Рябушинские, судя по особняку, за границей не бедствовали. Дом моего тестя особняком можно было назвать с натяжкой. Два этажа, штук восемь комнат. А тут настоящий дворец. Все правильно. В России они были людьми богатыми, и во Францию уехали не с пустыми руками.
— Вам назначено? — сурово спросил меня на входе швейцар.
Вместо ответа я пристально посмотрел в глаза цербера и сказал:
— У нас договоренность с хозяином… Но если вы меня не хотите впустить, настаивать не стану. Огромный привет господину Рябушинскому…
И чего это я так себя повел? Наверное, задело "вам назначено'.Да кто такой этот вшивый миллионер, чтобы назначать встречи советскому чекисту? Обнаглели. Пора еще одну революцию устраивать.
Надо было оставить визитную карточку, но я ими так и не обзавелся, хотя собираюсь уже год, но обойдется. Я развернулся и собрался уйти, но в спину донесся испуганный вопль швейцара:
— Господин Кустов, постойте, вы меня не так поняли.
Ишь ты, даже фамилию знает. Наверняка его уже предупредили. Вот теперь-то уж тем более — шиш я сюда пойду.
— Я вас прекрасно понял, — сказал я, бросая слова через плечо. — Доложите хозяину, что советский торгпред ждет его… — Поискав глазами какую-нибудь вывеску тутошнего общепита, не нашел и сказал: — Так вот… Торгпред ждет его в кафе. Кстати, где здесь ближайшее кафе?
— Господин Кустов, я вас очень прошу…
Кажется, бедный швейцар был готов упасть на колени. Нет уж, милые мои. Это не я настаивал на встрече, а меня пригласили. Хозяину положено встречать гостя самому, а не ставить швейцаров. Ишь, развели тут контрреволюцию. А ведь я мог бы сам назначить встречу в торгпредстве. И чего это я поперся?
— Так здесь поблизости нет кафе? — проговорил я.
— Вот там вот, за углом, — пробормотал швейцар. — Только, там все дорого.
— А вы, голубчик, еще и нахамить решили? Что и сколько стоит, я и без ваших соплей разберусь.
Может, я сейчас и сам не слишком-то вежлив, но не люблю швейцаров. И не только таких, как отставной циркач у моей гостиницы, но и таких. Вот этот вот… Судя по выправке — офицер, а если судить по возрасту, так в штаб-офицерских чинах. Все понимаю — не виноват подполковник, жизнь заставила, на чужбину забросила, но все равно…
Правда, усевшись за столик и попытавшись проанализировать свое поведение, понял: во-первых, я не захотел войти в особняк из-за элементарного страха. Скорее всего, в особняке палочек Коха летает больше, нежели на нейтральной территории. А во-вторых, мне не очень-то и хотелось видеть Рябушинского. Вроде, он мне и не нужен вовсе. А что вообще повелся — так из чистого любопытства. Интересно же глянуть на одного из самых богатых людей. Вернее — уже не настолько богатого.
И что же? Не успел я выпить чашку кофе, как явился сам Рябушинский. То, что это именно он, определил по окладистой бороде.
Павел Павлович, следует отдать ему должное, не начал сетовать и зазывать меня обратно. Усевшись и щёлкнув пальцами в сторону официанта (тот подлетел быстрее, нежели ко мне), и сказал:
— Дорогой, закройте ваше заведение на два часа, я потом все возмещу. И мне тоже кофе. — Повернувшись ко мне, спросил. — Возможно, вы что-то покрепче предпочитаете?
— Мой кофе достаточно крепкий, — нейтральным тоном ответил я.
— Очень хорошо, — кивнул Рябушинский и, словно бы оправдываясь, сказал: — А я вообще не пью.
А то я не знаю, что Рябушинские из старообрядцев. Да и вообще, большинство московских купцов происходят из числа моих одноверцев, а те, кто даже и был из «никонианцев», быстренько переходили в старую веру. Со «своими» всегда дела вести легче. Даже иудеи принимали крещение по канонам старой веры.
Но говорить, что я и сам из таких, не стану. Тем более, что это Аксенов из староверов, а вот Кустов из каких?
— Надо было нам сразу встречу в кафе назначить. Напугали вы моего Епифания.
— Епифаний, он в каком чине был? — поинтересовался я.
— Да кто его знает? Не то в вахмистрах, не то в полковниках.
Амбиций-то у господина Рябушинского! А швейцара и на самом деле зовут Епифаний?
— Павел Павлович, вы человек занятой. Чтобы не тратить ваше время, давайте вы скажете сразу — в чем интерес семьи Рябушинских или ваш лично к советскому торговому представителю? Как я полагаю, денег для Советской России вы не дадите. Со своей стороны, хочу сказать, что возвращения вашей собственности, вроде завода АМО или какой-то компенсации, тоже ждать не стоит. Закона о реституции у нас нет, да и не будет. Все, что национализировано, останется у нас.
— Вы правы, — усмехнулся Рябушинский. — Денег большевикам я не дам, равно как и от вас я ничего не жду. Но у меня есть взаимовыгодное предложение. Вы назначаете меня управляющим Московской биржи, а я занимаюсь операциями с акциями советских предприятий.
А у нас уже открылись биржи? Не знал. Вот это плохо. Не в том смысле, что биржа открылась, а в том, что я об этом не знаю. Такие вещи торгпреду знать положено. Впрочем, ничего удивительного. Ежели разрешено создавать кооперативы и акционерные общества, так и биржи откроются. Да и кооператорам удобнее покупать товар в одном месте, нежели искать поставщиков. Только я сомневаюсь, что РСФСР позволит свободную куплю-продажу ценных бумаг. Скорее всего, все операции станут происходить под пристальным взором государственных инспекторов. А какой же дурак тогда рискнет вкладывать деньги в акции и, кому это надо «светить» доходы?
— Не очень хорошо понимаю — зачем это вам? А уж тем более не понимаю — зачем это нам?
— Вы получаете специалиста, который много лет работал именно на фондовой бирже. Я смогу размещать на Московской бирже ценные бумаги европейских стран, даже бумаги Северо-Американских соединенных штатов.
— И вы отправитесь в Москву, чтобы управлять биржей?
— Зачем же мне ехать самому? — пожал плечами Рябушинский. — Имеется телеграфная связь. Я отправлю в Москву, а еще в те города, где можно создать фондовые биржи — в Петрограде, Самаре, Саратове, своих людей. Половина прибыли буду отдавать Советской России. По моим подсчетам это составит до десяти миллионов рублей год.
— Нынешних рублей? — улыбнулся я.
— Нет, ни в коей мере, — замахал руками Павел Павлович. — Я имею в виду рублей дореволюционных. С чем бы их сравнить? Наверное, с нынешним долларом.
— А что вы потребуете взамен? Только управление биржами?
— Разумеется нет. Я хочу участвовать в выработке стратегически важных политических вопросов. Естественно, что я хочу стать членом правительства России, пусть даже в качестве министра без портфеля.
А ведь теперь я догадываюсь о политических пристрастиях Рябушинского. Скорее всего, он выступал за то, чтобы поставить государство под контроль российских олигархов.
Интересно, он это всерьез об участии в выработке стратегических планов? Наверное, человек в коммунистическую партию вступать надумал. Сейчас еще и рекомендацию у меня попросит. А что, интересная мысль. Вступает Рябушинский в РКП (б), делает карьеру, становится членом Политбюро. Вот тут-то он и начнет участвовать в выработке стратегии.
— Господин-товарищ Кустов, — слегка насмешливо сказал Рябушинский. — Если Советская власть всерьез собирается заниматься развитием экономики, ей не обойтись без специалистов. Экономика — это не только деньги, но и ценные бумаги. Вы специалист в ценных бумагах?
— Увы.
— То-то и оно! — наставительно потряс указательным пальцем бывший олигарх. — Чтобы зарабатывать деньги, нужны профессионалы. Вы в курсе, в какие акции следует вкладывать деньги?
Я опять неопределенно пожал плечами.
— Вот, смотрите, — полез Рябушинский во внутренний карман. Вытащив оттуда какую-то бумажку, торжественно положил ее передо мной. — На сегодняшний день самое выгодное вложение капитала. Купил благодаря своему американскому брокеру. Во Франции не успел, зато в штатах приобрел почти на семьсот тысяч долларов. Американо-английское акционерное общество «Main road» с уставным капиталом в двести миллионов долларов! Вложил семьсот тысяч, выручу миллион, не меньше. А если дождаться, пока туннель не начнет давать прибыль — так и два!
