– Не прямо сейчас, – признал он.

– Давай, продолжай!

Она ждала, что же он скажет дальше, но он не стал развивать тему, и некоторое время они ехали молча. Позади них женщина с мягким умиротворяющим голосом говорила по телефону. «Как

ты

сейчас? – услышала Серена. И затем, после паузы: – Нет-нет. Сейчас, дорогая. Расскажи мне, что случилось. Я же слышу, что-то произошло».

– Взять, к примеру, бедного Николаса, – внезапно заговорил Джеймс. – Отец увез его из Балтимора, и остальная семья перестала с ним общаться.

– Это не мы! – возразила Серена. – Это они. Вообще-то, дядя Дэвид. Мама не понимает, в чем дело. Говорит, в детстве он был таким компанейским. Тетя Элис была немножко брюзгой, но дядя Дэвид – такой жизнерадостный общительный малыш, сплошная радость и ликование. А сейчас – поспешил сбежать с похорон собственного отца.

Похороны деда, сказал Николас, «похороны деда Гарретта». Но дедуля никогда не был «дедом»! Как мог Николас этого не знать?

– А твоя тетка, – продолжал Джеймс. – Она переехала всего лишь в округ Балтимор, но – о нет. О нет. Больше никогда с ней не общаемся.

– Не говори глупостей, мы все время с ней общаемся, – возразила Серена, лишь немного преувеличив.

Непонятно, с чего вдруг она начала защищаться. Это стресс, решила Серена. Стресс от встречи с его родителями.

Когда впервые возникла идея этой поездки, планировалось, что они проведут там выходные. Джеймс все рассуждал, где они должны попробовать лучшие чиз-стейки Филадельфии и захочет ли она посетить художественный музей.

– Тебе наверняка понравится Комната ужасов, – сказал он.

– Комната ужасов?

– Так родители называют мою спальню.

– Смешно.

– По всем стенам постеры «Иглз». И крошки от сэндвичей под кроватью, аж с 1998 года.

– Но… мы же не будем там останавливаться, правда? – спросила она.

– Останавливаться?

– В смысле… не будем ночевать в Комнате ужасов?

– Эй, я пошутил. Ну, по крайней мере, насчет крошек. Уверен, мама прошлась там пылесосом хоть раз с тех пор, как я уехал.

– Но я же буду спать в гостевой комнате, – вопросительным тоном уточнила она.

– Ты хочешь спать в гостевой?

– Ну да.

– Ты не хочешь ночевать со мной в моей комнате?

– Не в присутствии твоих родителей.

– В присутствии… – Он запнулся. – Слушай, уверяю тебя, они догадываются, что мы спим вместе. Думаешь, они переполошатся по этому поводу?

– Мне все равно, догадываются они или нет. Я просто не хочу подобной демонстративности при первом же знакомстве.

Джеймс задумчиво разглядывал ее.

– У них же есть гостевая комната? – спросила Серена.

– Ну… да.

– Так в чем проблема?

– Это выглядит как-то… неестественно: пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись по разным комнатам, – пояснил он.

– Ну прости, – сухо проговорила Серена.

– И потом, я буду скучать по тебе! И папа с мамой расстроятся. «Боже правый, – скажут они, – эти дети ничего не знают о сексе?»

– Тсс! – шикнула Серена, потому что в тот момент они сидели в библиотеке, где любой мог их услышать. Она оглядела зал, потом наклонилась к нему через стол. – Тогда поедем только на воскресенье, – прошептала она.

– И как ты себе это представляешь?

– Мы скажем, что заняты по субботам и приедем в воскресенье, а поскольку у меня занятия в понедельник утром, то сможем побыть у них только один день.

– Господи, Серена. Ехать в такую даль всего на несколько часов? Лишь бы прикинуться, что мы не так уж близки?

Но в итоге они именно так и сделали. Серена настояла на своем.

Она понимала, что разочаровала его. Возможно, он даже счел ее лицемеркой. Но она все равно считала, что поступила правильно.

Поезд подъезжал к Вилмингтону. Разбросанные там и сям заброшенные с виду домишки постепенно уступали место сияющим белым офисным зданиям. Контролер прошел по проходу, собирая отрывные талоны, торчащие над некоторыми креслами.

– Вот, к примеру, как твоя мать сказала про моего зятя, – внезапно выдал Джеймс.

– Что? О чем это ты?

– Когда я в первый раз пришел на ужин, помнишь? Я рассказал твоей матери, что один из моих зятьев из Балтимора, и она тут же: «Ой, а как его зовут?» Джейкоб Розенбаум, говорю, но все зовут его Джей. «О, – хмыкнула тогда она, – Розенбаум. Он, наверное, из Пайксвилля. Большинство евреев там живут».

– Ну, мама немножко старомодная, – хмыкнула Серена.

Джеймс многозначительно посмотрел на нее.

– В чем дело? – рассердилась Серена. – Ты хочешь сказать, что она антисемитка?

– Я просто говорю, что Балтимор – это такая история про мы-и-они, вот и все.

– Ты все еще говоришь о Балтиморе?

– Просто смотрю на это с другой стороны, – уточнил он.

– Семейство твоего зятя, может, и вправду живет в Пайксвилле, – рассуждала Серена. – Но они запросто могли бы жить и в Сидаркрофт, рядом с моими родителями. Наш район вовсе не запретная зона или что-то в этом роде.

– Ну разумеется, я понимаю, – торопливо перебил Джеймс. – Я просто хотел сказать, что, на мой взгляд, балтиморцы любят… классифицировать.

– Люди вообще любят классифицировать.

– Ладно, окей…

– А как насчет того, что выдала твоя мама, когда мы уезжали?

– А что?

– «В следующий раз вы должны приехать на выходные, – сказала она. – Приезжайте на пасхальные каникулы! Соберутся все, и ты увидишь, что такое большая семья!»

Серена невольно заговорила нагловатым тоном болтливой домохозяйки, хотя это совсем не было похоже на Дору. И Джеймс это заметил; он бросил на нее короткий пронзительный взгляд:

– А что не так?

– Просто это прозвучало немножко осуждающе. Вроде как «Бедняжка Серена, у нас ведь настоящая семья, а у тебя маленькое жалкое подобие».

– Она не говорила про «настоящую семью». Ты сама только что напомнила, что она сказала «большая семья».

Серена не стала возражать, но уголки ее рта печально опустились.

«Мы – полноценное обширное и открытое семейство, а вы – несчастная маленькая замкнутая семейка» – вот что на самом деле имела в виду Дора, но Серена не собиралась спорить с Джеймсом по этому поводу.

Проблема обширных семейств в их крайне узком подходе к необширным семьям.

Поезд замедлял ход. «Вилмингтон! – прозвучало из репродуктора. – Будьте осторожны при выходе из вагона, леди и джентльмены…»

За окном со стороны Серены показалась залитая солнцем платформа, усеянная пассажирами, которые выглядели такими радостными и воодушевленными, словно посадка на этот поезд была мечтой всей их жизни.

Серена вспоминала рождественский подарок, который ее родители преподнесли Джеймсу. Он пришел к ним на ужин за день до отъезда домой на каникулы, и когда все уселись за стол, на пустой тарелке перед ним лежала длинная плоская коробка. Серена смутилась. Пожалуйста, пускай это будет что-нибудь не слишком личное, не слишком… очевидное! Даже Джеймс почувствовал себя неловко.

– Это мне? – удивился он.

Но когда он открыл коробку, Серена с облегчением выдохнула. Внутри оказалась пара ярко-оранжевых носков. По верхнему краю каждого шла черная полоска с надписью БАЛТИМОРСКИЕ ИВОЛГИ[1] со стилизованным изображением иволги по центру.

– Теперь, когда ты живешь в Балтиморе, – пояснил отец Серены, – мы подумали, что тебе стоит одеваться соответствующе. Но поскольку мы не хотим, чтобы у тебя были из-за этого проблемы в Филадельфии, то выбрали такую деталь одежды, которая скроет опасные свидетельства, пока ты не поддернешь вверх брючины.

– Весьма предусмотрительно, – улыбнулся Джеймс и настоял, что должен надеть их прямо сразу, и важно расхаживал по гостиной без туфель до самого начала ужина.

Он и не догадывался, что на самом деле родители Серены вовсе не были спортивными фанатами. Они, скорее всего, не смогли бы назвать имени ни одной «Иволги» – или «Ворона», если уж на то пошло. Старание, которое они, должно быть, приложили, чтобы придумать этот подарок, растрогало Серену до глубины души.