– Это довольно интересно, вы не считаете? – Валери д’Орсе заняла более спокойную и взвешенную позицию. Прочие посмотрели на нее с недоумением. – Нет, правда, – продолжила Валери, самым непринужденным образом проигнорировав их откровенный скептицизм: – Взгляните. – И она подняла свою ладонь, сравнивая ее с пятном.

– Не трогайте его! – прошипела мадам Таблье. – Это улика!

– Я и не собираюсь его трогать! – отбрила Валери тем же свистящим шепотом, не опуская руки.

– Да уж, будьте любезны, не трогайте, – последовал слегка желчный ответ.

– Глядите. – Ладонь Валери нависла над красным отпечатком на стене. – Видите?

– Теперь нет. Ваша рука все закрыла к чертям.

– Мадам Таблье, я пытаюсь показать вам размер руки…

– А какое это имеет значение?

Ричард, накопивший за свою жизнь достаточно опыта, прекрасно знал, когда лучше не вмешиваться. Чуть ранее на неделе он наткнулся на двух своих куриц, Лану Тернер[7] и Джоан Кроуфорд[8], сцепившихся за дохлую мышь, и тогда пришел к такому же выводу, как и сейчас: оставь их в покое – и пусть природа возьмет свое. К тому же споры на французском, а по правде сказать, и любое выражение взрывных эмоций казались ему неимоверно сложными с точки зрения языка, требующими огромных усилий. Валери опустила ладонь, уперлась руками в бока и многозначительно обернулась к мадам Таблье.

– Я пытаюсь показать вам кое-что. Так что опустите свою швабру и дайте мне объяснить.

Никогда прежде он не видел, чтобы кому-нибудь удавалось одержать верх над мадам Таблье, хотя следовало признать, что он не видел даже, чтобы кто-нибудь пытался. Но, может, что-то мелькнуло во взгляде Валери – с того места, где стоял Ричард, было незаметно, – а может, дело было в едва заметном изменении тона, однако старшая женщина моргнула первой и опустила швабру. Когда вопросы субординации разрешились, Валери продолжила, подняв правую руку с идеальным маникюром снова.

– В этой комнате останавливался мужчина, так?

– Да. – Ричард слегка опешил, оказавшись внезапно вовлеченным в беседу. – Мсье Граншо. Он уже останавливался у нас прежде.

– Маленького роста?

– Да, полагаю, так.

– Что ж, не сомневаюсь. – Она настойчиво продолжила. – Я не слишком крупная женщина, но наши руки почти одного размера.

Ричард не был уверен, есть ли тут связь с чем-либо, но Валери считала это важным, а он не собирался возражать. Мадам Таблье тем не менее проявила еще меньше уверенности и, наконец-то отставив швабру в сторону, подняла к отпечатку собственную руку: для сравнения. Рука Валери рядом с ее походила на руку ребенка.

– Мой почивший супруг, упокой Господь его душу, бывало, говорил, что такими руками я могла бы удавить целую лошадь словно курицу.

С учетом всех обстоятельств это были очень странные слова, и Ричард с Валери решили, что лучше всего их просто проигнорировать. Пусть даже ни один, ни вторая не смогли отвести глаз от мясистой, похожей на окорок конечности пожилой женщины.

– Ну, в дверь он стучал, да, – произнес Ричард. Он пытался припомнить еще что-нибудь, но старик был не особо запоминающимся, да и сам Ричард, кстати, нечасто утруждал себя болтовней с гостями. – Нет, не высокий, точно. Трудно сказать, честно говоря, он был довольно, э-э-э… – он судорожно пытался подобрать французское слово, – сутулый, – добавил он по-английски извиняющимся тоном.

– Сутулый? – Казалось, Валери сердится, причем скорее на себя, за то, что не знает этого слова, чем на готового удариться в панику Ричарда.

– Да, ох, что же это за слово? – Он почесал затылок. – Эрм… – Он вдруг ощутил невероятное напряжение и даже нагнулся вперед, пытаясь проиллюстрировать позу. – Courbe! – триумфально заявил он в пол, а затем выпрямился, щелкнул пальцами и указал с видом победителя на Валери. – Courbe![9] – повторил он с облегчением. – Мсье Граншо был courbe.

– Ладно. – Мадам Таблье была само высокомерие. – Это мы поняли.

– Этот отпечаток о многом нам говорит, я считаю. – Валери снова взяла контроль над ситуацией в свои руки, достав откуда-то карандаш и принявшись указывать им на стену. – Здесь масса информации.

– Dio mio![10] – Возглас раздался у двери, в которой замер синьор Риззоли, ныне судорожно крестившийся.

– Это всего лишь детский рисунок, синьор, – выпалила Валери по-итальянски практически молниеносно, но молодой итальянец не выглядел убежденным.

– Могу я помочь вам, синьор? – громко спросил Ричард по-английски.

– Piu caffe, per favore, piu caffe[11], – ответил тот, не отрывая взгляда от отпечатка.

– Мадам Таблье, вы не могли бы обслужить этого джентльмена, пожалуйста?

– О, так вот, значит, как, да? Я отправлюсь выполнять всю грязную работу, пока вы двое тут секретничаете. Ха! Я должна была сразу это понять. – Она промаршировала мимо синьора Риззоли и, топая, ринулась вниз по лестнице.

– И вот они, мои баллы на «ТрипЭдвайзере»[12], – мрачно пробормотал Ричард, когда встревоженный итальянец отправился вслед за ней.

– Что?

– Ничего. Что вы имели в виду под «информацией»? Информацией о чем?

– О том, кто такой этот джентльмен, – сказала Валери так, словно это было самой очевидной вещью в мире. – Взгляните. – Она снова подняла карандаш. – Вот линия жизни, а вот линия поменьше, параллельная ей, видите? – Ричард кивнул. – Основная линия жизни прямая, она указывает на силу и энергичность, а меньшая линия это подтверждает. Похоже, ваш мсье Граншо весьма устойчив к болезням. А вот у основания линии жизни, здесь, раздвоение. Это указывает на одиночку, оторванного от семьи. Он всегда был один, вы сказали? – Ричард уже перестал следить за карандашом Валери и теперь разглядывал собственные ладони. Как ни прискорбно, но и у него было раздвоение. – Линия ума здесь длинная и прямая, значит, он преданный человек, но и упрямый тоже. – И снова Ричард посмотрел на собственную ладонь, где линия ума была едва заметна. – Однако это интересно: здесь либо нет четкой линии сердца, либо она слилась с линией ума. Это хорошо для мужчины, означает силу, успех.

– А для женщины?

– Для женщины? Не так хорошо. Разрушительно, вредоносно. Вот здесь должна быть линия брака. Но ее нет. И снова: он целеустремленный человек, не заботящийся ни о браке, ни о противоположном поле – лишь о самом себе.

– Так он не был женат? – предположил Ричард.

– Нет, если, конечно, не был слишком юн, чтобы эта линия успела сформироваться. Но мы-то знаем, что это не так.

– У меня тоже нет линии брака, – печально признался Ричард; утро становилось по-настоящему отвратительным. – Только морщины. – Валери строго взглянула сначала на него, а затем на его ладонь.

– Нет, – возразила она, – у вас много линий брака, глядите: как минимум три.

– Три брака!

– Необязательно. Это может означать много браков, один брак и пару любовных историй или даже то, что у вас есть одна настоящая любовь и она в три раза сильнее того, что может испытывать один человек.

Ричард с отвращением сжал ладонь.

– Все это чертовски расплывчато, если хотите знать мое мнение!

– О да, – легкомысленно подтвердила Валери, – настоящее мумбо-юмбо. – Ему понравилось, как она произнесла «мумбо-юмбо». – Но некоторые люди верят в подобное, отчего оно становится интересным.

На верхней ступеньке лестницы с шумом возникла мадам Таблье.

– От всего этого итальянцы дали деру, – заявила она, едва отдышавшись. – Ну? Тело уже нашли?

– Тело?

Ричард встревоженно огляделся вокруг; подобная мысль, как ни странно, ему и в голову не приходила. Хотя спрятать тело здесь не представлялось возможным. Шкафа не было, только деревянная вешалка-перекладина. Кровать застелена, словно на ней и не спали, и под ней тоже определенно ничего не было. В углу стоял расписной сундук, как обычно, раскрытый, с высыпавшейся наружу лавандой. Багаж отсутствовал. На самом деле, не считая кровавого отпечатка, комната была абсолютно готова к приему нового постояльца.