Центральная часть города, красота её давно закончилась, а окраины новостроек не начинались. Она уже долго ехала по каким-то репейным волостям, заваленными обломками арматуры, страшными торчащими скелетами то тут, то там.
Местность чуть внушала ужас, который ликвидировался голосом навигатора.
— Еще 500 метров прямо. Потом направо.
Но давно закончились эти самые пятьсот метров, а поворота никакого не проглядывалось, унылые куски промзоны и все те же обрезки арматуры.
Где-то вдалеке можно было заметить домики, типа сторожек, и нелепый шлагбаум посреди поля.
Поворота нужного все не было видно, а навигатор молчал. Ни звука. Как-будто отключили связь с жизнью, и от сильного чьего-то пенделя ты очутился в неопознанном странном мире… в другой жизни другого летоисчисления, и вне привычного тепла земли.
Она заметила, что проезжали кирпичный белый дом странной кубической формы. Ни окон, ни дверей она в этом доме не увидела. За то его окутывало по периметру простынное полотнище с нарисованными окнами — красными, и дверью — черной.
Все это выглядело настолько сюрреалистично, что она остановила машину и вышла.
Вокруг ни звука. Тишина какая-то деревенская, особенная.
Ей показалось вот-вот закричит местный огненно-рыжий петух. Этого петуха, единственного живого, она видела в детстве. Он накинулся на нее и стал бить шпорами, и кудахтал громко. А она стояла, сбитая страхом, и не могла даже убежать.
Её неподвижность тогда наверное озадачила петуха и он ушел, гордо потряхивая перьями. Потом сосед отрубил в наказание ему голову, по просьбе её бабушки. Уж больно драчун.
Тогда, еще в детстве, она поняла, что зло обязательно накажут, а боль непременно затихнет от справедливости.
Стоя у машины и созерцая местные красоты, она считала себя пришельцем на другую планету. Но воображение её грубо прервал матерным окликом водитель из проезжавшей маршрутки, с крупным номером маршрута «13».
Она улыбнулась. Только с таким номером и живут здесь несчастные.
Это земли необетованные. Суета мира сюда не добралась. И не больно ей хотелось прыгать по арматурным тутошним полям. Маршрутка уехала, оставив надежду, что отсюда кто-то уезжает по желанию.
Надо только развернуться и скорее, скорее за маршруткой, хоть водитель ее и груб.
Она села в машину, настроила регистратор на свой адрес. В ответ — тишина.
— Этого только не хватало, — она развернула машину на сильно битом шоссе и поехала за маршруткой. Но та вдруг свернула на какую-то тропку- дорожку. Она, потеряв регистратор в услужении, тоже свернула, надеясь все- таки спросить дорогу к цели своего визита в эту забытую окраину.
Маршрутка остановилась у местного сельпо. Из нее вывалились много женщин и дружно рванули в магазин.
На двери зазвонил колокольчик, который только за границей принято подвешивать, чтобы было слышно — кто-то вошел. Но здесь, в глуши, и это сельпо, и этот неожиданный колокольчик вызывали только удивление и некоторую оторопь.
Колокольчик затих, всех принял возможных покупателей. И она с сожалением обнаружила, что водитель тоже ушел в магазин.
Не ждать же его здесь, пришлось тащиться в местный супермаркет.
Над ее головой тут же нежно звякнул колокольчик, и она невольно ответила ему:
— Привет! И почему-то поправила прическу…
В магазине стоял гвалт. Продавщица металась из отдела в отдел. Улыбалась, называла всех по имени, и сразу было видно, что здесь отношения простые. И навсегда!
Прислушиваясь к гомону женщин, она просочилась к прилавку, у которого стоял водитель маршрутки.
Только она хотела спросить о маршруте и регистраторе в своей машине, как она увидела её. Трудно было поверить своим глазам. Это была лампа из её детства.
Тогда в каждом доме была такая. Настольная лампа-грибок. С красной шляпкой.
— Я беру это.
Она схватила за рукав продавщицу.
— Что «это»? — не поняла та просьбу.
— Лампу.
Выяснилось, что лампа стоила денег. Наличных.
А карточка ей здесь совсем не пригодилась.
Поди ж ты. Деньги есть, а не купить.
Она обшарила все свои карманы. Увы. Ни монетки. И вдруг, неожиданно для себя, она обратилась к женщинам купить у неё что-нибудь за живые деньги. Что-нибудь из её гардероба. Те стали придирчиво оценивать.
И тут она пожалела, что дорогую короткую шубку она не оставила в машине.
Так и случилось. Так и должно было быть.
Она счастливая, с лампой, села в машину.
И с удивлением смотрела на мятые рубли и десятки, которые дали ей впридачу к лампе.
Женщины были покорены её бестолковостью и щедростью. Поэтому, за руль она села почти раздетой, но с желанной лампой.
Если бы кто-нибудь из разумной центральной части этого города узнал о случившемся обмене, или как они говорят сегодня — «бартере», они бы ничего не поняли.
Ну, и пусть. И вдруг заговорил навигатор.
— Прямо. Прямо!
— Оно и понятно, — ответила она.
Она уже узнала дорогу домой. Что это было?
Ей вдруг подумалось, что кто-то относится к ней с большим участием. Последнее время ей было не по себе. Она сильно стала скучать по ночным звонкам своих друзей.
Она ругала их за эти ночные звонки, но втайне сама счастливо беседовала и, чувствуя их некую нетрезвость, раздражалась, но ей было интересно. Всегда.
Звонки эти исчезли по уважительным причинам. Никто уже не позвонит.
Трудно к этому привыкалось.
Прошлое всё богатело, украшалось бриллиантами вины и желаний. И оно казалось недооцененным. Хотелось туда, пожить там хоть чуток. Хотя бы в мыслях.
Вот под такой лампой с красным абажуром провела она много часов, вышивая что-то крестиком, или штопала носки, тогда они были в дефиците.
И это приятное занятие штопкой было чудо-терапией. Все в доме спали, а она сидела штопала или вышивала и любила их всех, спящих, и каждый крестик и стежок от иглы. И весь этот тихий уютный мир.
— Ты дома, любовь моя, — сказал Навигатор голосом мужа.
Она вышла из машины, прижимая к груди красную свою лампу и бегом, бегом.
Было холодновато без шубки. Она сейчас забежит и зажжет лампу своей жизни.
Ну, поносит пока пальтишко.
Она, лампа, того стоила. Надо было еще объяснить это мужу.
Но она ему предложит мистическую историю о пустырях пустынных, ужасах, инопланетянах.
Не может же она ему сказать что Некто специально отправил ее в это сельпо, чтобы предложить ей и осуществить достойную Мену.
22 января 2020, Синяя тетрадь.
Меланж
Сколько он помнил себя — мама всегда вязала. Из детства страшное постоянное лязгание спиц у самого ее лица, вызывало тревогу. Ему тонкие спицы представлялись орудием пыток неизвестных, а то и капканом. Вдруг защелкнет лицо мамы своими стальными цапками. И он тогда подходил к маме и испуганно пытался прервать этот бесконечный процесс. Но клубки толстых ниток разноцветно-разных прыгали, каждая в своей таре, и худели просто на глазах.
— Не вяжи, не вяжи, — пытался он объяснить матери свои страхи.
Но она, не вникая в суть, просто поднимала руки со спицами повыше. И спокойно продолжала вязать.
Он шел на кухню, где на столе, накрытый ажурно-вывязанной салфеткой его ждал завтрак, обед или ужин. В зависимости от времени суток. У них в доме было вывязано всё — от носков, до абажуров и абажурчиков, салфеток и наволочек.
Но больше всего мама обожала вязать для них с Нинкой, сестрой, разную одежку. Откуда-то, самым таинственным образом для того времени, у мамы были толстенные журналы мод. И стоило только подросшей сестричке ткнуть пальцем в любую понравившуюся ей модель — через пару дней она уже была на ней, еще может быть и краше. Щедрость маминой любви добавляла в свитерок в очень нужном месте карман, добавлялась большая обвязанная пуговица, которая придавала связанной вещи изысканную неповторимость.
