— Думаете? — прищурился Кость. — Ну, если так, то надо идти.
Американец, на этот раз впервые без банджо, переступил порог буфета на автобусной площадке, и не так шумно, как всегда, а тихо, скромно и солидно поздоровался с Перцовой.
— Вы такой праздничный сегодня, Кость, — проговорила Перцова. — Лицо у вас прямо светится, а вот костюм…
— Да я же с работы, Анеля…
— Сногсшибательно! Неужели и правда вы стали этим…
— Одним словом, Анеля, я человек с положением. И думаю я… — Кость замялся, умолк.
А Перцова и не слушала, что говорит Кость, по старой привычке она подала своему постоянному клиенту пиво и закуску. Но, к ее удивлению, Американец сидел, сложив руки на коленях, точно скованный и совсем был не похож на прежнего неугомонного болтуна. К пиву и еде даже не притронулся.
— Что с вами, Кость? Какая-нибудь новая беда?
— Налейте и себе, Анеля, пива. И давайте по рюмочке крепкой. Я хочу отметить этот день, когда я впервые почувствовал себя, так сказать, хозяином в Городе. Садитесь…
Перцова принесла графинчик с водкой, еще один бокал пива, присела.
— За ваш завод, Кость! — подняла она бокал.
— Анеля… — снова замялся Кость. — Хочу вам кое-что сказать. Я каждый день прихожу к вам сюда питаться. Так не лучше ли было бы… — Он проглотил слюну и быстро выпалил: — Так не лучше ли было бы, если бы вы мне готовили у себя… у нас дома?
— Сногсшибательно! — пропела Перцова, скептически смерив взглядом Американца.
Но вот ее взгляд остановился на вздувшейся пивной пене в бокале, что, брызгая попусту, быстро оседала. Перед глазами Перцовой вмиг пронеслась ее жизнь, как эта пена, бурная и в конце концов такая же пустая, потому что обошло стороной Анелю обыкновенное человеческое счастье, Она медленно поставила бокал на стол и раздумчиво, тихо проговорила:
— А почему бы, собственно, и нет?
Кость склонился над ее рукой, но она ее отдернула:
— Целование ручек, прошу меня извинить, сейчас не ко времени!
— Ах, Анеля, Анеля! — восторженно глянул на нее Американец. — Как вы на глазах меняетесь…
— А вы думали, что я уже такая отсталая, недалекая, да?.. Ну, ступайте, Кость, ступайте! Я дома буду в одиннадцать. Да не забудьте привести себя в порядок. — Она отвернула ворот сорочки Костя, провела пальцем по вылинявшему пиджаку и прижалась к его груди.
— Кость, Кость… Почему счастье пришло к нам так поздно?
Уже затемно к Перцовой зашла Копачева. Она в отличие от Августина обходила знакомых под вечер.
— Перцова, слышите, Перцова, — заговорила Каролина, едва вошла. — Я сейчас из театра. Перцова, чует мое сердце, будет свадьба!
— Типун вам на язык! Вы, Копачева, такая же, как этот… Ну, я ему задам! Не успел за порог выйти, как всем разболтал. Не будет свадьбы, я не так уж молода, чтобы фату надевать.
— Что вы плетете? — уставилась на нее Копачева.
— Так ведь уже знаете что. Ну, сделал мне предложение Кость, ну, я согласилась. Так нет же — трубит по всему Городу! Ишь, свадьбы захотелось старому грибу!
Копачева опустилась в кресло и долго взахлеб смеялась, а когда наконец успокоилась, пристально посмотрела на подругу и глубокомысленно произнесла!
— К Перцовой один раз в жизни пришел разум, да и то тогда, когда она его потеряла!
Помолчала, а потом медленно, как ребенку, который не сразу может уяснить все, что ему толкуют, объяснила:
— Я о вашей свадьбе ничегошеньки не слыхала. Костя и близко не видела. Заходила только что в театр и кого, вы думаете, там застала? Нашего Нестора. Не уехал-таки!
— Ну и что с того? При чем тут свадьба?
— А при том, что сегодня он не на ваши вареники посягает, а пришел в театр, чтобы встретиться с Галей. Из-за нее и остался, вот что!
— Сногсшибательно!.. Правда, может быть свадьба… Ой, даже две! — Перцова схватилась за голову. — Но где же я наберу столько денег? У себя гостей принять, все-таки не так уж и стара, подарок молодым купить… Разорение, Копачева, чистое разорение!
— А вы перстень продайте.
— О, чего нет — того нет, — отрезала Перцова. — Этот перстень счастья никому не принесет.
Они долго еще сидели — тихие, умиротворенные. Перцова — озабоченная своей судьбой, Копачева — мечтой о счастье Гали и Нестора.
— А знаете, — сказала наконец Перцова, томно закатив глаза. — Кость — моя первая и последняя любовь.
— Гм… — подавилась Каролина смехом. — Что последняя — это да. А первой, извините, сударыня, вы и сами не помните.
Марта сдала смену и заторопилась в гардероб. Переодеваясь, взглянула на себя в зеркало.
«Нет, еще не заметно, можно пойти и на люди, — решила она, вспомнив о приглашении Гали. — Надо пойти, Я же когда-то мечтала… Конечно, роль брать не буду, но хоть посмотрю…»
В памяти всплыли школьные годы, драмкружок, дебют на сцене актового зала в роли Наталки, скандирование ребят-старшеклассников, ободряющие улыбки учителей.
«У тебя, Мартуся, есть сценические данные, — сказал потом учитель литературы, — только надо их развивать. Не забывай, когда поступишь в вуз, что и там существуют драмкружки. Не думай, что все актеры и певцы учились в специальных учебных заведениях. Гмыря кончил сперва инженерно-строительный институт, Мордюкова пришла в кино из самодеятельности, Ларису Кадочникову режиссер перехватил прямо на улице, когда она шла с лекций домой, и пригласил на съемки в «Тенях забытых предков».
Марта скромно отмахнулась, мол, куда мне до них, но художественной самодеятельности тогда не оставила и втайне мечтала о сцене до тех пор, пока ее мечты не разбились о двухэтажную мещанскую цитадель в предместье — гнездышко Миська.
Содрогнулась, точно прикоснувшись к холодному слизняку, вспомнив длинные пять лет духовной тюрьмы. Но разве уже все пропало? Из зеркала смотрела на нее красивая женщина с испуганными, чуть подведенными глазами, Марта улыбнулась ей и, решительно махнув рукой — будь что будет, — вышла из гардероба.
Смелость покинула ее, когда она остановилась перед театром. Надо подождать Галю, одной заходить неудобно. А может, Галя уже там? Протянула руку к дверям, но они открылись сами.
— Добрый день, — поздоровался учитель музыки, режиссер народного театра, тот самый, что остановил овации, когда Мисько устраивал вокруг Марты ажиотаж. — Вы к нам? Но ведь Михаила Аполлоновича нет…
— Вы же знаете, что я не к нему, — резко ответила Марта. — Зачем? Я хотела… Позвольте мне присутствовать на репетиции.
Режиссер смутился, виновато опустил глаза: нехорошо получилось, зачем было так говорить, все же знают, что Марта оставила Миська. Он засуетился, пытаясь загладить свою бестактность:
— Да вы входите, входите. Почему же нельзя? Даже надо. Я давно ищу кандидатов для второго состава. Галя играет Маклену, но она такая занятая. Пошлют куда-нибудь в длительную командировку, и что тогда? Вот и сейчас ее нет, а Падур ждет. Заходите… Заходите, не пожалеете. Вы будете репетировать в присутствии настоящего кинорежиссера… Вы не были вчера на премьере фильма? Жаль. Непременно посмотрите фильм, Не пожалеете, уверяю вас. Автор этого фильма сейчас здесь. Тоже хотел встретиться с Галей…
— Но я, — покраснела Марта, — я не могу играть. Вскоре… пойду в декрет…
— Ну и что из этого? Не думаете ли вы, что мы так быстро снимем с репертуара «Маклену Грасу»? Идемте быстрее. Наш Падур, врач Остролуцкий, торопится на ночное дежурство. Я подам вам несколько реплик, чтобы он мог повторить сцену около собачьей будки. Августин Гаврилович, свет! — крикнул режиссер, когда они с Мартой в потемках вышли на сцену. — Вот так…
Нестор, увидев незнакомую женщину, удивленно привстал.
— Только что звонила Галя, — развел руками режиссер. — У нее какие-то гости, и в театр она не придет. А я вот дублера привел. Вы, наверное, знаете адрес Стефурака. Но, если желаете, побудьте минутку на репетиции. Искренне благодарю… Марта, вы знакомы с доктором Остролуцким? Чудесно. А-ну, Падур, залезайте в свою будку. Вы, Мартуся, — дочка бедного работника Грасы. Нежная, наивная, но начинаете осознавать классовую несправедливость. Потом Маклена станет борцом. А пока она еще берет урок у музыканта Падура… Вы подходите к будке и зовете своего любимого пса. Повторяйте за мной.
