«Это ее агент! – сообразила Ева. – Он носит в рюкзаке произведения Василисы, а потом тащит любого, кто механически возьмет книжку, к столику автора. Василиса милостиво нарисует автограф якобы преданному поклоннику, который так ничего и не понял. Боже мой, какая прелесть, – восхитилась Ева. – Это на самом деле сладкий клиент не только для наблюдения, но и для любого розыгрыша».
– Нужен толчок, – вдруг произнес Митяй, цепко глядя на Василису. – Пойду прогуляюсь, случайно наступлю на этого прыща в очках… Дальше смотри внимательно.
Ева посмотрела на него почти с восторгом. Получается, они одновременно подумали о розыгрыше, без которого Василиса может так просидеть сколько угодно, пока не мумифицируется.
Митяй заскользил по залу, обмениваясь приветствиями и комплиментами со всеми подряд. Наконец почти упал в объятия паренька с рюкзаком. Застыл, как ударенный молнией. Повернулся и выразительно взглянул на Василису. Что-то потрясенно воскликнул, подняв руки к небесам. Это он понял, что встретил представителя великой поэтессы. Так отчаянно жестикулирует, восклицая явно восторженные слова, что сомнений нет: Митяй мечтал о подобной встрече много лет и не может поверить своему счастью. Агент дрожащими от нетерпения руками перевесил рюкзак со спины на грудь, достал три книжки, впарил их Митяю, помахал работодательнице и вцепился в локоть преданного фаната. Сцена у столика Василисы была шедевром актерского мастерства Митяя. Он что-то говорил долго и пылко, потом склонился к руке Василисы, которой она начертала автографы, и поцеловал ее. Лицо поэтессы больше не было сухим и пергаментным. Оно стало красным, потным и возбужденным, как и полагается на вечеринке. Василиса упивалась моментом славы.
«Забавная тетка, – с удовольствием разглядывала ее Ева. – Волосы на макушке собраны в затейливый пучок, две букли висят вдоль продолговатого лица с тяжелым подбородком. Под одеянием типа накидки, пончо или покрывала резких сочетаний – красного, зеленого и черного – обтягивающая черная майка, стянутая декоративными ремнями». Ева вспомнила одну инспекторшу налоговой, которую все ненавидели в их бухгалтерии. Кроме отвратительной привычки выискивать какие-то мелочи и орать, что это преступление против государства, у нее такая же страсть к примитивной и жалкой экзотике в украшении своей кондовой личности. Как говорит главный бухгалтер, вытирая пот с лица после ее ухода: «Достала. Да еще из кожи лезет, чтобы быть похожей на “городскую”».
Митяй вернулся, сияя от удовольствия. Положил на стол перед Евой три книжки – «Командиры страсти», «Рядовые любви» и «Обломки мечтаний».
– Трилогия, блин, – сказал он. – Давай быстро. Что она сделает сейчас? Я просто вбил в ее башку, что Ахматова с Ахмадулиной, вместе взятые, рядом с ней – абсолютный ноль.
– Я вижу такие варианты, – задумчиво сказала Ева. – Пошлет агента за водкой. Потащит его туда, где танцуют, будет толкать людей и наступать им на ноги. Потом…
– Так, совпадаем, – одобрительно кивнул Митяй. – Потом достанет пудреницу, узнает, где тут туалет, и прихватит туда с собой агента… как рядового любви. Дальше… Лишь бы не было детей.
Прогноз сбылся практически до мелочей. Митяй был впечатлен. Во время разъезда машин он даже нашел несчастного человека, который согласился сначала отвезти домой Еву, а потом его, Митяя. Они с Евой жили в разных концах Москвы.
Перед тем как она вышла из машины, он произнес почти без кривляний:
– То, что мы открыли сегодня, не должно остаться без результата. Это было похоже на дело, а оно должно приносить доход. Я подумаю и позвоню.
Так началось дело, которое стало жизнью Евы. Жизнью, победой, богатством и несчастьем.
Звонка Митяя Ева ждала с нетерпением и страхом. Это было похоже на приближение перемены, рывка из решеток клетки обыденности. Того, о чем она так напряженно, с болью и сознанием невозможности думала наедине с собой. В неотвратимых провальных паузах между придуманным, искусственным, даже игрушечным «светским» существованием в плотном ряду людей, никто из которых не заметит ее исчезновения и никогда о ней не вспомнит ни через день, ни через год. Разве что так: а помните, была такая обыкновенная Ева, на которую все постоянно натыкались…
То, что торжественно изложил Митяй, приехав к ней на новом «мерсе», Еву совершенно потрясло. Он предложил ей вести свой видеоканал на «Ютубе». Светская хроника в очень личном, оригинальном исполнении, над которым они поработают вместе. Главным станут результаты тонкой и в то же время беспощадной наблюдательности, изящной иронии, за которой не сразу заметят попадающего точно в цель издевательства. И убойные видеокадры, снятые профессиональной камерой разведчиков в самых закрытых местах для избранных и проверенных.
– Идеи мои, как и супероборудование студии, для которой отец разрешил использовать гостевой домик в нашем загородном поместье. Он даже согласился стать нашим первым инвестором. Потом, надеюсь, у нас от желающих отбоя не будет. Веду переговоры с профессиональными постановщиками, чтобы обеспечить привлекательную картинку, для которой нам непременно предложат рекламу известные бренды. Требуется и режиссер, который научит тебя непринужденно вести себя в кадре, забывать о публике, как будто ты общаешься только со мной. И конечно, отчетливый, хотя и ненавязчивый оттенок эротики. Если согласна, увольняйся из бухгалтерии завтра. Если нет – бреди и дальше по пыльной дороге забвения в плащ-палатке собственной невидимости.
– Кто же от такого отказывается? – неуверенно произнесла Ева. – Я только не поняла: почему вести канал должна я одна? Почему не вместе? Так было бы гораздо проще психологически, да и диалоги интереснее монологов.
– Разумные слова, что говорит о том, что ты понимаешь, о чем речь. Это уже много. Если так пойдет и дальше, ты скоро сама не захочешь прерывать свой монолог, а публика не согласится выпускать тебя из кадра даже на минуту, кроме времени видеокомпромата. А у меня есть очень веские и личные причины не светиться в эфире. Это сразу бы поставило под удар все дело. Во-первых, в кадре я теряю свое обаяние, которое бьет наповал только в жизни. Во-вторых, то, о чем мы хотим рассказывать, что показывать, неизбежно вызовет ответную реакцию – месть и агрессию. И я могу потерять не только обаяние, но и все остальное: репутацию, всякую симпатию наших и, главное, деньги, а с ними – доверие папы. Ты же бухгалтер, в состоянии предположить, какую травлю можно устроить успешному бизнесу отца, поискав счета, недвижимость, сунув нос в происхождение доходов. К слову, все считают меня дармоедом, а я с детства работаю папиным кошельком. То есть пашет записанный на меня бизнес. Короче, ты поняла, в чем риск.
– То есть меня травить можно?
– Тебя не за что схватить, моя дорогая. Потому-то ты одна и подходишь для осуществления плана. Ты чиста, как совесть бухгалтерии для трудящихся, как дитя рабочего и колхозницы, как отражение народных масс, которые больше хлеба и зрелищ обожают собственную ненависть к богатым и знаменитым. У нас будут миллионы подписчиков, можешь не сомневаться. И когда ты это увидишь, ты забудешь в принципе, что такое сомнения.
Примерно через полгода Ева потеряла ощущение времени как стабильного, неторопливого, вялотекущуего и лишенного особого смысла потока. Понятие времени, каким оно существует в обывательском представлении, вообще исчезло. Оно утонуло в буре событий, эмоций и все более внушительных денежных сумм. Число подписчиков, они же благодарные отправители донатов, в первые же месяцы дошло до десятков миллионов. Сейчас их уже не одна сотня. Вот когда Еве пригодились ее познания бухгалтера, ее способность скрывать, проводить и выгодно размещать большие средства. То, что она раньше делала только для других. Она работала круглосуточно и давно жила в гостевом домике отца Митяя, где разместилась их студия. Она забыла, что такое выходные и ночи для сна. Мысли о вечеринках даже не возникали. Митяй, который по документам оказался Дмитрием Петровичем Серовым, иногда буквально силой вытаскивал ее в свет. Ее узнавали все. О, как ее научились узнавать «наши» и «ваши». Прямо скулы им сводило в подобострастных улыбках, комплименты застревали в зубах, которыми они бы с удовольствием вцепились ей в горло. Все меньше оставалось представителей условной элиты, которых Ева еще не коснулась своим улыбчивым ртом, не осыпала особыми комплиментами с таким подвохом, что ее характеристики не требовались. Публика и так содрогалась в конвульсиях восторга и писала возбужденные комментарии типа: «Вот ведь кусок дерьма, а я думала…», «Так и вмазал бы по его (ее) поганой роже».
