— Как я рада, что вы зашли, как рада. Я виновата. Я посмотрела у Даля. Можно так и так. И горшочек! И вазончик. Можно и так и так. Простите меня, пожалуйста.
М. Бонифатьевна, стыдливо пряча том Даля под полу шубы, улыбнулась в ответ:
— Это вы меня простите. Это я вас подколола, уязвила. А ведь вы прекрасно говорите по-русски.
Обе дамы обнялись, наклонились над прилавком и говорили о чем-то и хихикали.
А вазончики или горшочки стояли забытые на полках. У хозяйки были дела поважней.
А через какое-то время Мария Бонифатьевна вышла из цветочного магазина с огромным пакетом.
Ее проводила горица. И громко кричала.
— Луковицу гиацинта на солнышко, на солнышко.
Мария Бонифатьевна оглянулась с улыбкой и помахала ей, горице, рукой. Ведь это она нашла и сказала главные слова. Слова о прощении. Попросила.
13 февраля 2020, Синяя тетрадь.
В тренде
Перед этим псом хотелось снять шляпу или, наоборот — надеть и отдать честь его собачьему сиятельству.
Он брезгливо и лениво вышагивал среди голых и мокрых кустов, боясь испачкать свой комбинезон из яркой болоньи.
Комбинезон этот был строгого стиля, застегивался глухо на все пуговицы спереди и позволял только хвосту вольную. Хвост торчал как сабля, угрожающе, и на морде блистал крепкий оскал, прикрытый модным, в цвет комбинезона — намордником.
Одна несерьезная видимость — и Тома невольно уступила ему дорогу. Сзади плелась хозяйка и разговаривала по мобильнику.
Пес встал именно перед Тамарой, и она заглянула робко в его собачьи глаза. В них не было угрозы, а была вселенская собачья тоска. Тоска по погодному ознобу, лужам, невозможности из-за глухого намордника обнюхать траву и лавки, и столбы.
Пес был так упакован, броня надежная из болоньи и кожи защищала его от настоящей жизни, что и называлось для него жизнью собачьей.
Тамара замерла на мгновение, но потом потянула руку и погладила лоб псине. Это была собака редкой породы с красивой полоской на спине, шерсть в которой росла вопреки, дыбом. Порода называлась красивым словом «Риджбек».
Пес обошел ее со спины и опять подставил морду под ласку.
Тамара потрепала его ухо. Оно было холодным и влажным. Хозяйка ничего не замечала. Она куталась в норковую короткую шубку с капюшоном. И не переставая говорила в трубку. Ей было сейчас не до собаки.
И Тамара вдруг, неожиданно для себя, отстегнула жестом фокусника намордник.
Намордник с дутым шариком упал на асфальт, а пес, вне себя от радости, понесся на газон. Ему хотелось всё срочно запечатлеть его супер носом. И эту осень, и аромат лошадиного помета, и только что пробежавшей таксы.
Но тут — щелчок. И поводок автоматически выдернул пса из всей этой радости.
Пес замер. Подбежала хозяйка и стала орать. На Тамару, на собаку и заодно в трубку:
— Где намордник? Как ты умудрился его снять? Хозяйка стала осматривать траву возле собаки, которая, видно привыкшая к ее визгливому требовательному голосу, продолжала свободной мордой обнюхивать местные собачьи достопримечательности на бульваре, где она гуляла дважды в день.
И по правилам моды, погоды, стиля хозяйки. И она должна быть довольна.
Но что-то показалось Тамаре, что хочется ей рвануть далеко-далеко, погонять за зайцем, лисой без всяких намордников и комбинезонов с зонтиком на макушке. Ничего глупее не придумать, чем собаку под зонтиком, закрепленным на умной, зоркоглазой собачьей башке.
Пес уловил тамарино сочувствие к своей персоне, и рыжая сабля его хвоста чуть вильнула. Дескать, спасибо за понимание.
А Тамара в ответ незаметно, носком туфли, подцепила упавший намордник. Поддала его в уголок за урной. Скрыла.
Хозяйка закончила бесполезные поиски доспехов, взяла пса на короткий поводок.
Проходя мимо Тамары, она даже не взглянула на тетку в китайском дешевом пуховике и стоптанных башмаках.
— Рядом, — брезгливо приказала она псу.
Но тот, уходя, лизнул её руку. В благодарность за понимание.
А Тамара шла, по бульвару домой и не переставала удивляться разноэтажности на нем. И невозможности объединить этих всех людей на бульваре, и поставить их в хоровод. Как в той детской песенке о каравае.
И, понимая невозможность выполнения этой своей идеи, она ограничилась одним.
Подняла намордник и бросила его в урну. И улыбнулась Псу. Вот и весь хоровод.
20 февраля 2020, Синяя тетрадь.
Бантик
Бантик на коробочке выглядел золотой бабочкой. Легко и изящно призывал развязать и открыть. И призывал к радости. В коробочку легко поместилась его радость. Вернее, его жены Вали.
Она давно мечтала об этом шарфе — длинном, цвета беж.
И он купил его, хотя, стыдно сказать, пришлось залезть в долги.
— Девушка вот здесь бантик чуть. . порван.
— Не сусальное же золото, — нагрубила продавщица и подвинула к к нему упакованный драгоценный шарф.
Для него одной из загадок жизни была злоба, с которой его встречали продавцы. Не нравился он им. Всегда. Почему?
В равнодушном к себе отношении он видел мистический приговор жизни.
«Кто ты такой?» — так и слышалось ему повсюду. И он терялся с ответом. А ответ был однозначным и явным.
Он был никто. От него не исходило аромата удачи. Одет он был никак, очки с самой дешевой оправой. А о башмаках и говорить не приходится. Все от того, что тугой замкнутый круг не позволял вырваться и прорваться к новым башмакам. Для этого нужно было найти работу.
А чтобы найти её, нужны были новые башмаки. Они важны для первого собеседования.
— Девушка, замените ленточку.
— Может еще из золота сусального, — повторила девица. И стала заниматься другим покупателем.
Он шел по бульвару и хотел думать о жене, как она обрадуется шарфу, но злая девица из магазина не выходила из воспоминаний.
Он несколько поежился, вспомнив ее низкий грубый голос. Загрустилось.
И вдруг он увидел на бульваре, по которому он проходил минимум два раза в день, и на котором уже давно была поздняя осень или ранняя зима — он увидел дерево в зеленых листьях и ярких красных цветах.
Дерева было четыре. Они были все в зеленых листиках и огромных нелепых цветах.
Хотелось себя ущипнуть, но это был не сон. Он даже потрогал кору. Она была по-настоящему шершавой. Прохожие удивились тоже — кто фотографировал, кто-то просто улыбался этой сюрреалистичной красоте.
— Наверное, кино снимать будут, — услышал он предположение от проходящей женщины.
От сердца оттянуло тревогу, это кино. А в нем можно всё. И красные пышные цветы на искусственных деревьях.
Он ушел с бульвара, свернул за угол. Здесь, у знаменитого торгового дома, прожил он в коммуналке все свои годы.
Там теперь живет и жена Валентина, и дети — двойняшки, которым он тоже купил по модельке машинок. К их радости они были малы еще для гаджетов, и он был этому рад. Он найдет работу.
Ему повезет. Обязательно. И как бы в подтверждение или упреждение его надежд, он увидел роскошный «Бентли». Новенькая машина сияла, казалось, она улыбалась всем.
А на крыше этой красавицы сиял огромный золотой бант.
Он выглядел так горделиво и величаво, и озорно, будто предлагал развязать его, нырнуть в эту красоту за дверцу и рвануть подальше.
У машины уже фотографировались молодожены.
Рядом с бантиком. Близко-близко к нему, чтобы было похоже, что это их подарок.
Все бы ничего, он увидел этот роскошный бант и вспомнил скромную ленточку на своей подарочной коробке.
Он глянул на «Бентли». Бантик был большим и щедрым, как будто и впрямь из сусального золота, хотя это, скорее всего, была фольга. А еще проще было думать. Искусственные деревья, «Бэнтли» с бантиком.
Тетка та была права скорее всего — кино снимают.
И он улыбнулся этой догадке, вбежал в свой дом, в свой подъезд, легко вбежал на свой этаж. Но прежде, чем открыть дверь, сорвал жалкую ленточку с подарочной коробки и смущенно спрятал ее — в карман пальто.