Сколько лет она прожила в этом районе? Шестнадцать? Восемнадцать? Все здесь напоминало о Рино. И о дочерях, но с ними-то все в порядке — даже с Элеонорой, по большому счету. Вот он, дом, окна их квартиры на четвертом этаже, где теперь живет новый сотрудник Брачной Компании. Деревья с желтыми и розовыми цветами во дворе, где она гуляла с детьми… Тереза невольно замедлила шаг, но запретила себе останавливаться. Ни к чему: Рино нет, дочки на Т1; если она и встретит здесь кого-то, то — соседей, а такие встречи не нужны. Умерла так умерла.
Тереза миновала школу, в которой учились Вера и Аннет — небось, господин Арден сейчас на работе, учит уму-разуму очередную порцию лопоухих озорников. Она дошла до его дома, присела на скамейку чуть в стороне, в тени деревьев. Она бывала здесь нечасто — несколько раз всего, когда Арден приглашал в гости к Терао — и не должна была примелькаться.
Сидеть пришлось долго, но ждать Тереза умела. И дождалась: открылась дверь подъезда, и малыш в обнимку с пушистым рыжим иррасом перешагнул порог в сопровождении старенькой няни. Прежде няня казалась Терезе досадным излишеством: зачем нанимать чужого человека, когда есть родная бабушка? Ильтен убеждал ее, что женщине подобает заниматься мужем и детьми, а дети детей — забота их отцов, вот Арден и поступает сообразно. Ха, когда она соглашалась поступать так, как положено женщине? Ей хотелось самой возиться с Терао. Но когда умер Рино, она была бы вынуждена бросить малыша, как фактически бросила Аннет. Умница Аннет понимала, что она делает и почему, а Терао плакал бы, и в конечном счете Ардену все равно пришлось бы срочно искать няню, а в спешке вряд ли возможно сделать хороший выбор. Так что дурацкие традиции оказались к лучшему.
Привстав и осторожно выглядывая из-за кустов, Тереза смотрела, как внук, задорно гикая, катает ирраса по двору в красном пластмассовом грузовике. Сердце переполнялось щемящей нежностью. Ужасно хотелось выйти, обнять малыша, но именно это она не могла себе позволить. Наивный ребенок не сохранит ее тайну, да и няня знает Терезу, нельзя ей показываться.
— Госпожа Ильтен? — Изумление и нерешительность в голосе.
Нечеловеческим усилием воли Тереза подавила рефлекторное желание вздрогнуть. Только плечи напряглись — она понадеялась, что под плащом незаметно.
— Госпожа Ильтен, но как вы…
Она повернула голову. Ну конечно, охранник безопасности. Незнакомый, но это ничего не значит: она может не помнить молодых сотрудников районного отделения, а они все ее видели. Тереза надула губки и промолвила самым жеманным тоном, на какой была способна — максимально отличающимся от резкой манеры общения госпожи Ильтен:
— Вы ко мне обращаетесь, офицер? — Парень никакой не офицер, простой рядовой патрульный, но это госпожа Ильтен разбиралась в знаках различия. — Вы, должно быть, обознались. Я — Лика Хэнк.
Она внутренне передернулась, как и всегда, когда приходилось называться Ликой. Хэнк — ладно, фамилию приобретаешь вместе с мужем, с этим она свыклась. Но примерять на себя чужое личное имя было неловко. Будто крадешь чужую судьбу. Обычно для общения достаточно фамилии, и Тереза не ощущала дискомфорта. Однако этикет предписывал представляться безопасникам полным именем, зафиксированным в документах.
— П-простите, госпожа Хэнк. — У патрульного заалели щеки. — Вы очень на нее похожи. Словно родная сестра.
— Я могу идти, офицер? — Она снова капризно вытянула губки. — Муж не разрешает мне долго говорить с другими мужчинами.
— Конечно, госпожа Хэнк. — Он покраснел еще сильнее. — Извините.
Она отвернулась и зацокала каблуками, старательно виляя попой — как отродясь не делала госпожа Ильтен. Спина взмокла от холодного пота. Тереза не вполне отдавала себе отчет, куда направляется: главное — поскорее скрыться с глаз мента, пока ему не пришло в голову пробить Лику Хэнк по базе. А вдруг он это сделает, когда она уйдет? И увидит, что Лика Хэнк уже семь лет как мертва. Как же ужасно находиться на нелегальном положении! За многие годы она от этого отвыкла, а теперь вновь ожили старые страхи.
Завернув за угол, она стиснула зубы и приказала себе отставить панику. Ни в какие базы этот лопух сам не полезет: ранг не тот. Да и не совершила она, с его точки зрения, ничего противозаконного, чтобы всерьез за нее браться. Походить не кого-то — не преступление. А вот раззвонить коллегам, что видел женщину, похожую на покойную госпожу Ильтен как две капли воды, легавый может запросто. Опера, даст бог, похмыкают и забудут, но ушлые следаки наверняка начнут искать двойника госпожи Ильтен — чисто из желания подивиться на этакое чудо, а то и вовсе из любви к искусству. Проследят операции по карте на фамилию Хэнк, установят маршруты заказанных машин… Блин, вот как тут не паниковать?
Отсиживаться дома бесполезно. Придут, постучат — что тогда делать? Прикинуться, что никого нет? Вскроют дверь. Удрать по балконам? Было дело в молодости, больше не хочется. Надо линять из города. Как-нибудь так, чтобы не выследили. То есть — без машины.
По городу она еще поездила. Все равно засветилась, терять нечего. Купила рюкзак, палатку, походную одежду — не то чтобы этого не было, но все находилось на даче, а до нее еще предстоит добраться. Собрала припасы в дорогу. Заперла квартиру и вышла ночью, убрав волосы под капюшон, чтобы случайные прохожие не пялились на женщину в прикиде лесника, топающую походным маршем по улицам в запретное время.
Груз за спиной немалый, но шагалось легко. Асфальт ровный, ясное небо полно звезд. Ночью по дороге почти никто не ездит, а редкий свет фар виден издалека — есть время спрятаться. После того, как проедет машина, приходится заново привыкать к темноте, но это тоже не проблема. Один раз промчался джип с ментовской мигалкой. Тереза заблаговременно сошла с дороги, залегла в свежей траве — джип пронесся мимо, копы ничего не заметили.
Утром над дорогой сгустился туман, белый, как молоко. Стало зябко, и потянуло в сон. И как назло, вокруг — поля, а по ним ездят какие-то сельскохозяйственные механизмы, то ли сеялки, то ли культиваторы — с этой техникой Тереза не была близко знакома, земледелие ее интересовало исключительно в масштабах огорода. На поле палатку не поставишь. Тереза сделала лишь небольшую передышку: скинула рюкзак, потянулась, открыла термос с горячим чаем и пила, присев на дорожное ограждение, пока глаза не перестали закрываться. А затем снова двинулась в путь.
На серьезный привал она остановилась во второй половине дня, когда чай перестал помогать, и она почувствовала: еще немного — и просто упадет там, где стоит. С палаткой морочиться не стала: дождя не было, а зимняя прохлада на уровне погожего сентябрьского денька на родине — сну не помеха. Расстелила за кустами, чтобы не видно было с дороги, надувной матрас и проспала несколько часов. Никто ее не потревожил. Проснувшись, Тереза соорудила аккуратный костер, согрела и съела банку тушенки. Набрала воды в ручье, заодно умывшись, вскипятила, заварила свежий чай.
Ничего нового она не придумала. Где еще отсиживаться, как не в Риаведи? Вот и Альву с Йоррой там же прятались. Зимой в поселке не слишком уютно и весьма скучно, но лишь потому, что это впрямь тихое глухое место. И главное — совершенно не интересующее безопасников.
День спустя поля сменились рощами, далее перешедшими в леса. Когда едешь на машине, пейзаж меняется быстро, пара часов — и поле стало лесом. На своих ногах понимаешь, что изменения очень плавные, постепенные. В лесу стало попроще. Тереза предпочитала идти по дороге ночью, а когда солнце поднималось из-за верхушек деревьев и машины выключали фары, делаясь невидимыми издалека, она забиралась поглубже в лес, ставила палатку, ела и отсыпалась.
В принципе, в мягком климате Т5 вести жизнь бомжа было бы несложно и где-то даже приятно: ни морозов, ни сильной жары; фрукты, ягоды и грибы каждый сезон, тут и там снуют разнообразные зверьки и птицы, подходящие в пищу… Но хотелось комфорта. Мыться не в ручье, а в горячем душе, а то и поваляться в ванне с пеной. И без электричества грустно. Телефон разрядился — оно, может, и неплохо с той точки зрения, что ее маршрут теперь не отследишь, но в перспективе хорошо бы иметь связь.
