На улицу вышли, разомлевшие от еды и отдыха, у всех было приподнятое настроение, и все единодушно решили прогуляться.

Смеркалось. С залива дул свежий ветерок, тотчас снявший со всех утомление и усталость.

Светлана и Алеша тянули их к заливу, где у причалов стояло много транспортных, рефрижераторных, рыболовецких судов. Отсюда, снизу, Владивосток напоминал огромный стадион, открытый в сторону залива. Вместо трибун — дома. Такое впечатление, что задние стоят на плечах передних. И много огней.

Они сверкали всюду: горели в зданиях, на мачтах судов, в порту. Огни отражались в воде бухты, напоминающей гигантский рог, и придавали ей бронзовый, с золотистым отливом свет.

— Теперь ты видишь, Маша, как точно окрестили залив русские моряки!: «Золотой Рог»! Иначе и не скажешь.

— Да, Степа, — тихо согласилась она, очарованная открывшимся зрелищем. Ребята тоже приумолкли, стараясь запомнить все, что видят.

Они ходили по вечернему городу, наслаждаясь новизной и обилием впечатлений. Степан Федорович объяснял, глядя на причал и склады, тянувшиеся вдоль берега:

— Вот сюда, к этим причалам, приходят из морских походов китобойные и краболовные флотилии, плавучие рыбоконсервные заводы. Отсюда и уходят они в многомесячные рейсы.

— Как интересно, — не выдержал Алеша, — а как же без пап-моряков дома дети живут? Они ведь совсем забывают их.

— Нет, сыночек. Если один человек любит другого, такого не случится, а тут всего-то счет идет на месяцы. Правильно я говорю, мама Маша?

— Правильно, правильно, — согласилась Мария Павловна. Для них обоих этот разговор имел особое значение. Конечно, она не захочет жить без него ни одного дня. И Степан, она уверена, ни за что не согласится, хотя все время предупреждал ее — такое может случиться, он же пограничник.

Втайне она надеялась, что судьба будет милостива к ним, и они никогда не расстанутся надолго.

— Папа, а нельзя нам посмотреть этот пароход? — не оставлял Степана Федоровича Алеша.

— А ты очень хочешь?

— Очень-очень.

— И мы хотим! — тотчас включились в разговор девочки.

— Ну давайте попробуем, — согласился Степан Федорович. — Попросим капитана.

Транспортный рефрижератор «Остров Лисянский» напоминал многоэтажный, хорошо освещенный дом с многоярусными, ослепительно белыми надстройками.

Они все, прошли по трапу, держась за поручень. Надюша уютно устроилась у папы на руках.

Матрос у трапа почтительно поприветствовал Степана Федоровича, на котором сейчас особенно ладно сидела пограничная форма с погонами майора, и попросил моряка, проходившего мимо, проводить их к каюте капитана.

С присущим дальневосточникам гостеприимством капитан и старший механик пригласили их осмотреть судно. Они шли по длинным гладким коридорам, отделанным эмалью и линкрустом; над головами сияли матовые колпаки ламп. У Степана Федоровича было такое ощущение, будто они попали не на рабочее транспортное судно, а на пассажирский лайнер. Все чисто, рационально и красиво. Каюты капитана и старшего механика — все равно что квартиры в добротном доме со всеми удобствами. Алеша все тянул добровольного гида вниз, к двигателям, но Мария Павловна решительно запротестовала: нельзя злоупотреблять гостеприимством. Тогда старший механик, гордясь своим заведыванием, взял Алешу за руку: «Пошли!» — и вся семья двинулась за ними в машинное отделение, в царство двигателей, холодильных и испарительных установок и опреснителей. И там так же, как и везде на судне, все сверкало чистотой, все было залито электрическим светом.

Людей они видели мало, только электронно-вычислительная машина, регистрируя все параметры работы двигателей, говорила о том, что двигатель живет, исправен, значит, живет и судно.

— Здорово! — выразил общее впечатление Алеша.

— Да, брат, хорошая техника! — согласился Степан Федорович. — Ты что ж, изменяешь границе?! По глазам вижу — моряком хочешь стать?! И у нас ведь кое-что из техники имеется.

— Нет, папа, я еще окончательно не решил, кем буду — моряком или пограничником, — как можно солиднее ответил Алеша.

— А можно и тем и другим! — подал голос старший механик. — У меня в машинном шесть человек — бывшие солдаты погранвойск. Уволились в запас, и к нам! Я пограничников люблю, народ надежный!

— Ну вот и решили, — заметил Степан Федорович и начал благодарить старшего механика: пора было возвращаться в гостиницу. Завтра с утра им предстояло ехать в новую часть.

2

Теперь, в дороге, Машу больше всего поражали пространства — неоглядные просторы. Встречались села, которые и городу протяженностью не уступят — десять–двенадцать километров. Едешь-едешь по главной улице и конца-края не видно. Иногда наплывали на машину фиолетовые от цветущего багульника сопки, и девочки восторженно ахали, а Маша представляла себе прогулки по этим сказочным сопкам и по тайге, где, говорили, много медведей, косуль, кабанов. Упоминали даже про тигров. Но сейчас ей было ничего не страшно — она жила будущим.

Степан Федорович, подремывая, вспоминал разговор в управлении округа. Очень хотели там послать его командовать учебным пунктом, но он просил пока повременить, он и сам толком не мог бы сказать, почему. Может быть, для такой работы, очень похожей на работу школьного учителя, разве только осложненную жесткими временными и уставными рамками, он не считал еще себя подготовленным? Он и сам не знал. Но тон разговора с ним был такой, что он понял: к нему еще вернутся.

Конечно, каждый человек на своем месте знает, что делать, но не всегда каждый знает, как. Цель у всех офицеров одна — добиться от каждого воина бдительного несения службы. Обстановка сейчас здесь, да и на других участках, соседствующих с чужим берегом, напряженная. Пороховая обстановка, можно сказать. Правители соседней страны сознательно и целеустремленно идут на обострение отношений с Советским Союзом, устраивают на границе провокации за провокациями. Нужны крепкие нервы. Нужна хорошая солдатская выучка. Тут одними словами ничего не добьешься. Солдат, его мастерство, его активность, понимание им происходящего — вот на что надо прежде всего обратить внимание. Когда-то ему не нравилось слово «комплексный», сейчас оно пришло на ум как обобщающее целую систему мер, в том числе и воспитательных, направленных на подготовку современного воина-пограничника к самым неприятным неожиданностям на границе, к сложным ситуациям.

— Степан, ты спишь? — тронула его за руку Маша.

— Нет. Думаю.

— Тогда не буду мешать. Думай, — улыбнулась она.

Но мысли уже шли по другому руслу. Он думал о людях, с которыми придется продолжать службу, о людях, которых знал не понаслышке: с одними довелось служить раньше, с другими встречался на сборах или совещаниях, третьих сменил в свое время на заставе, в комендатуре. Многие знают друг друга в войсках и радуются выдвижениям.

Начальника отряда полковника Макарова он знал еще по Карелии. Тогда Шкред, молодой замполит заставы, представлялся коменданту майору Макарову. Высокий, стройный, с неторопливыми движениями офицер подробно тогда расспросил Степана Федоровича о родителях, о детстве, об отношениях в семье. Увидев боевые ордена, узнал, на каких фронтах пришлось воевать в Отечественную. Одним словом, официальная беседа превратилась в откровенный, душевный разговор, который сразу определил и позиции людей по отношению друг к другу, и задачи молодого замполита по службе. Интересно было слушать речь командира, не умещавшуюся в обычные уставные нормы, богатую эпитетами, народными поговорками и присказками. Когда и слов уже не хватало, он помогал себе выразить мысль энергичными жестами. Тогда у них сложились отношения не только как у начальника и подчиненного, но как у строгого, взыскательного, доброго отца к взрослому сыну, который начинает новый этап в своей жизни.

Шкред уже не раз замечал: мир тесен. Заглянув мельком в дверь, ведущую в кабинет начальника отряда, и увидев черноволосую голову с выразительным большим лбом и поблескивающими карими глазами, Шкред сразу узнал Николая Ивановича Макарова, и сердце его учащенно забилось: какая встреча!