Опять помолчали. Это Роман Григорьевич переваривал информацию про ведьмака: не наметилась ли и для него историческая роль?
— Последний вопрос. Иван Ярополкович, как вы думаете, сколько у нас времени прежде… — он не знал, стоит ли говорить вслух, или опасно — вдруг накаркаешь?
Орлин разрешил его сомнения.
— Прежде чем на месте нашей благословенной империи возникнет «пустыня обширная»? Боюсь, не так много, как хотелось бы, но сколько-то есть. Бессмертный восстанавливает силы не мгновенно, для этого тоже нужны свои условия. С другой стороны, столетняя землица может существенно ускорить процесс…
Да, такая вот перспектива открылась нашим агентам. Прямо скажем, нерадостная.
— Ну, вот, — обречённо молвил Роман Григорьевич, покинув кабинет старого сослуживца. — С теорией худо-бедно разобрались. Теперь нас ждёт самое трудное и опасное! Едем!
— Куда?! — сердце Тита Ардалионовича сладко заныло в ожидании небывалых приключений, воображение услужливо рисовало замечательные картины: в них расстилались морские просторы, высились неприступные скалы заветного Буяна, шелестел серебристой листвой могучий дуб, и сундук со скрипом раскачивался на цепях под ударами солёного ветра…
— В Канцелярию! — трагически объявил Ивенский. — Сочинять отчёт, и на доклад к начальству! Ох, что-то будет, что-то будет! Ох, не сочли бы нас за душевнобольных после такого доклада!
Сочиняли опять мучительно долго — Роман Григорьевич был очень придирчив к формулировкам. Рвал листок за листком и по-мальчишески хныкал:
— Ах, прав был мой папенька, ах, зачем я его не послушал! Не надо было идти в сыскные, надо было идти в на военную службу! Там писанины не в пример меньше!
… И часа не минуло с момента подачи доклада, как Ивенский с Удальцевым были вызваны к Самому. По пути снедаемый тревогой Роман Григорьевич попытался заручиться поддержкой милейшего Аполлона Владимировича. Но ничего не вышло.
— Господин Мерглер, — спросил он мага в лоб. — Ответьте честно, очень вас прошу. Ведь вы, будучи магом, давно знали о том, что убийства Понурова и Контоккайнена совершены ни кем иным, как возродившимся в очередной раз Кощеем?
Маг вздрогнул. Кокое-то время молчал, и по лицу его было видно, какая жестокая внутренняя борьба происходит в его душе. Потом махнул рукой и с отчаянным видом прыгуна, бросившегося с обрыва в омут, выпалил.
— Знал. Точнее, догадывался.
— Прекрасно. Мы с помощником сейчас идём на доклад к его превосходительству. Вы не могли бы сопроводить нас и подтвердить наши выводы? Боюсь, они покажутся господину Бестужину… гм… несколько странными и недостаточно аргументированными, а ваше авторитетное мнение помогло бы его убедить.
Ответ мага прозвучал очень твёрдо.
— Прошу меня извинить, но вынужден ответить отказом. Понимаю, что выгляжу ваших глазах малодушным подлецом, но я слишком дорожу своим местом. Простите.
— Что ж, я могу вас понять, — не стал обижаться Ивенский, и Тит Ардалионович, присутствовавший при разговоре, решил, что его высокоблагородие иногда бывает чересчур великодушен…
— Проходите скорее! Ждёт! — взволнованный Ларцев подталкивая своих подопечных к дверям начальственного кабинета. — Сердит, ох сердит!
Тит Ардалионович совсем заробел, Ивенский понимающе усмехнулся:
— Надо думать! О смирительных рубашках речи не заводил?
— Намекал, — рассмеялся Антон Степанович. — Ну, бог даст, обойдётся. Мне ваш доклад показался достаточно убедительным. Просто ко всякой новой идее человеку нужно привыкнуть.
— А-а! Явились, голуби! — взревел Мстислав Кириллович, приподнимаясь навстречу вошедшим. Тучная моржеподобная фигура его грозно нависла над столом, и в просторном роскошном кабинете сразу стало как-то тесно. — Роман Григорьевич, это что же вы мне здесь за беллетристику насочиняли? С виду такой серьезный, положительный молодой человек, сын такого отца, а позволяете себе нелепые фантазирования! Так вы понимаете нашу Особую службу? Кощей Бессмертный — это надо же вообразить такое! А Илью Муромца с соловьём-разбойником вы на днях нигде не повстречали, нет? А может, это хан Мамай наших чародеев ножичком порешил? Или этот… как его? Тоже басурманин… А! Тамерлан!.. Нет, право, пришло же в голову! А на таком хорошем счету были в Сыскном! Там, небось, по-другому работали, вольностей себе не позволяли! Стыдно-с! Или это давешний случай так на вас повлиял, что до сих пор не в себе? Представить только: сам Бессмертный в Москов-граде! Не хватало ещё замка на чёрной горе, да царской дочери, похищенной из-под венца! А то бы полный комплект!
Опасно, ох опасно бросаться такими словами, когда имеешь дело с неведомым!
Мстислав Кириллович долго ещё бушевал, разорялся, чередуя упрёки с насмешками и угрозами в адрес проштрафившихся подчинённых. Тит Ардалионович стоял ни жив ни мёртв — его ещё никогда в жизни так страшно не бранили (хотя, по большому счёту, и теперь бранили не его — с простого помощника какой спрос?). Лицо Романа Григорьевича оставалось холодным и непроницаемым, он едва ли не скучал.
Наконец, голос его превосходительства начал хрипнуть. Мстислав Кириллович постепенно спускал пар и успокаивался. Последние слова его прозвучали уже более ли менее мирно:
— Ступайте, господа! Прощаю вас за молодость лет, но в первый и последний раз! Выкиньте из головы свои романтические бредни, и работать, работать! Чтобы к завтрашнему вечеру у меня на столе лежал новый доклад… Ну, что там у тебя, Савиков?! Чего ты дверь задёргал? Входи, докладывай! Свободны, господа!
Пока начальство бушевало, голова его второго ординарца Савикова несколько раз просовывалась в щель и тут же испуганно исчезала.
— Виноват, ваше превосходительство! — обычно довольно вялый и невозмутимый, ординарец казался ошарашенным. — Депеша пришла из Саратовского отделения — случай небывалый у них. Казус, иначе не скажешь. Не то чтобы срочное дело, но извольте полюбопытствовать!
— Дай сюда! — Бестужин с раздражением выхватил из рук подчинённого листок, пробежал глазами… И вдруг глаза эти самым натуральным образом полезли на лоб, а тяжёлая челюсть отвисла. — ЧТО-О-О?!! Господа, задержитесь! Савиков, читай вслух! — велели его высокопревосходительства чужим, неузнаваемым голосом.
Читал Савиков хорошо — громко и раздельно:
— Его превосходительству…
— А, пропусти! Суть читай!
— Слушаюсь!
«Доводим до вашего сведения о необычайном происшествии, приключившемся на подведомственной нам территории Саратовской губернии.
Тому две недели назад крестьянин Кузьма Еропкин, житель деревни Красавка Курдюмецкой волости Саратовского уезда, по его собственным словам, выехал на свой надел за оставленным в зиму стожком соломы. Какового стожка на месте не обнаружил, равно как и самого поля, и пяти соседских наделов. На месте оных непостижимым образом возникла островерхая чёрная гора высотой в сотню саженей на взгляд, совершенно неприметная издали, но явно видимая вблизи и также осязаемая. Поверхность той горы гладка, будто оплавлена, склоны чрезвычайно крутые и неприступные. На вершине видна башня, также чёрная, и попасть в неё возможно не иначе, как по воздуху.
Обнаружив такое явление, Еропкин донёс об оном курдюмецкому уряднику Поилкину, но был принят за пьяного и бит ногой в зад. Однако, по волости пошли дурные слухи, и учинённая проверка показала, что донос Еропкина вымыслом не является, напротив, в точности соответствует истине…
— Достаточно! — прервал чтеца Бестужин, и простонал голосом совсем уж замогильным. — Ну, что скажете, господа?
— Вот вам и чёрная гора в диком поле, ваше превосходительство! — отвечал Роман Григорьевич, стараясь казаться невозмутимым. На самом деле, в этот момент он испытывал целую гамму чувств, от мистического ужаса до откровенного злорадства. Хотел ещё про царевну напомнить, дескать, дело осталось только за ней, но не решился, чтобы не накаркать.
