– Ну чего ты машешь руками? Неужели никогда не мечтала о домике в деревне? – удивлённо вопрошала свою подругу Рита. – Вставать с петухами, доить козу, потом босиком прогуляться вдоль речки, слушая, как заливаются соловьи…

– Боже упаси, – перебила Риту Лена. – Ты не представляешь, о чём говоришь. Это ты сметаны объелась. Бабушка с кувшином, коровка на заднем плане. Совсем что ли ку-ку? Ты, вообще, знаешь, кто это всё рисует? «Домик в деревне» принадлежит «Пепсико», а штаб-квартира её располагается в Нью-Йорке. И это, если ты помнишь, далеко не деревня.

– Да при чём тут вообще молоко? – возмутилась Рита.

– А при том, что фантазии это всё твои, которые тебе внушила реклама. Я выросла в деревне и знаю, что это такое, не из романтических бредней, а изнутри. Да там вкалывать надо от рассвета и до заката. И петухи, и козы, и речки, и соловьи, – всё это через годик-другой станет такой головной болью, что не захочется вообще жить.

– Не сгущай краски.

– А я сгущаю? Господи! – снова замахала руками Лена. – Какой же ты, Рита, наивняк. Самый лучший день в моей жизни – это день, когда я села наконец в поезд и уехала навсегда в город. Если бы здесь с нами обедала сейчас тётя Надя, царство ей небесное, то и она сказала бы тебе, что самым счастливым днём в её жизни был точно такой же, как у меня. В начале пятидесятых, когда деревни ещё были самыми что ни на есть деревянными, ну, то есть настоящими, прям вот как ты себе представляешь, – даже тогда все только и мечтали, как бы слинять оттуда поближе к цивилизации. Под любым предлогом. Все тогда были прикреплены к колхозам, паспортов на руках не имели. Крепостные, в общем. Прямо как в восемнадцатом веке. Никаких тебе прав на свободу передвижений. Председатель колхоза единственный мог повелевать судьбами деревенских. Иногда приезжали из городов зазывалы, и появлялась возможность получить паспорт и уехать, чтобы в городе устроиться на какую-нибудь фабрику или завод. Не хватало людей, вот и набирали по деревням молодых. Так тётка моя – сестра мамина – и сбежала, потом осела в Теплинске, сорок лет проработала прядильщицей на фабрике и ни разу не пожалела об этом. Ни разу. Только к концу жизни ностальгические нотки зазвучали в её речах, типа вот как ты – петухи, роса-коза, туман-баян… Всё смотрела советские фильмы – «Девчата» там, «Трактористы», «Русское поле». Вздыхала, слезу пускала. Но это уже от старости, я полагаю, детство своё вспоминала. Мать моя пинками выдворила меня в город к тётке сразу, как только я девять классов закончила. – Лена постучала себе по голове. – Думай, подруга. Наши предки зря из села бежать бы не стали.

Они сидели в кафе «Молочная» и ели вермишель с сосисками, запивая её из маленьких чашечек чёрным кофе.

Рите недавно исполнилось тридцать шесть, она была довольно миловидна лицом, хотя слегка в теле, на что тоже сетовала подруге. Недавно, месяца четыре назад, у неё умер муж Кирилл. Ночью, во сне, без видимых на то причин, со странной улыбкой на лице. Непонятно было, чему он так улыбался – то ли сон ему хороший приснился, то ли в последний момент он понял, что больше не придётся ему вкалывать без выходных на тракторном заводе, чтобы содержать Риту и их восемнадцатилетнего балбеса-сына, который к своим годам так и не определился по жизни. Слава Богу, хоть в армию его успели забрать, и замаячила перспектива вдохнуть полной грудью относительную свободу на ближайший год. Но не суждено было этой свободой Кириллу насладиться даже неделю. Возможно, польстился на обещания вечного наслаждения в райском месте, когда летел по туннелю в сторону света. В том, что после смерти Кирилл непременно попадёт в лучший из миров, Рита не сомневалась. Потому в душе своей в этом плане оставалась спокойной, но вот относительно собственного будущего возникало много вопросов. Шесть лет проработав пекарем на хлебокомбинате (занятие, надо сказать, тяжёлое и для мужика), Рита совсем испортила себе позвоночник, так что какое-то время не могла даже ходить. Перешла в более спокойное место – в стол заказов, где требовалось в основном сидеть у компьютера, занося в нужные графы прибывавший и убывавший товар. Но и оттуда пришлось год назад уйти, потому что и сидеть стало невмоготу. И всё это последнее время семью пришлось кормить одному только Кириллу. Денег катастрофически не хватало, особенно зимой, когда за трёхкомнатную квартиру приходилось отстёгивать на коммуналку огромную для них сумму. Долги постепенно копились, средств едва хватало на продукты и на походы к врачам, которые волшебниками не оказались, но списки лекарств составляли довольно длинные, чтобы уже с первых строчек было понятно, что на все курсы денег никак не хватит. До кучи ещё и сын стал прикладываться к спиртному и показывать свой дурацкий характер. И когда Кирилл плюнул на всё и решил больше не просыпаться, Рита осталась в полном одиночестве и в совершенной растерянности, судорожно ища для себя способы выйти из положения. И другого решения, кроме как продать квартиру и купить маленький дом в деревне, она найти не смогла. Предварительно пришлось, конечно, убедить себя в том, что свой дом – это вообще мечта любого нормального человека. Потом в этом убеждении укрепиться и уже на полном серьёзе вещать о козочках и соловьях своей самой близкой подруге, в кафе «Молочная» поедая вермишель с сосисками и запивая её чёрным кофе.

– Выхода у меня другого нет, – с грустным видом заявила Рита. – Может, ты и права. Я ведь в деревне даже у бабушки никогда не была. Я всё больше по пионерским лагерям, а родители мои без меня туда ездили. Но какие у меня теперь варианты?

– Ну вот это уже ближе к реальности, – согласилась Лена. – И нечего придумывать себе сказки. Если уж будешь искать дом, то забудь о козах. Меня бери в качестве эксперта, я тебе подберу то, что надо. Главное, чтобы вкладываться в него не пришлось. Чтобы лет восемь-десять смог бы ещё простоять и крыша не потекла. Трёшку можно продать за полтора ляма. Можно и дороже, но тогда покупателя искать долго придётся, да и с долгами не всяк рисковать станет. Дом хороший купишь, если без косяков, допустим, тысяч за восемьсот. Минус долги. Итого остаться должно тысяч четыреста минимум. Если экономить, то на пару лет хватит. Дров там поколоть или огород вспахать, – это тебе помогут за деньги со стороны. А через год сын вернётся. Может, в армии ему мозги-то на место вправят. Какая-никакая, а всё равно будет помощь. Ну… А там уж посмотришь, как оно всё пойдёт. Далеко не заглядывай. Спину поправишь, мужика себе рукастого и головастого найдёшь.

– О, ужас-то какой, – воскликнула Рита. – Представляю себе, вот с такущими руками и с головой, как у гиппопотама. Мрачно как-то всё у тебя. На стороне наймёшь… Мужика подцепишь… Не так я всё это себе представляю. Но я не знала, что раньше ты в деревне жила, ты никогда не рассказывала.

– Потому и не рассказывала, что вспоминать не хочу. Да я в лепёшку расшибусь, но чтобы назад в деревню – не, не, не. Чур меня! Чур!

– Кошмарики, – вздохнула Рита, – на воздушном шарике.

– Во-во, – сказала Лена, допивая свой кофе.

И они рассмеялись.

***

После бесконечных походов в различные организации и суды Рите удалось уменьшить свои долги с трёхсот тысяч до двухсот сорока. Сэкономленных таким образом денег хватило бы на МРТ, массажи и блокады, которыми Рита собиралась заняться после своего переезда. Можно было продать ещё и гараж – это тысяч девяносто плюсом, потому что гараж был просторный, со смотровой ямой, ухоженный и забитый всяческим хламом, среди которого знающий человек наверняка нашёл бы для себя что-нибудь полезное. Только машину продавать было никак нельзя, поскольку из деревни, где Рита присмотрела вполне приличный для беспроблемного жития домик, до города добираться приходилось далековато – шестьдесят километров, – а, учитывая, что маршрутки туда ходили только два раза в день (и то не всегда), свой личный транспорт был жизненно необходим. Автомобиль хоть и старенький – «Вольво» 2004-го года, – но отлажен был покойным Кириллом на совесть. Хорошо, что права Рита успела выправить загодя, думая одно время устроиться на работу курьером.