– Что ж сам-то к Матрёне не подъезжал? – с улыбкой спросил Родион.
– Ну, это вопрос личного карахтера, – насупился Тимофей, – посторонним входу нема.
– Да я чё, я ж просто спросил, – Родион улыбнулся, – Не хочешь, не отвечай.
– Так… Было кой чего, – помолчав, продолжил Тимофей, – Давно ещё. Да видно не пара мы, не сошлись карахтерами. А тебе вот и карты в руки, – добавил, вновь повеселев.
– Не-е, дружище, не могу. Года у нас разные. И весовые категории. Да и невеста меня дома ждёт, ты ж знаешь. Ворон тогда, за столом, всю мою подноготную вывернул.
– Невеста – это хорошо. А что ж тогда на ту ночную бабу запал? – лукаво улыбаясь, спросил Тимофей, – Ту, что привиделась-то? Нешто я не видел, с каким интересом ты про неё обспрашивал. Враз про невесту забыл.
– Это ты ошибаешься. А что спрашивал, так как же не спросить. Загадочно ведь.
Тимофей усмехнулся, подошёл к печке, подкинул пару поленьев.
– А вот, кстати, про ворона рассказал бы, Тимоха, что за птица такая.
– А что про него рассказывать. Птица, да и птица. Только умная шибко, да болтать умеет. На меня, когда я в бегах погибал, он Иваныча навёл. Да и потом ещё не раз из тайги выводил. С ним не пропадёшь. Но много о нём я не знаю, сам бы хотел. Он почти завсегда с Иванычем. Или улетает куда по своим вороньим делам. С нами не якшается.
– Удивляет не то, что он болтает, а то, что он болтает. Для птичьей болтовни в ней слишком много смысла. И другое. Ты когда-нибудь видел, Тимофей, чтобы птица так пила? Ну, известны случаи, петухи винных ягод наклюются, потом буянят. Но он же самогонку хлещет, как сапожник, стаканами. И даже не крякнет. И хоть бы хрен ему – ни в одном глазу.
– Это да, – согласился Тимофей, – Не могу возражать. Тут Иваныча рука чувствуется. Знать, это он его таким штукам обучил. Ты знаешь, по скольку они живут, вороны-то? Я слыхал, вроде как по триста лет и более. За такое время и зайца можно научить спички зажигать. Но зайцы мало живут, а ему уж, поди, сто лет в обед.
Родион криво усмехнулся, мотнул головой.
– Железная у тебя, брат, логика. Дивлюсь я, как легко, без напряг, находишь ты объяснения для вещей, собственно, необъяснимых. Голову не греешь.
– Всё правильно. На кой её греть. Она у меня одна. И ты не грей, Родька, мой тебе совет. Проще жить будет, легче. Давай-ка лучше ещё по половинке, чтобы на посошок осталось. А то Мотька скоро погонит.
Ещё раз приложились, доели хлеб и сало, допили квас.
– А что за метеостанция здесь, Тимофей, про которую ты упоминал? Далеко она?
– Вёрст семь будет на закат, – махнул рукой в направлении запада, – В хорошую погоду её отсель видать. Там вышка такая есть, с шестом выдвижным, на ней всякие ветромеры болтаются. Вот её видать. Погоду выведывает для Иваныча, ему это надо. Без погоды ему никак. Тут ведь такие бураны бывают, коль далеко в тайге застигнут, загинешь без следа, верное дело.
– Много ль там народу работает?
– Да откуда ж там народ. Один там и есть, бобыль какой-то. Он там работает, там и живёт всегда. Иваныч его снабжает. Мотается туда зимой на своей танкетке, летом на коне.
– Весёлый, видать, дядька, если всё время один там живёт, без смены.
– А нам какая нужда до него? Главное дело нам весело. С тобой вот и выпить, и поговорить. Не заметишь, как и вечер прошёл. А то всё с Мотькой в дурака да в домино.
– Да уж, у нас-то весело, – вздохнул Родион.
Из-за двери раздался скрип шагов по снегу. Постучались громко.
– Мужики! – крикнула Матрёна, – Давай, выметайся! Совесть имейте. Бражничать и в избе можно.
– Сию минуту, Мотя, одеваемся! – крикнул Тимофей, разливая по шкаликам последний самогон. И уже тише: – Э-эх, чтоб тебя грохнуло, так хорошо сидели. Ну, давай, Родька, на посошок, да спать пойдём.
Выпили, доели огурцы, стали одеваться. Посуду Тимофей рассовал по карманам, а газету Родион, свернув, сунул в валенок. Вышли, увлекая за собой облако пара. На крылечке стояла с полотенцем и вещами Матрёна.
– С лёгким паром, соколики! Жару-то оставили?
– И тебе лёгкого, Матрёнушка! Когда ж я про тебя забывал? Иди, давай, погрей косточки. Я те веник новый запарил.
Тимофей весь светился изнутри благодушным настроением. Поглядев на высокое чёрное небо в россыпях звёзд, сказал уже Родиону:
– Мороз завтра придавит, но снега не будет. Тому благодаря, всё хозяйство наше тебе покажу. Рассказывать буду, где, что и как делать. Ну а сегодня спокойной ночи, друг мой сердешный. Пошёл я почивать.
– И где ты почиваешь?
– В вокзале у меня комната. В одном конце Мотька со своей кухней, в другом Иваныч, кабинет у него и спальня, и моя дверь рядом. Как-нибудь зайдём, посидим.
– Ну, добре. И тебе спокойной ночи!
С тем и разошлись по своим углам. Родион остановился на своём крыльце, вытащил из шапки заныканную папиросу, закурил, наслаждаясь тишиной, переваривая свежую информацию.
“Итак, зарплату я буду получать брежневскими рублями. Интересно, по какому курсу дядя Ваня их потом обменяет? Надо бы заранее договориться. Если верить Тимофею, скупость не входит в список черт его характера, значит можно надеяться на выгодную сделочку. Однако не будем обольщаться. Тимоха про дезертирство своё втирал, ему ж полтинник отроду, ну, может, чуть поболе. Да и пусть себе фантазирует. Может есть, что скрывать, мало ли откуда сбежал. С транспортом опять же непонятки. Если поезд сюда приходит только по его распоряжению, стало быть, я у него в плену. И пробуду я здесь, опять же со слов Тимохи, минимум до осени. Весёлое дело. Хотя и это не смертельно, главное не с пустыми руками вернуться. А если невмоготу станет, можно и ходу дать. Не сейчас конечно, летом. Прознать только заранее, в какой стороне эти Красные Ёлки, или лучше сразу в райцентр. Неплохо было бы ствол какой-нибудь раздобыть. Времени для этого у меня ещё много. Про ворона толком ничего не сказал, толи действительно не знает, толи скрывает чего. Надо будет самому к нему присмотреться, может и на контакт выйти получится. Да ещё про метеостанцию надо бы разведать. Это ведь самое ближнее человеческое жильё, получается. Что за человек там живёт? И один ли он там?”
Папироса догорела до мундштука, высыпалась горящими искорками. Родион не накурился, но больше у него не было. “Завтра надо будет куревом запастись, я ж теперь богатенький, – подумал Родион, – Интересно, есть ли у Матрёны мой любимый “Бонд”? Сомнительно очень”. Он смял остаток папиросы, забросил в сугроб, пошёл в избушку. Проходя по коридору, опять подёргал двери соседних комнат. Заперты. Постоял, подумал, тихо кликнул:
– Анфиса! Если вы здесь, заходите в гости. Вдвоем скучать веселее. Кипятильник прихватите, если есть.
Улыбнулся своей наивности, пошёл в свою комнату. Разделся до исподнего, лёг поверх одеяла. Спать не хотелось. Вспомнил, что умыкнул из бани газету. Чиркнул спичкой, зажёг керосинку. Газета так и торчала из голенища валенка. Поставил валенки на горячую трубу, лёг, подвинул поближе керосинку, раскрыл газету.
“ПРАВДА”, – прочёл он название, – самая интересная и полезная газета из всех, что мне доводилось читать. Видимо та самая, что дядя Ваня вчера мусолил. Ну, что там у нас?”
“ ПОЧИН ЛИТОВСКИХ ВАГОНОСТРОИТЕЛЕЙ” – вещала передовица, – С конвейера рижского вагоностроительного завода сошёл первый электровоз ЭР-200… “Ну что ж, очень отрадно за братьев латышей. Что там у нас дальше? “ВОСЕМЬ ДНЕЙ НА ОРБИТЕ – сообщала следующая статья, – Завершился восьмидневный полёт космического корабля “Союз-13” с космонавтами П.И.Климуком и В.В.Лебедевым на борту…” “И здесь мы по-прежнему впереди планеты всей, прокомментировал Родион, – Только название корабля странноватое, “Союзы”-то когда ещё летали. Ладно, что там у нас ещё”, – Родион развернул газету. “ОЧЕРЕДНОЕ КРОВАВОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ КЛИКИ ПИНОЧЕТА”, – “Стоп, Андроп! – у Родиона поднялись брови, – А это ещё что за дела?”
Он вернулся на первую страницу, посмотрел дату. 29 декабря 1973 года. “Газетка то архивная! Дядя Ваня, значит, ещё и собиратель антикварной прессы. Но что-то здесь не так. Почему она так свежо выглядит? Бумага совершенно белая. В середине уляпана салом, но в остальном-то как будто только что из-под станка!” Он уткнулся в газету носом, принюхался и почувствовал, как когда-то в детстве, совершенно отчётливый запах советской типографской краски. Он сел на кровати, продолжая разглядывать странную газету. “Что за чертовщина? – лихорадочно соображал он, – Только спокойно. Надо включить логику, не спеша всё обдумать, сопоставить факты. Итак, если отбросить самую ирреальную мысль о том, что я на этом поезде совершил прогулку во времени, то останутся следующие варианты. Первый: я попал в сети каких-то весьма небедных и очень заинтересованных во мне мистификаторов, возможно, талантливых гипнотизёров. Второй: я уже сплю. Третий: у меня поехала крыша от местного воздуха и матрёниной горилки. Вот, пожалуй, и всё. Мой рыжебородый друг, несомненно, объяснил бы это третьим вариантом. Можно делать ставку, что, когда я его завтра спрошу, именно так и произойдёт. Самому мне больше по душе вариант второй. Но, к сожалению, как мне самому кажется, этот вариант самый нежизнеспособный”. На всякий случай он ущипнул себя сначала за ухо, потом за нос, для верности сильно огрел себя ладонью по голове. “Стало быть, наиболее приемлемый вариант – первый. Но зачем? Кому и для чего это надо? Для каких целей разыгрывается весь этот спектакль? Сплошные вопросы, на которые мне предстоит отыскивать ответы”.
