– Дяденьки, а вы кто?
Девочка была прямо как с картинки. Лет четырех или пяти, русая, в платочке, одета небогато, но опрятно. Прямо хоть фотографируй да на обложку книжек с русскими народными сказками вставляй. И из-за возраста еще дура дурой, поскольку не только не сообразила, что происходит, но и, повернувшись, заорала:
– Мама, мама, смотри…
Что там она хотела показать матери, дослушивать никто не стал. Просто бросились прочь. Стукнуть бы ее по башке, да и вся недолго, но все же ребенок, да еще русский… Словом, ретировались и, что закономерно, были почти сразу замечены.
Азартные крики раздались неожиданно близко. Впрочем, полякам сразу же пришлось задуматься, не слишком ли быстро они бегут. Лейтенант в два счета отправил наиболее шустрых на встречу с предками, все же автомат – это вещь! Остальные бросились в укрытия, и велик был соблазн продемонстрировать им, что современные пули способны доставать их где угодно, вот только времени не было. Пришлось дернуть прочь, стараясь оторваться от погони, и это почти удалось. Вихрем пронеслись по улице, где еще несколько минут назад их сдал юродивый. Вот, кстати, и он сам, лежит, башка разрублена почти пополам, саблей, наверное. Закономерный конец, но размышлять на тему «Бог – он все видит» не было времени. Прыжками форсируя заборы, они бежали к лесу.
Удача окончательно решила продемонстрировать Семену внушительную пятую точку буквально на последних метрах их суматошного бега. Лейтенант, будучи в лучшей форме, оторвался шагов на двадцать и уже нырнул под спасительные ветки густых, с темными иглами елок, а Семен, перепрыгивая через последний забор, оперся о кажущуюся надежной жердь. Та неожиданно с хрустом переломилась, и потерявший равновесие беглец с размаху ударился головой об очень некстати подвернувшуюся деревяшку.
Терял ли он сознание, Семен так и не понял, но, когда наконец стал соображать, враги были уже совсем рядом, а автомат, напротив, валялся где-то в стороне. Наверное, стоило попытаться отбиться из пистолетов, но рука автоматическим жестом нащупала шпагу, и в следующий момент Семен обнаружил, что стоит лицом к лицу с шестерыми противниками. Остальные бросились к лесу, ловить успевшего скрыться лейтенанта, а эти, очевидно, решили, что справятся и сами. Весьма опасное рассуждение, как-то отстраненно подумал Семен, привычно взвешивая в руке оружие. Наверняка враги опытнее, но за ним школа, обогнавшая местную на несколько столетий, и чьи шансы предпочтительнее, еще надо подумать.
– Бросай шпагу, москаль…
Как ни странно, эти слова, произнесенные с чудовищным акцентом, он понял моментально.
Его противники, судя по всему, ни на миг не сомневались, что численный перевес дает им право командовать. Не сомневались они и в том, что приказ их будет выполнен. Aгa, щ-щас. Хлопнув левой рукой с зажатой в разом вспотевшем кулаке дагой по бицепсу правой, Семен одним интернациональным жестом объяснил полякам, кто они такие и куда им следует идти. Он не боялся пшеков там, в своем времени, не считал нужным делать этого и здесь. Правда, разозлил он их наверняка…
Все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, а тело уже работало, и, неожиданно для численно превосходящего врага, Семен атаковал. Тот умник, который требовал сдаться, был на шаг впереди остальных и стоял очень удобно. Наверное, он считал, что находится на безопасной дистанции, и совершенно не учел, что прямая шпага испанского образца значительно длиннее привычной ему сабли. Вряд ли он, безжизненной грудой костей оседая на землю, успел понять, что же произошло, когда рядом заверещал его товарищ. Ему «повезло» больше – успел среагировать, попытался блокировать удар, но не слишком удачно. Крестовина сабли, в отличие от развитого эфеса шпаги, весьма посредственная защита, так что этот кадр выбыл из боя, лишившись трех пальцев. Ну а потом остальные, сообразив, что их наглым образом убивают, подбадривая себя громкими воплями, ринулись в атаку. И завертелось!
Это только кажется, что в раскладах «четверо против одного» результат предрешен. На самом деле противник по-настоящему опасен, только когда умеет работать группой. В случае же, если каждый сам за себя, бороться с ними вполне можно, что Семен и продемонстрировал. Не дал взять себя в кольцо, легко разорвал дистанцию и держался так, чтобы не иметь против себя более двух противников. Последнее, учитывая, что поляки мешали друг другу, оказалось несложно. Правда, оставался шанс, что они, сообразив, что к чему, сумеют атаковать согласованно, однако именно этого Семен им сделать не дал.
Первого врага он положил легко. Не потому, что поляки были неумехами или плохими бойцами – просто они привыкли рубиться, школа же Семена предписывала менее зрелищные, но более эффективные действия. Неудивительно, что первого из поляков он поймал на замахе. Доспехов на нем почему-то не было, и шпага проткнула нахала легко, словно кусок масла. Правда, Семен после этого и сам едва успел отскочить – товарищ свежеубиенного бросился вперед и едва не оттяпал ему руку. Ну и ладно. Уйти в сторону, не блокировать удар жестко, а отвести его, спустив вниз и вбок. Поляк чуть нырнул вперед, и этого оказалось достаточно. Сократить дистанцию, ударить в шею дагой – и остаться уже против всего двух противников, удивленно переглядывающихся и не въехавших пока в ситуацию. Все правильно, с начала боя не прошло и минуты.
Но они не были трусами. Мерзавцами – возможно, захватчиками – несомненно, но никак не трусами. Заорав, поляки дружно бросились в атаку. Ну что же… Семен убил их обоих, спокойно и не торопясь, как на тренировке. Окинул взглядом дело рук своих. Ляпота! Можно забирать автомат и сваливать.
– Неплохо, неплохо…
На этот раз акцент был не польским. Даже не немецким – фрицев Семену и у себя дома не раз слышать приходилось. Развернувшись, он с удивлением обнаружил высокого, почти одного с ним роста человека в потрепанной, но некогда явно богатой темной одежде. И вооружен он был почти так же, как и сам Семен. Длинная шпага, дага… Разве что эфесы оружия были еще более развитыми, да кинжал на половину ладони длиннее.
– Тебе чего, дядя? На тот свет торопишься? – адреналин, уже привычно булькающий в крови, не способствовал вежливости.
– Нет. Просто давно не встречал достойного противника и уже заскучал, а тут такой подарок небес. Защищайся!
Ну, защищаться – значит, защищаться. Семен с интересом наблюдал за тем, как его новый противник двигается. Мягко, по-кошачьи, и при этом выглядит очень спокойным. То, что тот, приблизившись, начал мягко обходить хроноразведчика по кругу, Семена не смутило. Подобная тактика была весьма распространена в испанской и итальянской школах фехтования, а может, и еще где-то. Ничего нового, сейчас он…
Что сейчас, додумать Семен так и не успел. Выпад противника, неожиданно быстрый и сильный, он едва не прозевал, но все же отбил. А в следующий момент в голове будто вспыхнуло солнце, ноги подкосились, и Семен, теряя сознание, осел на землю.
Сознание возвращалось медленно и мучительно, вместе с тошнотой и головной болью. Вдобавок ресницы слиплись, а протереть глаза не было никакой возможности – руки оказались связаны за спиной. Грамотно связаны, кстати – вроде и не давит нигде, и освободиться не получается. Пришлось раскрывать глаза естественным, так сказать, путем. Семен чуть не взвыл, открывая, а потом вновь едва удержался от вопля, так по ним резанул свет.
Самое обидное, свету того на поверку оказалось чуть. Чахоточный солнечный лучик с трудом пробивался через крохотное оконце и разбивался о черную, закопченную стену. По этой стене, покрытой многолетним слоем сажи, Семен и определил, что находится в какой-то бане. Видать, притащили и бросили, не забыв припереть дверь. Впрочем, он и без того вряд ли смог бы сбежать – мутило так, что Семен не мог сфокусировать зрение на чем-то одном, все плыло перед глазами, будто на волнах.
Когда за ним пришли, пленник уже оклемался. Не то чтобы совсем, но стоять оказался способен, и в дверь, широкую, но по-банному низкую, вписался, не обтесав макушкой притолоку, что выглядело серьезным достижением. Затем по глазам снова резануло дневным светом, так, что пришлось зажмуриться, но толчок в спину дал понять, что задерживаться не стоит, и Семен покорно зашагал вперед, гадая, что его ожидает, и понимая в душе, что ничего хорошего точно.
