Это всегда помогало, но в этот раз, похоже, он так и промается до первых петухов без сна, а там уж придётся подниматься – хочешь-не хочешь. Делать, что велено по дому, потом бежать в школу со старшими, возвращаться к обеду, и до вечера помогать отцу в кузнице – лишь бы не гневался.

Скрипнули двери в сенях. Мать засуетилась. Видно, отец вернулся суровее, чем обычно. Кейрэн совсем затих под одеялом – будто боялся, что родители узнают, что он не спит, и слышит их.

– Не хлопочи ты, – тихо осадил жену Гилар, – не голодный я, у старосты ужинали. Садись-ка вот. О детях наших скажу.

Зашелестело платье, когда Танира усаживалась на лавку. Кейрэн, даже не видя мать, живо представлял себе, как она сейчас сидит, скромно сложив руки на своём длинном фартуке, и, склонив голову, не поднимая взгляда, покорно слушает мужа. Она всегда так делала.

– Ингаретту нашу я пристроил. Микар, сын старосты, к ней давно уж присматривается. Свататься придёт по осени – о том и толковали допоздна. Ты не вздыхай так – Оллина тебе в помощницы останется, девчонка она расторопная, а без старшей сестры и сама быстрее поймёт, что значит хозяйкой в хате быть.

Мать ничего не отвечала. Должно быть, просто кивала отцу, и глядела в пол.

– Скажешь там Ингаретте, чтоб готовилась. И если слёзы надумает лить – времени ей как раз до конца лета.

– Да не надумает…

– И славно, – отец поднялся, – нечего попусту. Лучшего жениха ей тут не сыскать – не столичная, чай, барышня.

Он вдруг хмыкнул, и умолк. Молчала и мать. Молчал и Кейрэн, затаив дыхание. Он понимал, что это вовсе не конец разговора, и это не на шутку тревожило мальчика.