Её Создатели в своё время были очень могущественной цивилизацией, развивавшейся сотни тысяч лет. К сожалению, все их знания, возможности и неукротимая воля не смогли остановить то, что не имеет названия. То, что вошло в их часть Вселенной и сокрушило цивилизацию, как и всех остальных на своём пути. Тысячелетия ушли на борьбу, итог которой был очевиден. Пока одни сражались, другие с холодной, расчетливой бесжалостностью создавали оружие, которое рано или поздно сможет остановить поглощение.

Так была создана Она.

Уцелевшие бежали. Позади осталась только смерть, но разумы были охвачены яростью и надеждой.

Москва — не Амстердам. Совсем не Амстердам. Был прохладный сентябрьский вечер, я ехал с работы на велосипеде и проклинал чиновников на все лады. Велодорожки проложили, а ливнёвки после этого работать перестали. Переехал очередную глубокую лужу, наскочил колесом на какую-то незаметную ветку и чуть не упал в грязную воду. Вот так всегда после дождя. Местами просто река течет, которую разбрызгивают машины. А на сухую пешеходную часть не переедешь, и ехать придется совсем медленно и заматерит кто-то обязательно — народу вечером полно, все торопятся под ветром и мелкой моросью по домам и каждый второй на взводе. В последнее время все обозлены, кто мобилизацией, кто новостями, кто не пойми чем.

Кроссовки промокли. Не беда, конечно, но малоприятно, капюшон сдувает ветром, приходится терпеть непогоду без него. Работаю далеко за Водным Стадионом, живу на Щукинской, дорога на велобайке обычно занимает 30–40 минут, на машине час, двумя трамваями и метро или двумя электричками — час(это в среднем, обычно больше, трамваи часто ломаются где-то на линии и привет! трамвайная пробка, приходится идти пешком), выбор очевиден, если ты программист, физическую энергию девать некуда и погода позволяет. Ну и есть склонность к риску, по Москве на велосипеде катать — это часто риск. Глаза надо держать на макушке, иметь холодную голову и уметь переносить дискомфорт от дороги и погоды. Но обычно почти всё в велопутешествии даже в столице только радует. Это просто кайф обгонять пробки, пешеходов, скакать по бордюрам, наслаждаться ветром в лицо, редкими парками и свободой передвижения.

Выехал наконец на Ленинградку, после ремонта несколько лет назад здесь стало намного приятнее. Раньше приходилось ехать прямо по шоссе, быстро и постоянно оглядываясь. Теперь ямы и колдобины от бесконечного ремонта убрали, ровные удобные тротуары, людей с правой стороны в центр всегда мало, катить можно в своё удовольствие.

Загляделся на одного чудика и притормозил рядом. Парень лет 25 в вечернем сумраке уткнулся в скамейку, нагнулся, взявшись одной рукой за спинку, а второй зачем-то стучал по скамейке. Бейсболка с него слетела, он молча бил кулаком с искаженным лицом и всхлипывал.

— Эй! Ты чего, мужик? — заорал я, смотреть на парня было неприятно. Он был вроде в сознании, но проводил какую-то мазохистскую практику.

Парень от моего крика дёрнулся и замер, покрутил головой по сторонам и даже посмотрел вверх, потом встал ровно и с выражением ужаса уставился на свою руку.

— Тебе перекись дать?

— Да-давай…

Я к нему подъехал и помог перевязать сбитые костяшки. Всегда вожу с собой перекись, хлоргексидин, бинты — привычка.

— Ты чего делал? Что за файтинг такой со скамейкой?

— Не знаю, в глазах что-то было, голова пипец как болит, — парень явно не мог очухаться, взгляд ошалелый, смотрит растерянно, дал себя перевязать. Всмотрелся ему в лицо, не пьяный, не под кайфом. Хотя не спец по всякой дури.

— В глазах?

— Я видел текст… нечитаемый… он мне резал глаза, я по нему бил, буквы исчезали и опять появлялись… какой-то бред. Как блогер один в тик-токе, типа видит буквы и йероглифы какие-то…

— Поняяятно… — протянул я. — а сейчас нормально?

— Да, не вижу… просто бред!! Голова только болит!

— Ладно, в следующий раз выбери подушку что ли, — я залез на байк и погнал дальше. Парень даже не сказал спасибо, ну и хрен с ним, у него явно проблемы.

В новостях везде было полно какой-то дури, дезы, истерии, я сознательно много лет не смотрел телевизор, не читал новостные сайты, только утром и вечером смотрел в тележке каналы, чтобы быть в курсе, летят на нас бомбы или еще поживём, но на работе избегал, иначе работать не мог. Для программирования мне нужен полный информационный вакуум, иначе голова не соображает.

Съехал с дорожки в лес. Этот лес я обожал, называл его по-старому, как привык с детства, Покровско-Глебово, названный так по усадьбе. Конечно, ему с годами доставалось всё сильнее, площадь всё срезали и срезали, надвигались заборы, коттеджи. Со стороны Ленинградки какие-то мудилы захапали нехилую часть парка и огородились четырехметровым забором. Деревья постепенно вырубали, подсаживали меньше, подлесок вымирал, но все равно это был лес. Почти настоящий, тихий, с белками, с дикими выше головы зарослями, с ручьем, по которому почти круглый год плавают утки. С родником Белый Лебедь, куда я любил заезжать на обратной дороге домой, напиться ледяной воды, набрать с собой в бутылку.

Осенью быстро темнело, здесь тоже устроили благоустройство, всё перерыли, фонари не работали, темень стояла как было много лет назад, когда освещение ещё не добавляли на аллеях. Включил на руле фонарик, но он освещал только пространство под колесами за метр, поэтому ехал осторожно, шелестя мокрыми листьями, объезжая кучи песка, оставленного рабочими, доски.

Когда рядом из темноты выплыла фигура рабочего, сильно дернулся, чудом не упав как недавно на ветке.

— Ёб твою! — прошипел сквозь зубы, выровняв байк и невольно затормозив.

Рабочий стоял и пялился мимо меня в темноту. Какой-то киргиз, не особо разбираюсь в национальностях. Черты лица рубленые, обветренные, глаза узкие, но сейчас расширены без тени сознания, зрачки дёрганые. Руки немного шевелились, зубы оскалены. На меня он так и не посмотрел.

Лес, темнота, тишина, никого вокруг. Жуть.

— Оба! — вдруг четко сказал рабочий, кивнув и снова замер.

— Да ну нахер, — стараясь не оглядываться, я поехал дальше, по спине табуном ходили мурашки.

Навалилось ощущение, что происходит что-то страшное, оно уже рядом. За спиной, вокруг в воздухе.

Я совсем замедлил скорость, фонарь помогал слабо, но слух говорил, что рядом никого. Опасности нет, все нормально, сказал себе, сжав зубы. Ненавижу мистику. Реальны только те опасности, с которыми можно справиться, поэтому всегда в любых ситуациях сохранял рассудок, потому что был в состоянии со всем справиться.

Уверенность в себе моя фишка.

— Оба! — приглушенно снова прозвучал сзади возглас рабочего, но на этот раз я не вздрогнул.

На волевых доехал как обычно до родника, даже не почувствовав кайфа от привычного крутого спуска по обрыву, слез с байка, потому что пошел песок и потащил его рядом. Из кустов на меня прыгнул огромный черный пёс.

С реакцией у меня всё в порядке — хотя волосы встали дыбом, я отгородился велом и жестко приказал собаке. — Стоять!

Собака, опустив голову, пыталась обогнуть вел, хвост у неё был приподнят и нервно дёргался, она явно не боялась и готовилась молча кинуться.

— Назад. Иди назад, — цедил я, прикрываясь рамой одной рукой, а второй вытаскивая выкидной нож.

— Фу! Назад! Ришар! Фу! Быстро ко мне! — проявился из кустов хозяин собаки с полунаполненной бутылкой в руке и фонариком на лбу.

— Бля, — больше всего мне сейчас хотелось прирезать не собаку, а ее хозяина.

— Извините, — худощавый мужчина средних лет оттаскивал пса за ошейник и начал прицеплять поводок, — Ришар всегда очень спокойный и никогда не нападает ни на собак ни тем более на людей! Но последние дни он прямо сам не свой, то скулит, то рычит на всех. Я тут обычно вечером не встречаю никого, хожу поэтому без поводка, вас не услышал, вода булькает, дождь, не слышно ничего, извините, пожалуйста!