– Так и иди, вон как хорошо смотрится!

– Нет, загородите, пожалуйста, я переоденусь обратно.

– Ну как хочешь, пусть подружка подержит.

Она дала футболку Юле П. Я сняла новую кофту и услышала знакомый голос.

– Мам, пошли домой. Надоело.

– Погоди, у тёти Гали спросим. Привет, Галь! Есть джинсы на моего?

Я присела на корточки. Не хотела, чтобы Оборин видел меня. Юля П. присела рядом.

– Это одноклассник, – прошептала я.

– Вот он в обморок упадет от счастья, если заметит тебя в таком виде! – она еле сдерживала смех. Я в спешке натянула футболку.

Тем временем тётя Галя уже забыла про нас и предлагала варианты маме Оборина.

– Вот эти как тебе? Очень модно сейчас.

– Ну что, Лёша, нравятся тебе такие?

– Да, мам, нравятся, давай уже возьмём и пошли. Пока папа не пришёл. Опять скажет нести дневник и ремень. Надо успеть домашку сделать.

– А что с домашкой? – поинтересовалась продавец, Оборин молчал, ответила его мама.

– Опять муж, козлина, напьется и устроит. Не помню, когда он с работы трезвый приходил, не просыхает неделями. Бьёт меня и Лёшку. Домашние задания сын выполняет за кухонным столом, а если этот чёрт приходит, когда он уроки делает, то обязательно найдет к чему придраться. Пару раз приходилось милицию вызывать. А что поделать? Терплю. Не я первая, не я последняя. Ребенку отец нужен.

– Ох уж эти пьющие мужики. Им хорошо – залил глотку и доволен, а близкие страдают. Не повезло тебе с папкой, да, Алексей?

– Это не папка, тёть Галь, это козлина. – судя по голосу, он готов был разрыдаться.

– Ну ладно, Галина, пойдём мы. Если джинсы не подойдут, я завтра их обратно принесу. А деньги сразу держи, чтобы в долгах не ходить.

Я выглянула из-за прилавка, они уже отошли к соседней палатке, где торговали рубашками и галстуками. Почти лысый затылок Оборина затерялся в толпе.

Продавец вспомнила про нас:

– Девчонки, ещё чего присмотрели?

– Не, мы уже уходим, – улыбаясь сказала Юля П. и протянула ей большую футболку.

– Может матери футболка нужна?

– Нет, спасибо! – я засунула пакет с кофточкой к себе в сумку.

К прилавку подошёл мужчина с блестящими, зализанными назад волосами, стал щупать джинсы по очереди.

– Нормальные фирменные есть?

– Эти тебе чем не нормальные? – скривилась продавец, – качество отличное!

– Дешёвка. В вашей глухомани ничего не найти и автобуса не дождёшься.

– Ну и вали отсюда! – раскраснелись тётя Галя – Нужен ты здесь как рыбе зонтик.

Мужчина махнул рукой, подмигнул нам и пошёл прочь. Мы расхохотались.

У нас осталось немного денег, на одно мороженое. Мы купили прямоугольный пломбир с котом, обнимающим бутылку молока на упаковке. Дома разделили пополам и съели, пока в новостях вручали кубок рыжему спортсмену. Мы всегда делились. В прошлом году, когда надолго отключили электричество, мама разрешила съесть всё мороженое из морозилки. Там было несколько разных пачек. Мы тщательно считали и вымеряли, чтобы каждой досталась ровно половина.

Потом я слышала, как мама плачет на кухне.

Миша, мороженое было на день рождения Ольги.

Покупать больше не на что.

***

Я долго не могла уснуть, уже глубокой ночью в голове звучали голоса Оборина и его мамы. Оставалось всего пять часов до дребезжания будильника. Через две недели заканчивался шестой класс. Хотелось ещё мороженого и конфет с начинкой. Самые лучшие сладости всегда появлялись на мои дни рождения.

Каждый год в этот день мы садились за низкий журнальный столик, посередине стоял графин с компотом и торт с масляными розочками из кулинарии через дорогу. В сахарнице блестели конфеты, в кружках остывал чай.

Перед прогулкой в туалет сходите, а то обдулись чая с компотом.

Обычно мы собирались втроем – Юля П. , Ира К., и Артём – сын тети Иры.

Артём на каждый день рождения дарил мне заколки для волос – с бархатным бантом; с железной бабочкой; с цветком из пластмассовых кусочков, между которыми местами виднелся клей.

***

В школу Оборин пришел с синяком, хвастался всем, что подрался со старшеклассником, приставал ко мне больше обычного.

Эй, козлина, ну чё, будешь сегодня ныть? Козлина!

Алё? Глухая что-ли? Кооозлииинаааа.

С утра я сказала себе, что не пролью ни единой слезинки, но когда он харкнул на мою, и без того потрёпанную сумку, не сдержалась. Позади раздался хрипловатый голос Соболевой:

– Фууу, какая гадость. Итак позорная сумка из половой тряпки, а теперь ещё и в слюнях!

Оборин истерично хохотал, щурился на меня маленькими свиными глазками и елозил на стуле. Он сидел слишком близко, тоже за второй партой, нас разделял только проход между рядами. Все затихли, потому что в класс вошла Нинка. Она редко приходила до звонка. Нинка бросила на меня мимолётный взгляд, подошла к Оборину. Наклонилась к нему и проговорила тихо, но я услышала: «Отец больше не тронет тебя, не бойся, он в тюрьме». Оборин вжал голову в плечи. Таким он мне даже нравился.

– Открываем тетради! – скомандовала Нина Алексеевна, раздался звонок.

Для решения у доски она вызвала Оборина, он справился на 3, и прошёл на место, попутно ударив ногой по ножке моего стула. После школы я прибежала домой, сразу же достала дневник. Сегодня запись была совсем короткой:

«12 мая 1997

Привет дневник, мне плохо»

***

Во вторник я не пошла на физкультуру. Ксюша Пикарь рассказала, что Оборин на перемене стянул юбку с какой- то третьеклашки, у неё случилась истерика.

– Ты бы видела, она очень сильно ревела, а он смеялся как дикий, и наши девки тоже. А потом пришла Нинка, всех разогнала. Физрук вчера тоже с ума сошёл, гонял нас по залу кругами весь урок, а в конце еще прыжки в длину сдавали. А ты чего опять на физру не пошла?

– Голова заболела.

На самом деле мне просто не хотелось идти в своих драных кедах после того, как Соболева заметила их. Еще в апреле мы проходили медосмотр. После физкультуры девочек собрали в кабинете медсестры.

– Угадайте, чьи это башмаки? – Соболева скривила лицо, указывая пальцем на мою потрёпанную обувь, пока я стояла на весах.

– Какой ужас! – подхватила пухлая отличница Кострицина. Медсестра оторвалась от своих бумажек:

– Кто взвесился, может идти.

Я стала обуваться, а девочки наперебой перешептывались и хихикали. Стараясь смотреть в пол, я вышла из кабинета с полной уверенностью, что больше не надену их, и пусть по физре у меня стоят сплошные прогулы. О новых кедах я и не мечтала. В этом месяце маме на заводе выдавали двойную порцию молока за вредность, а зарплату задерживали.

Получку обещали в конце мая – начале июня.

Простые маляры для них не люди.

Да и никто не люди, вон шахтёры, бастуют уже неделю, а денег разве дождались?

А твоя стройка , Миша, только здоровье гробить за копейки.

В тот вечер я достала из альбома общую фотографию нашего третьего класса. Мама стояла у окна. Надрываясь, свистел чайник. Я выключила огонь и положила снимок на подоконник.

– Смотри мам, сразу отличаются богатые девочки. У них одежда крутая и причёски.

Мама взглянула на фото, я держала палец на коленке Соболевой. Она была в явно фирменном зелёном сарафане и блузке с большим бантом.

– Обычная, ты ничем не хуже, все как с инкубатора, одинаковые. Хлеб с маслом будешь?

Весь мир сошёлся на истрепанной паре обуви, просто сраные кеды, всего лишь обувь. Тогда, в медкабинете наступил мой личный предел, за которым начиналось то, что я больше не могла контролировать.

Приезжай внученька.