Так что хоть и понятно недоумение по поводу расовой границы в мире Ролинг, но все же критиков откровенно «заносит». Мол, «Ролинг руководствуется принципами, исходя из которых людям, посягнувшим на самое святое в мире — магию, нет пощады. По-хорошему, они и жить-то недостойны»^[184]. И из чего это взято? Положительные волшебные персонажи Ролинг если и применяют свою магическую силу к обычным людям (неволшебникам, «маглам»), то лишь для того, чтобы стереть у людей память о случайных прорывах границы между их мирами. В этом отличие их поведения от навязчивого контактерства «инопланетян». Именно «воли к власти» над людьми у положительного большинства соплеменников Поттера нет. Они хотят просто соседства и взаимного невмешательства. Они даже не сердятся и не мстят за костры инквизиции (именно с этой темы начинается третий том сказки — «Гарри Поттер и узник Азкабана»). И уж тем более не ставят целью уничтожение людей, не приемлющих магию…

Конечно, среди антиролинговских аргументов по четное место занимает обвинение в сатанизме. Ради причисления Ролинг к сатанистам была придумана байка о ее якобы сатанистском и богохульном интервью лондонской газете. Разоблачение этой выдумки, оказавшейся популярной на православных интернет-форумах, давалось неоднократно самой писательницей^[185].

Приводя сцены действительно мерзких ритуалов (типа магического воссоздания Волан-де-Морта), критики отчего-то заключают: «В этом главная опасность книг Ролинг — они представляют зло в занимательном для детей виде»^[186]. Но как может быть «занимательно» то, что и в самом деле и мерзко и страшно? Как можно совмещать обвинения в том, что такие сцены травмируют психику ребенка, с обвинениями в том, что эти же сцены завлекают его в черную магию? Не логичнее ли расценить такие сцены, как антимагическую прививку?

Отчего-то критики «Поттера» не обращают внимания на то, как сами добрые персонажи этой сказки (а значит, и писательница) расценивают те или другие действительно мерзкие сцены и предложения. «Книги о Поттере полны насилия, все время кого-то бьют, превращают в кого-то или во что-то, наказывают, убивают. Смерть — один из основных персонажей книги. Как мил и привычен этот мир обаятельным юным волшебникам: кровь, привидения, остекленевшие глаза жертв, монстры, выклеванные глаза чудовища»^[187].

Полноте! Для Гарри и его друзей такой мир отнюдь не мил. Неужели так трудно заметить, что весь сюжет и строится вокруг борьбы Гарри с этими якобы «привычными и милыми» ему явлениями зла?

Более того, Ролинг сама нарушает законы литературы^[188], чтобы расставить оценочные знаки, навязывая юному читателю правильную реакцию: «Со стен таращились зловещие маски. А на прилавке — кошмар! — разложены человеческие кости… витрина, заполненная — ну и гадость! — высушенными головами»^[189].

Наконец оккультные идеи, которые, конечно, не чужды персонажам «Гарри Поттера», все же высказываются персонажами заведомо отрицательными и отрицаются его добрыми героями.

«Писательница разработала сложную структуру образов, построив систему нескольких защит (детская сказка, фэнтези, литературный дайджест, поверхностное морализаторство, карикатура на феномены реального мира, такие как бюрократия и политкорректность, и только потом подлинная люциферическая глубина), скрыв истинные идеи „Гарри Поттера“ от профанов. Знаменательно, что глубоко под замком Хогвартс находится Тайная комната, где живет „царь змей“ — ужасный василиск, а интерьер составляют символы диавола — огромные каменные змеи»^[190].

Впечатляет… Вот только исследовательница «метафизики Гарри Поттера» забыла сообщить православному читателю, что «Тайная комната» создана главным врагом Гарри, что василиск ищет смерти Гарри, но мальчик с помощью феникса побеждает… Если по такой методе обвинять в сатанизме, то «люциферическую глубину» можно найти и в библейских описаниях ада и в «Божественной Комедии» францисканского монаха Данте.

Но ведь очень хочется проявить «принципиальность» и «уесть» английскую училку… И потому в качестве манифеста оккультизма преподносится диалог Дамблдора и Макгонагалл из первой книги: Дамблдор: «Волан-де-Морт обладал такими силами, которые мне неподвластны». Макгонагалл: «Только потому, что вы слишком… слишком благородны для того, чтобы использовать эти силы».

Верно, может быть, «это старинная оккультная идея»^[191]. А может и не быть: в конце концов, мечи носили и апостолы, и стражники, пришедшие арестовывать Христа. Вооружение у них было одинаковое. Вот только поводы к его использованию оказались разными. Дамблдор преодолевает искушение — а критикесса пишет так, как будто бы он на него поддался…

Но и этого ей мало для вынесения своего приговора. Она уверяет, что эту же оккультную аксиому «наиболее четко выражает Волан-де-Морт устами зомбированного профессора Квиррелла: „Добра и зла не существует, есть только сила, есть только власть и есть те, кто слишком слаб, чтобы стремиться к ней…“»^[192].

Вообще-то и это не специфически оккультная аксиома. «Волю к власти» как единственный принцип поведения исповедовали и люди, бесконечно далекие от любых религиозных или магических интересов. Но еще более важно то, что эту циничную формулу исповедует мерзкий персонаж, готовый убить Гарри. Если не различать идеологию положительных персонажей от идеологии персонажей злых — то ни одна книга на свете не устоит перед столь «последовательной» критикой.

Ради того, чтобы обвинить Ролинг в оккультизме, приходится под заданную формулу подгонять материал сказки, невзирая на то что он сам при этом вопит и протестует не тише мандрагор^[193].

«Как мы уже замечали, Ролинг часто меняет знаки „плюс“ и „минус“ местами. Еще один пример — препятствия, которые Гарри должен преодолеть на пути к месту, где должен быть спрятан философский камень. На определенном этапе Гарри и его друзья должны сыграть в волшебные шахматы. Шахматные фигуры посредством магии оживают и начинают выполнять команды юных героев. Троица неразлучных друзей играет черными фигурами. Происходит настоящее сражение, во время которого, например, белая королева сбивает на пол и стаскивает с доски бездыханным рыцаря-конника. Гарри, Рон и Гермиона потрясены, „но не неожиданностью случившегося, а жестокостью расправы“! Белые фигуры у Ролинг „безжалостны“ и у них, „в отличие от черных, отсутствуют лица“… Часто встречающийся оккультный мотив „Гарри Поттера“ — жертвоприношение. Во время упомянутой магической партии в шахматы Рон жертвует конем. К концу игры у доски лежит „целая гора неподвижных черных тел“… Снова „перевертыш“: добро и зло, белое и черное поменялись местами»^[194].

Что ж, и этот комок грязи придется разлепить.

Почему Гарри и его друзья играют за черные фигуры? Да ведь в сказке дается ясный ответ: «Белые всегда начинают, — произнес Рон, глядя по ту сторону доски. — Ага… вот оно. Белая пешка шагнула на две клетки вперед»^[195].

Если в этом видеть символику — то она проста и не оккультна. Добро может лишь отбивать атаку, но не может быть источником агрессии, не может наносить превентивных ударов.

Именно для того, чтобы исключить прямолинейное прочтение этого эпизода (белые — хорошие; черные — плохие), Ролинг упоминает, что между черными фигурами и белыми есть весьма значимое различие: «На другой стороне доски стояли белые фигуры. Гарри, Рон и Гермиона поежились — у белых фигур, в отличие от черных, отсутствовали лица»^[196].

«Шахматные фигуры посредством магии оживают». Неправда. Никакой магии дети не используют. Это просто волшебная помощь — как в народных сказках дерево само дает свои яблочки маленькой героине и просит, чтобы та приняла угощение…

Видеть в шахматных или в военных жертвах оккультизм — просто не умно. В этом случае оккультистом придется объявить любого шахматиста и военачальника. Дети при этом отнюдь не испытывают наслаждения, подобного тому, что испытывают сатанисты, приносящие свои жертвы: «Мне пришлось им пожертвовать, — прошептал Рон, хотя, судя по его виду, он тоже был потрясен — но не неожиданностью случившегося, а жестокостью расправы». И в конце концов Рон жертвует самим собой: «Белая королева повернула к нему свое отсутствующее лицо.