На четвертой картине Страг увидел огромную гору. Часть ее склона покрыта лесом. Он виден то здесь, то там, похожий на островки зелени. Остальные части горы пустынны, там сухая и каменистая земля. Кое-где камни торчат, будто пеньки срубленных деревьев.

Циркач перевел взор выше, и глаза на мгновение широко раскрылись. Губы сжались в прямую линию, в зеленых глазах промелькнуло узнавание.

С неба к вершине летит нечто сияющее, ослепительно яркое, будто от солнца отделился сгусток сжигающего все на своем пути света и несется к горе, перечеркивая небо длинным огненным хвостом.

– Долгон, – прошептал он.

На миг и без того суровое лицо сделалось угрюмым, будто что-то вспомнил. Из размышлений его вывел голос птеринга.

– Вижу, ты узнал место падения Талисмана, – произнес он, постукивая половинками клюва друг о друга.

Страг кивнул.

– Такое не забывается.

В глазах Керкегора мелькнуло нечто, похожее на участие.

– С тобой там произошло нечто плохое, так ведь? Это там ты потерял жену?

Циркач остановил его расспросы резким жестом.

– Давай лучше поедим, – сказал он глухо. – Картины красивые. Жены делали?

– Их должен уметь делать каждый уважающий себя птеринг, – ответил Керкегор. – Ту, что с горой, делал я. Ибо мои жены не видели падения Талисмана.

Поединщик снова кивнул, оглядывая голодным взглядом фрукты, ягоды и орехи в мисках, и жалея, что нет мяса.

Птеринг тем временем продолжал.

– Это называется циновки, – сообщил он, указывая на картины из палочек на стене. – На нашем языке хунь-янь.

– Гм…– сказал Страг, поморщившись. – Я-то не против сквернословия. И не такое слыхал. Но вот при женщинах про это свое хунь…анань…В общем следи за тем, что говоришь. Чтоб неудобно не получилось.

Но Керкегор его не слушает. Он снял плащ, и, оставшись в одном лишь поясе, расставил в стороны крылья. Закрыв глаза, он начал приседать, покачивая из стороны в сторону пернатой головой. Страг привык его постоянно видеть в плаще, и от вида Керкегора, целиком покрытого перьями, так сказать, голого, поединщик изумленно вздрогнул.

Ноги птеринга оказались толстые и мощные, тоже все в перьях. Он напомнил Страгу гигантскую, вставшую на задние лапы курицу. Вот только на поясе висит пара ножен с мечами, а на ногах сапоги. Высокое, покрытое перьями с головы до ног тело, под перьями выпирают мускулы. На груди, придавливая перья, висит Осколок – мелкий, но с острыми гранями.

Поединщик громко прочистил горло, и птеринг открыл глаза. Он посмотрел на Страга вопросительно.

– Что это было? – спросил поединщик с подозрением. – Зачем разделся? Ты, что, дома голый ходишь?

– Я произносил нашему птичьему богу Кеацтокакаклю молитву перед едой. У нас так принято. Но если я в квесте или среди недоброжелателей, то этим можно пренебречь, – важно ответствовал Керкегор. – Ты мой гость, я тебе доверяю. Кстати, если желаешь помолиться перед вкушением пищи вместе со мной, тогда тоже раздевайся и…

Страг торопливо остановил его жестом.

– Я верю, что еда не отравлена. Нет нужды никому молиться.

Керкегор снова облачился в плащ и сел на лавку по другую сторону стола. Он сделал приглашающий жест.

– Раздели со мной трапезу, человек.

Страг с сомнением оглядел всевозможные фрукты в мисках, в животе квакнуло так громко, что, кажется, никакие фрукты не помогут, сейчас бы баранью ногу или зажаренного на вертеле поросенка. Однако, помедлив, взял спелое яблоко и звучно откусил. Брызнули капельки сока, твердоватая мякоть захрустела на крепких зубах.

Керкегор кивнул, придвинул к себе миску с замоченными в молоке зернами и принялся понемногу клевать.

– Скоро праздник Луны, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд поединщика. – Это своего рода подготовка. Пост. Приходится отказываться от мяса и от женщин.

– И от мужчин, – добавил Страг.

Керкегор закашлялся, глаза выпучились. Ярко-красный гребень возмущенно дернулся.

– Да как тебе только в голову взбрело…Мы ничем таким не занимаемся!

– А как же твои жены? Им же приходится отказываться от тебя.

Птеринг махнул рукой, выражение лица сменилось на доброжелательное.

– Курица – не птица, женщина – не птеринг, – изрек он, заговорщицки понизив голос до шепота. – Баба она и есть баба.

Страг быстро обглодал яблоко и положил огрызок на стол. Посмотрел на Керкегора в упор.

– Зачем позвал? – спросил он. – И почему вы все устроили там этот спектакль? Ты, Гнур, Брестида и Лотер!

Птеринг придал лицу невинное выражение, посмотрел честным открытым взглядом.

– Я понятия не имею, что хотела Брестида и все эти…звери, – сказал он. – А у нас, древних и мудрых птерингов, как я уже говорил, скоро праздник Луны.

Страг прищурился, взял горстку очищенных орехов.

– И что? Я лез на твою верхотуру только затем, чтобы это услышать? Знаешь, Керкегор, я за тебя рад. А внизу нельзя было об этом сказать?

Он посмотрел на клювастого Хранителя с осуждением, закинул орехи в рот.

Пару мгновений Керкегор молчал. Слышно было, как циркач звучно перемалывает зубами ореховые ядра.

Птеринг нехотя произнес:

– Знаешь, мои сородичи кого попало к себе не приглашают. Такое доверие оказывается лишь дорогим друзьям. А они, как существа благовоспитанные, потом могут отблагодарить чем-нибудь в ответ…

Страгу в лицо бросилась кровь. Он резко поднялся, задев локтем миску, и яблоки покатились через весь стол в разные стороны, посыпались на пол. От резкого движения у Страга за спиной перевернулась и с грохотом ударилась об пол лавка.

Его зеленые глаза сверкнули.

– Керкегор! – прорычал он. – Ты мне зубы не заговаривай! И не прикидывайся невинной девой на сеновале. Говори прямо, чего хочешь!

Птеринг тоже встал и развел руками. Он посмотрел с видом попавшего в безвыходное положение существа.

– Как я уже сказал, через два дня праздник, – произнес он, глядя поединщику в глаза. – Мне и моим сородичам нужен аркутарх.

– Арху-что? – не понял Страг.

Птеринг снова развел руками.

– Цветок, что ты видел в лесу. Он встречается очень редко. Но на празднике Луны – просто необходим. Вот я и прошу тебя, как союзник и как Хранитель Хранителя – принеси его мне.

Страг нагнулся и одной рукой без труда поднял тяжелую опрокинутую лавку, легко приставил к столу. Затем посмотрел на Керкегора, буквально прожигая взглядом.

– Значит, Гнуру и Лотеру с Брестидой тоже нужен цветок? Вы все хотите заполучить Лунную звезду. Но ты, значит, самый хитрый, да? Думаешь, раз позвал к себе домой и дал пожевать яблоко, то уже все, я на твоей стороне, что ли?

Птеринг скорбно покачал головой.

– Я считал, мы союзники. Я поддерживаю тебя и твои решения на Совете, а ты – меня. К себе пригласил тебя просто так, из дружеского расположения.

Поединщик покачал головой.

– Керкегор, твое вранье читается на раз-два. Выходит, вам всем просто нужен этот чертов цветок.

Птеринг на мгновение отвел взгляд, а затем снова устремил на циркача.

– Его не зря называют Лунной звездой, – сказал он быстро. – После того, как сорван, он остается живым еще какое-то время. И, когда на него падает свет полной луны, он являет собой неописуемое зрелище! И мой народ всегда поклоняется ему во время праздника Луны.

Глаза Керкегора на мгновение расширились, выражение птичьего лица сделалось завороженным, как будто в эту минуту он увидел перед собой тот самый цветок из леса.

– Благодарю за гостеприимство, – обронил Страг и направился к двери.

– Подожди! – воскликнул Керкегор, вскидывая пернатую ладонь. – Напоследок хочу тебе кое-что показать! Клянусь, такого ты не видел нигде и никогда!

Поединщик остановился и повернулся к нему, в глазах небрежный вопрос, на лице явное сомнение.

– Танец птерингиц! – торопливо пояснил Керкегор. – Я и одна из моих жен станцуем для тебя.

Страг посмотрел озадаченно.

– А что в ваших танцах такого особенного? Если это похоже на вашу утреннюю молитву, когда вы орете, как резаные, и не даете всем спать, то…