«Я для вас — ловушка. Мне не стоит вам все рассказывать, чем честнее я буду, тем сильнее вас обману, заманю своей искренностью».
«Умоляю, поймите: все, что к вам от меня приходит, для вас — ложь, ибо я — сама истина».
I
Я был не один, я был как все. Такую формулу разве забудешь?
Во время отпуска по болезни я ходил гулять по центральным кварталам. До чего красивый город, говорил я себе. Спускаясь в метро, я с кем-то столкнулся, и он грубо на меня заорал. «Вам меня не запугать», — крикнул я в ответ. Его кулак вылетел с поразительной резвостью, я покатился кубарем. Кругом было полно народа. Он тщетно пытался затеряться в толпе. Я слышал, как он яростно протестует: «Это он меня толкнул, оставьте меня в покое!» Мне не было больно, но моя шляпа закатилась в лужу, я, не иначе, был бледен, меня била дрожь. (Я отходил после болезни. Мне сказали: никаких потрясений.) Из сутолоки возник полицейский и спокойно предложил нам проследовать за ним. Мы поднимались по лестнице, отделенные друг от друга целой группкой. Он тоже был бледен, даже мертвенно-бледен. В полицейском участке его гнев вырвался наружу.
— Все очень просто, — перебивая его, сказал полицейский. — Он разозлился на этого господина и заехал ему кулаком в подбородок.
— Вы будете подавать жалобу? — спросил меня участковый.
— Можно я задам пару вопросов моему… этому человеку?
Я подошел и всмотрелся в него.
— Я хотел бы знать, кто вы.
— Какое вам дело?
— Вы женаты? У вас есть дети? Нет, мне хочется спросить о другом. Когда вы меня ударили, вы чувствовали, что должны это сделать, таков был долг: я бросил вам вызов. Теперь вы сожалеете об этом, потому что знаете, что я — такой же человек, как и вы.
— Как я? Мне от этого поплохело бы!
— Как вы, да, именно как вы. На худой конец, вы можете меня избить. Но убить меня, меня уничтожить — вы пойдете на это?
Я подступил к нему вплотную.
— Если я не такой, как вы, почему вы меня не растопчете?
Он неловко отшатнулся. Поднялся гомон. Участковый схватил меня за рукав. «Но это же… одержимый», — крикнул он. Полицейский потянул меня прочь. Выходя, я видел застывшие, холодные лица. Напавший смотрел на меня с ухмылкой, но лицо его было мертвенно-бледным.
Я знал, что такое иметь семью. Порой у меня не было об этом и мысли, я работал, приносил всем пользу, мы все были близки друг к другу. Но стоило вдруг чему-то случиться — и я мог обернуться назад. В приемной клиники меня ожидали мать и сестра. До чего жалкая приемная! Кресла, диваны, ковры, пианино и холодное освещение, постоянный полумрак. И однако же, больница была вполне современной. Но оставалась проблема окружающей обстановки, тишины: мне это объяснил врач. Я ощущал неловкость. Я не видел свою мать уже несколько лет. Я чувствовал, что она меня рассматривает.
— Ты неважно выглядишь.
Она спросила, почему их оповестили с таким опозданием.
— Я написал вам, как только смог. У меня была очень высокая температура, ничего, кроме жара. Ждали других симптомов, но они так и не появились. Вероятно, я бредил. По сути, мне не было плохо. Скорее теперь я чувствую себя усталым и обессиленным.
— Ты живешь в слишком плохих условиях. Твое жилье напоминает могилу. Почему бы тебе не вернуться домой?
— Мое жилье? Ну да, жилье на многое влияет. Вы виделись с врачом?
— Нет, он уже ушел, но мы поговорили с медсестрой.
— Я должен вернуться на работу. Я не могу оставаться вне общественной жизни. В отделе меня подменяют. Но мне недостает работы.
Обе всматривались в меня.
— Звучит смешно, я знаю. У меня такой незначительный пост. Но так ли это важно? Я должен продолжать свое дело.
Моя мать пробормотала что-то вроде: «Только от тебя зависит получить должность получше». Тут на меня накатило мучительное чувство: мы оба лгали. Мы даже не лгали, хуже того. Я говорил то, что следовало, но внезапно оказался выброшенным из текущего мгновения. Мне представилось, что все это могло происходить в другое время, тысячи лет тому назад, как будто время раскрылось и я провалился в его брешь. Мать сделалась откровенно неприятной. Я был сбит с толку, но в то же время лучше понимал, почему она казалась такой отстраненной, почему я на протяжении лет перестал ее видеть, почему… Все это повелось с давних пор. Теперь моя мать была кем-то из былых времен, величественной личностью, способной подвигнуть меня на совершенно безумные поступки. Это-то и есть семья. Возврат времен до закона, крик, пришедшие из прошлого грубые слова. Я посмотрел на мать, она вглядывалась в меня в явном замешательстве.
— Возвращайтесь к себе, — сказал я. — До завтра.
— Постой, что на тебя нашло? Мы же только пришли.
Она заплакала. Ее слезы усугубляли мое недомогание. Я извинился.
— Ты стал таким безучастным, — пробормотала она, — таким чужим.
— Да нет. Это жизнь заставляет так думать. Нужно работать, справляться изо дня в день. Отдаваясь всем, отдаляешься от своих.
— Так возвращайся выздоравливать домой.
— Может быть.
— Ты сильно похудел. Меня беспокоит твоя болезнь. Ты не заметил, как она начинается? Тебе уже нездоровилось?
Я смотрел на мать, ничего не отвечая.
— Ладно, мама, — сухим тоном сказала Луиза. — Не мучай его.
В полдень я отправился перекусить в маленький ресторанчик на соседней с мэрией улице. Столики были расставлены друг напротив друга вдоль очень узкого зала. За отсутствием свободных, я присел за кем-то уже занятый.
— Что нового, с тех пор как меня не было? — поинтересовался я у официантки. — Меню, во всяком случае, ничуть не изменилось.
— Да, вас несколько дней не было видно. Были в отпуске?
— Нет, болел.
Она поморщилась.
— Простите, — обратился я к своему соседу, — я вас несколько раз уже замечал, вы здесь завсегдатай. Работаете неподалеку?
— Не совсем. — Он мгновение изучал меня. — Несколько лет назад я работал продавцом в магазине в этом квартале. Потом сменил район, но по-прежнему часто сюда прихожу.
Вокруг стоял шум и гам, предметы сталкивались друг с другом, ложки скреблись по донышкам тарелок, жидкости лились в стаканы и бокалы. Прямо передо мной две женщины переговаривались из-за соседних столиков. «Она шпионит за мной, меня выслеживает». Я четко расслышал эти слова. Я вяло жевал пищу.
— Еда, правда, так себе…
Он скручивал сигарету.
— Недорого, да и порции большие.
На принесенной мне тарелке высилась горка овощей и большой кусок вареного мяса.
— Все, что надо, на месте, — сказал я, тыкая вилкой в мясо. — А результат никуда не годится.
— Ну-ну! Вечером жди хороший овощной суп. — Он продолжал непомерно расхваливать ресторан. — А вы? — спросил он. — Где вы работаете?
Это был довольно мелкий, весьма ухоженный мужчина. В его суждениях сквозила самоуверенность. «Поговорите с ним начистоту, — посоветовала женщина напротив меня. — Ну нет, я больше не скажу ему ни слова».
— Я работаю в мэрии.
— Чиновник? В этом есть свои преимущества.
Он хотел что-то добавить. Но женщина вдруг расплакалась, поспешно поднялась и прошла вглубь зала.
— Что там такое? — спросил я у официантки. Та, ничего не ответив, забрала у меня тарелку и придвинула куцее пирожное. Казалось, она говорит: «Что вам от меня надо? Это меня не касается».
— Она работает в швейной мастерской. Думаю, не поладила со смотрительницей.
— А вы, вы-то хорошо ладите с начальством?
Официантка пожала плечами, улыбнулась.
— Лучше некуда, — сказала она, удаляясь.
Мой сосед слушал все это с вниманием, но, как только мы остались одни, погрузился в чтение газеты. Вернулась женщина — со спокойным, блестящим лицом.
— Какие новости?