– Что-то не припоминаю, – мрачно откликается Алекс, хотя предмет пари он помнит весьма отчетливо. Просто принимать его не хочется. Кисимура, старый хрыч, не мог отшить Эда как отшивал всех переговорщиков до него?

–Семейный ужин, —Эд и сам понимает, насколько паскудную свинью он подложил отцу. И потому сияет, как будто переоблученный радиацией. – Когда мне сказали, что ты едешь, я велел накрыть к ужину. Мама уже ждет.

Вот это и было хреново. Что Кристина чего-то ждет!

Кристина и вправду уже ждет.

Как всегда, готовая настолько, будто прямо сейчас на их дом может рухнуть метеорит, и она готова умереть роскошно. Платье подобрала роскошное, какого-то мягкого розового оттенка.

Сидит в хорошо отрепетированной позе за накрытым столом и улыбается так благостно, будто ждать своих мужчин к ужину – любимейшее её занятие.

Нет, конечно же.

Только привычку выводить людей на чистую воду Алекс выключил гораздо раньше, когда перешагнул за порог.

В конце концов, на то и существует понятие «дом», что тут можно позволять себе ту маску, за которой тебе наиболее комфортно. Ну, или хотя бы ту, в которой тебе комфортно больше, чем во всех остальных, что ты примерял за день. Некоторые вещи домой лучше все-таки не носить.

– Извини, что заставили тебя ждать, дорогая, – спокойно произносит Алекс, занимая свое место во главе стола, – добрый вечер.

– Добрый вечер, дорогой, – Кристина приветливо изгибает губы. Блестящая пианистка, недурная актриса. Каждый семейный ужин для неё все равно что сольное выступление на очень частном и дорогом концерте.

И выступление удачное, нужно сказать. Она делает все, чтобы глядя на нее Алекс не сожалел о сделанном когда-то выборе. Пусть их отношения и были больше сделкой.

– Выглядишь потрясающе! – Эд целует матери руку, есть у них такое правило, и Кристина никогда им не пренебрегает.

– Спасибо, милый, – тон у Кристины теплеет. Из двух Козырей она все-таки предпочитает сына. Даже больше – в свое время именно она катастрофически Эда избаловала. Если бы к этой его избалованности не прилагалось умение доставать желаемое любой ценой – это было бы фатально.

Они неторопливо приступают к ужину. Только по натянутой улыбке Крис выясняется, что она чего-то от Алекса ждет.

Интересно. Что у нас сегодня? Новое платье? Впрочем, Крис никогда не повторяется в нарядах, вряд ли!

– Губы выглядят лучше, – суховато произносит Алекс. Видит, как удовлетворенно дергается уголок рта у Кристины, ставит себе внутренний зачет – верно увидел. Ну и хорошо. По крайней мере, скорбная Кристина – та еще испытание. Кристина, которая снова посещала пластического хирурга и не получила должной оценки его усилий – это истинная драма. Шекспир таких не ведал.

Конечно же, назвать это семейным ужином сложно. Алекс говорит с Эдом, Эд говорит с Кристиной. Между собой они только взглядами и обмениваются. Изредка.

Да о чем тут разговаривать?

Они тысячу лет назад сошлись на том, что будут играть роль привыкших друг другу супругов. Даже если он – будет два раза в неделю посещать самые злачные притоны, а она – заведет себе двенадцатого молодого любовника. Ну, конечно же, он вел счет. Кристина, кстати, тоже вела!

– Скажи мне, что на твоей голове, сынок?

На морде наследничка расплывается удовлетворенная улыбка. Недаром столько времени не стригся, отрастил лохмы, что в какой-то момент их можно было собрать на затылке хвостик. И вот теперь ясно, для чего он так берег свою шевелюру. Чтобы в один прекрасный момент снести все с висков и зализать все верхние волосы к затылку, как петушиный хохолок. Да еще и каким-то образом этому всему великолепию дополнительный объем придать.

– Ни черта ты не понимаешь, батюшка, – снисходительно роняет Эд, с пакостной едва заметной ухмылочкой, – это андеркат. Последний писк, между прочим. Всякому приличному человеку полезно создать какой-то имидж. А ты хоть раз заходил к парикмахеру? Или так и стрижешься машинкой, под три миллиметра, когда волосы до семи отрастать смеют?

Алекс смотрит на Эда в упор, на наглую морду сына. Он такой довольный, что кажется – только ради вот этого момента и болванился согласно этому вот «последнему писку» придурочной их моды. Ждал, пока заметит. Сто процентов ждал, паршивец. Специально натворил вот эту хтонь, потому что рассчитывал добиться от отца эмоциональной реакции.

Иногда Алекс думал, что ремня в жизни его единственного сына было мало.

Потом вспоминал собственное детство. Якобы благополучное, так гармонично выглядящее со стороны. Тихую забитую мать, не смеющую сказать ни слова против папаши прокурора. И конечно, вишенка на торте сладких детских воспоминаний – сам отец семейства, который решал проблемы воспитания по любому поводу только одним средством – кулаками, тяжелыми, как будто их из чугуна отлили. И самая горькая часть всего этого – Леха. Алекс-младший. Тот самый, кого так боялся оставлять одного, без защиты. И ведь пришлось. Иногда казалось, что папаша нарочно не стал отмазывать старшего своего сына от армии, потому что до последнего считал, что отбивающий у него младшего Алекс делает из Лехи тряпку.

До Алексова дембеля Леха не дожил полтора месяца. Пробил отцовской тачкой хлипкий заборчик на мосту, предварительно приковав себя к рулю. На вскрытии нашли три свежесломанных ребра. Отец замял, конечно. Травмы признали полученными после смерти. Но Алекс все прекрасно понимал.

И потому позволял себе коснуться ремня только вне дома. Только на той территории, в которой его жертва была согласна принять его тьму.

А ведь когда-то, когда эта тьма шевельнулась в первый раз, когда Алекс в первый раз ощутил практически нестерпимое желание ударить невыносимо орущего младенца – он почти сразу подал на развод. Потому что как ни крути, а быть таким, как его отец, не собирался совершенно.

Развода не произошло. Когда внезапно и очень серьезно заболел Эд, тот самый мелкий, вопящий карапуз, нянь не пускали на порог. Кристина и Алекс по очереди дежурили у его постели, и в свои смены, глядя на слабого, бессильного и такого тихого сына у Алекса бессильно сжимались кулаки.

Первый раз в жизни хотелось позвонить папаше и попросить его достать из шкафа ремень. Тот самый, тяжелый, с армейской тяжелой пряжкой. И чтобы он на ребрах Алексу освежил прописные истины. Напомнил про необходимость для мужчины нести ответственность за тех, кто от тебя зависит.

Особенно за маленькое беспомощное продолжение свое, которое и защитить-то больше некому, кроме его долбанутого отца. И защитить, и воспитать, и научить правильным вещам. Тем, что и сам усвоил слишком поздно.

Конечно, наследничек еще не раз болел. Он не был ребенком, которого боялись микробы, но тот первый, самый стремный, тяжелый раз, когда болезнь растянулась на долгий месяц…

Чего только не случилось за этот месяц. И перемирие с Кристиной было заключено. И условия их союза оговорены.

Главное – играть роли при сыне. Быть для него в меру счастливой парой родителей. Что происходит вне стен семейного гнезда – будет оставаться там. За стенами.

Условия эти до сей поры не нарушались. Хотя периодически у Крис прорывалось.

В эти вечера было много криков, звона в голове и осколков битой посуды. Крис не умела держать бурю в себе. После этих дней он обычно уезжал их дома на несколько ночей и возвращался, только когда на руках мозоли от плети оставались.

– Алекс, – Кристина покашливает и только в этом покашливании и слышится её укор. Судя по всему, она уже не в первый раз его окликает.

Он приподнимает взгляд, смотрит на жену выжидающе. Без лишних вопросов. Не хочется лишний раз заставлять воздух вибрировать. Зовет – значит, есть повод.

– Завтра вечером у моей подруги выставка.

Кристина говорит коротко. Просто знает, что он понимает, о чем речь. Если есть выставка, значит, Кристине нужен «плюс один». Муж нужен. Когда они появляются вместе, для Крис и её подруг звучат более выгодные предложения, на их персоны повышается спрос.