То, что он сейчас увидел, показалось знакомым. Внутри похолодело от страшной догадки, но любопытство всё же взяло верх. Михаил сделал ещё пару шагов вперёд и увидел коленопреклонённого человека. Тишина ночного благолепия была нарушена бряцаньем оружия и шагами приближающихся людей. Между кустов замелькали огоньки факелов. Незнакомец поднялся с колен и, вытирая с лица слёзы и кровь рукавом хитона, направился к костру. Люди возле пылающего огня проснулись только после того, как он подошёл к ним вплотную. Лишь сейчас Михаил разглядел озарённое пламенем лицо человека и не поверил своим глазам… Это был Иисус Христос! Всё вдруг стало ясно. Внезапно Михаил, не искушенный в религии и ни разу, не державший Библию в руках, понял, что сейчас произойдёт. Услышав, что к ним подходят не знакомые люди, спутники Христа вскочили со своих места и растерянно смотрели на приближающуюся толпу. Один из учеников Иисуса взялся за рукоять короткого меча. Сергеев теперь стоял между пришедшими людьми и Христом. Михаил поочерёдно смотрел то на тех, то на других ожидая напряженно развития событий.
Стражники, а судя по вооружению и доспехам, это были именно они, подняли факелы повыше. Печальные глаза Бога излучали доброту и тепло. Михаил, желая защитить его невольно сделал шаг и тут же остановился потрясённый – по взгляду Иисуса он понял, что Христос его видит! В голове Сергеева (потому что тишина не была нарушена ничем) прозвучал спокойный голос: «Не надо ничего делать, я тоже всё знаю!»
Михаил замер. Солдаты расступились, а из чёрной глубины вышел смуглый человек с бородкой. Произнеся: «Раввуни, Раввуни», он благоговейно поцеловал Христа. В этот момент вновь горячий поток энергии заставил Михаила отступить на несколько шагов. Факелы в руках солдат разом погасли, и тяжелый мрак упал на Гефсиманский сад. Стало холодно. В меркнувшем свете Сергеев успел увидеть, как один из спутников Христа вновь попытался выхватить меч, но Иисус мягко положив руку на эфес, воспрепятствовал этому. Его слова: «Вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал мне Отец?» гулким эхом прозвучали уже в полной темноте.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тяжёлая темнота уходила постепенно, словно нехотя отступая под натиском холодного рассвета, и у Михаила было несколько минут, чтобы осознать своё положение в ином месте и времени. И всё-таки без сюрприза опять не обошлось. Он обнаружил себя одетым в оранжевую тогу и просторные шаровары. Ноги были обуты в мягкие тапочки. Сам он находился среди буддийских монахов. Михаил попытался определить собственную внешность и провёл рукой по затылку. Так и есть, голова была такой же наголо бритой, как и у всех окружающих его людей. Сергеев сделал справедливый вывод, что внешностью среди них он не выделялся. На этот раз молодой человек был вполне материален и для себя, и для других.
Монахи, сидя на крутом косогоре, дружно молились в ожидании восхода солнца, и их голоса сливались в один мерный вибрирующий гул. Склон холма, на котором они находились, был покрыт невысоким кустарником, клочками растущим до самой вершины. Вдалеке сквозь сырой утренний туман можно было разглядеть снежные вершины, как на полотнах Рериха. Михаил едва заметно стал поворачивать голову влево и вправо, наблюдая за окружающими людьми из–под полуприкрытых век. Внезапно он поймал себя на мысли, что тоже молится на незнакомом, но понятном ему языке.
В центре сидящих монахов стоял небольшой золотисто – красный паланкин, украшенный резными изображениями Будды. Опущенные тяжёлые занавеси скрывали от посторонних глаз бесценный груз. Десять человек, вооружённых саями5, стояли вокруг паланкина. Очевидно, это были охранники. Впрочем, любой из тех, кто находился, здесь не задумываясь броситься бы на защиту паланкина в случае малейшей опасности. Михаил и в себе чувствовал эту такую решимость.
С первым лучом солнца молитвенный рефрен смолк. Один из монахов поднялся и подошёл к паланкину. Он аккуратно и бережно поднял со всех сторон багряную ткань. Сергеев увидел, что внутри роскошные носилки были выложены множеством атласных подушек. На самой маленькой из них стояла шестиугольная шкатулка, которая напоминала мини-пагоду. Богато украшенная яшмой и кроваво–красными рубинами, она служила хранилищем реликвии. Сделав её доступной лучам солнца и взорам людей, старший монах расположился впереди всех. По взмаху его руки все встали, а четверо крепких мужчин подняли паланкин. Остальные хранители, сомкнув строй по обе стороны носилок, прикрыли шкатулку своими телами. Процессия медленно двинулась по крутому склону вверх, к самой вершине.
Шагали, молча и не зная усталости. Михаил тоже чувствовал себя крепким и выносливым, удивляясь собственной энергии. Только теперь во время ходьбы у него появилась возможность разглядеть своё одеяние более детально. Выцветшая оранжевая тога, поношенные тапочки, говорили о том, что путь им был проделан немалый.
Пока Михаил, медленно шагая, разглядывал тщательно заштопанные прорехи на своих штанах, колонна достигла вершины холма. Внизу расстилалась обширная долина, разделённая надвое стремительным горным ручьём, который служил границей между живой и мёртвой природой, а открывшаяся взору местность символизировала сопредельность жизни и смерти. Та её половина, на которой теперь находилась процессия, была покрыта обильной зеленью, густым кустарником, фруктовыми деревьями и необычайной красоты цветами; другая часть долины, по ту сторону ручья, являлась образом смерти. Она была безжизненно и мертво. Только камни и песок. На могучей скалистой горе, возвышавшейся напротив, не было ни единого клочка зелени. Почти отвесная у подножия, она была изрыта входами в пещеры, которые издалека напоминали ласточкины гнёзда. Вдоль каменистой стены в нишах располагались огромные изваяния Будды, вырубленные из монолита скалы, общим числом не менее десятка. Кроме ручья, долина разделялась ещё и невысоким ограждением, сложенным из камней, очевидно, добытых здесь же.
Сергееву оставалась неизвестна природа своего знания, но он не сомневался в том, что это был пещерный буддийский монастырь, в который допускались лишь особо просветлённые монахи. К ним в настоящий момент относился и сам Михаил, занимая в составе процессии одно из почётных положений. По едва заметным признакам – уважительным жестам, почтительным взглядам – он давно понял, что ему отводится особая роль.
Как это часто бывает в горах, уже видимая цель путешествия оказалась гораздо дальше, чем это могло показаться на первый взгляд, и последний отрезок пути занял почти целый день. Все устали. Носильщики паланкина стали чаще сменяться, монахи прерывали чтение мантр, чтобы отдышаться, но никто не останавливался – все спешили добраться до цели путешествия засветло.
Преодолев ручей, шествие замедлило ход, а вибрирующий звук молитвы усилился. Процессия поднялась по каменным ступеням, вырубленным в скале, и остановилась перед главной пещерой. Вход в неё отличался от остальных надписью, полукругом нависавшей над проёмом, которая гласила: «Путей много – Бог один».
Хамбо Лама подошёл к Михаилу, чуть склонился, выражая своё почтение, и произнёс:
– Любой путь на этой земле имеет своё завершение, подошёл к концу и наш. Завтра с первыми лучами солнца ты должен будешь принять под своё покровительство эту реликвию и хранить её до тех пор, пока Великий Будда не пожелает иного. Тайна магической силы реликвии тебе станет известна во время обряда посвящения в хранители шкатулки. Возможно, исполнять это нелёгкое послушание придётся очень долго, и ты устанешь жить, но в этом твоё нелёгкое предназначение. Ты готов?
Михаил в знак согласия покорно склонил голову, а Лама продолжил: – Тогда пройдём внутрь, я покажу её тебе.
Подчиняясь едва заметному жесту Хамбо Ламы, два носильщика подняли паланкин и растворились во мраке пещеры. Остальные монахи остались снаружи, сели полукругом перед входом и замерли в ожидании.
