— Эх, — вздохнул Бенедикт, как бы очнувшись от обуревавших его мыслей, — недостоин я произнести такой тост… Не пойдет мне вино впрок.

— Ну, что вы говорите? — воскликнул Геннадий.

— Нет, недостоин… — махнул рукой Бенедикт и нехотя поднес стакан к губам.

— Слушай, ты так ничего и не скажешь? — испугался Бату: если бы Бенедикт осушил сейчас стакан молча, весь план мог провалиться.

— Что я могу сказать, дорогой мой Бату? Забочусь я о своих родственниках? Помогаю им? Делаю что-нибудь для них? Ничего! — И он снова махнул рукой.

— Ты не только родственникам, ты даже совсем чужим людям охотно помогаешь!

— Тогда отчего моя единственная племянница, дочь моего покойного брата, сиротка моя Дудана ютится в студенческом общежитии? Как я это терплю? Правда, я целый год пытался снять для нее порядочную комнату, но ведь смирился же с неудачей, опустил руки! Ну, так я спрашиваю вас — имел я право забросить мою Дудану? Впрочем, вы-то здесь при чем?.. Извините меня! — Он выпил вино и снова вздохнул.

— Сказал бы мне, я побегал бы, поспрашивал, — сказал с упреком Бату.

— И я ничего не знал… А то уж как-нибудь помог бы вам найти приличную комнату, — сказал Геннадий громко, так, чтобы слышали Лола и Гуту.

— Геннадий! — внезапно вмешался в разговор уполномоченный по дому Гуту Бегашвили, с довольным видом потирая руки. — Мне пришла в голову превосходная мысль.

«Клюнуло!» — подумал обрадованно Геннадий.

— Мы с тобой, кажется, можем сослужить твоему другу службу, — продолжал Гуту.

— Каким образом? — Геннадий сделал вид, что не понял.

— Слушай, да ведь в нашем доме, на четвертом этаже… — Гуту почудилось, что глаза Лолы метнули в него целый сноп искр.

— Не понимаю! О чем ты? — прикинулся дурачком Геннадий.

— Вот что значит не смыслить в житейских делах! Слушай, я тебе о Самсоне говорю. У него же совсем пустая квартира, целых три комнаты!

На этот раз искры, вылетевшие из глаз Лолы, обожгли Гуту щеки. А Геннадий весь размяк от блаженства; как легко и просто он рвал крапиву чужими руками!

— Ну, что ты, Гуту! Старик ведь при смерти!

— Вот потому я и позволил себе сказать, что ты в делах ничего не смыслишь. Умирающему как раз и нужно, чтобы была живая душа рядом.

— Удивляюсь тебе, Гуту! — взорвалась Лола. — На что полумертвому старику, когда он уже, можно сказать, наполовину на том свете, на что такому посторонний человек?

— Пойми ты — прибавится к пенсии плата за комнату, денег будет больше на лечение…

— Мертвецу никакого лечения не нужно. Удивляюсь тебе, нет, право, удивляюсь! — Лола чувствовала, как уплывает у нее из рук предмет ее давних мечтаний — соседская квартира.

— Да послушай, вот моя Лида заходит к старику раз в день…

— И из больницы приходят! — вставил Геннадий.

— Ну да, из больницы тоже приходят… изредка. А племянница уважаемого Бенедикта будет все время при больном… На каком она факультете? — спросил Гуту Бенедикта.

— Э-э… на этом, как его… — Бенедикт бросил взгляд на Бату. — Ну, на этом самом, как его…

— На медицинском! — соврал, не моргнув, Бату.

— На биологическом, — вспомнил наконец Бенедикт.

— Тем более! — воскликнул Геннадий. — Если девушка учится на медицинском, то уж, наверно, она кое-что понимает в лечении и в уходе за больными…

— Ей-богу, вы хотите свести меня с ума, так уж прямо и скажите! — У Лолы покраснела шея. — Вы мне вот что объясните, пожалуйста, — от кого вы получите согласие на сдачу комнаты, если хозяин уже почти в могиле, глаза у него закрыты, уши не слышат и лежит он в постели без признаков жизни…

— Почему без признаков жизни — пульс бьется, — заметил Геннадий.

— Что же, вы по пульсу определите, сколько он хочет в месяц за комнату? А? Ну, что ты замолчал? От кого получишь согласие, кто будет договариваться с жилицей?

— Согласие я получил уже раньше, — сказал Гуту. — Еще до того, как с беднягой стряслась эта беда, он как-то зазвал меня к себе и попросил найти ему жильца, приезжего студента, а еще лучше студентку. И ключ от квартиры заодно мне вручил. Как тебе известно, присматривает за ним моя жена…

— Ключ вы прибрали к рукам сами, никого не спросясь, — съязвила Лола.

— Придержи язык, сударыня. Ключ в таких случаях должен находиться у уполномоченного по дому.

В эту минуту жена Геннадия, маленькая, пухленькая, с простодушным, детским выражением лица, внесла блюдо с вареными каштанами. Дымящееся это блюдо, поставленное посередине стола, подействовало на схватившихся насмерть спорщиков, как брошенный по хевсурскому обычаю между сражающимися женский плат — мандили. Лола и Гуту сразу замолчали, одновременно привстали со стульев, потянулись к блюду и зачерпнули по горсти горячих каштанов.

Это внезапное перемирие пришлось совсем не по душе заговорщикам. «Нашла время, дуреха!» — говорил полный укора взгляд, брошенный Геннадием на жену. Но судьба явно была на стороне Бенедикта. Горячие, только что из кипятка, каштаны обожгли рот Гуту, и он в ярости ударил кулаком по столу:

— Да что это такое, в самом деле? Полуграмотная женщина смеет учить меня, уполномоченного по дому!

Лола в свою очередь вскочила с места, кипя негодованием:

— Знаю я, знаю, что ты за птица и чей ты уполномоченный! Знаю, какой червяк тебе грызет нутро! Все знаю, нетрудно догадаться! — И она стремительно вылетела из комнаты.

Бенедикт обмяк, как проткнутый мяч, и начал раздуваться сызнова, с самого начала.

— Я покажу ей червяка! — кричал Гуту Бегашвили — по-видимому, разговаривая, он забывал о боли в обожженном рту. — Пусть она лучше за своим мужем присмотрит! — Он вдруг вскочил с места. — Многоуважаемый Бенедикт! Прошу вас, окажите мне милость… Сейчас же, немедленно, приведите сюда вашу племянницу, а все остальное я беру на себя. Очень прошу вас, сделайте это ради меня, глубокоуважаемый… Нет, вы. полюбуйтесь на эту…

— Едем! — вскричал Бату; он понимал, что такие чудодейственно-благоприятные мгновения не столь часто выдаются в жизни.

— Мне, конечно, неловко… Я хозяин дома… Но, пожалуй, и в самом деле вам лучше сейчас, сразу… — добавил Геннадий, подмигнув Бату.

Бенедикт встал. За ним поднялись и остальные.

— Так я пойду, уважаемый Гуту, — скачал Бенедикт. — Ради вас я готов. Поеду за моей племянницей. Как она посмела, эта… эта женщина? Как она решилась… перечить вам?

— Привезите вашу племянницу, привезите ее немедля и пусть эта ведьма, эта Лола или как ее там, увидит, кто я такой и что в моей власти.

— Только из уважения к вам, дорогой Гуту, а то ведь я до завтра и не собирался заняться этим делом… А может, и завтра и даже послезавтра не нашел бы времени… — сказал Бенедикт.

— Куда вы так рано? Посидели бы еще, — прибежала с кухни жена Геннадия со своим простодушно-детским лицом. — Покушайте еще чего-нибудь!

— Возвратятся, и посидят, и покушают, — эту фразу по правилам должен был произнести Геннадий, но его опередил Бенедикт: видно, очень уж торопился и забыл о распределении ролей.

— Если она думает, что я чем-нибудь хуже ее мужа, так ошибается, очень даже ошибается! — никак не мог переварить обиду Гуту Бегашвили.

Бенедикт и Бату сбежали по крутой улице на проспект Руставели. Оба задыхались от нетерпения. Им казалось, что все уже улажено, дело завершено, Дудану прописали в качестве законной жилицы на жилплощади этого больного старика, старик умер, квартира продана и сейчас они считают деньги — каждый свою часть. Бату почудилось даже, что он с завистью смотрит на Бенедикта и Геннадия — их доли оказались больше! Потом он вообразил, что Бенедикт удержал из его доли расходы на похороны старика, и чуть не взбесился из-за этой несправедливости.

Дудану они нашли на спортплощадке студенческого городка.

— Куда я должна идти, дядя Бено?

— Я снял для тебя комнату, — Бенедикт в третий раз поцеловал в лоб племянницу.

— Где, дядя Бено? — Дудана вытащила из рукава майки платочек и отерла лоб.