– Меня отправят в санаторий, когда выпишут, – Лидочка мечтательно посмотрела в окно.

– Круто, – кивнул я. – Ты это хотела мне сказать?

– А ты что-то другое хотел узнать? – Лидочка перестала улыбаться и вытаращилась на меня, как мартышка на удава.

Я немеряно всего хотел узнать. Но, похоже, Рубанова не спешила разглашать информацию.

– Ладно, – сказал я. – К Юрику меня больше не пустят. И раз с тобой тоже всё нормально…

– К Юрику не пустят? – вскинулась Лидочка. – А что с ним такое?

– Вот это мне тоже интересно. Только сейчас у него не спросить, поэтому…

– Слушай, Орлов, – перебила она, – а как ты с Кусковой договорился? Не могу поверить, что она вдруг осознала и раскаялась. Я, конечно, тоже бестолочь, надо было сразу это пресечь, но… Ты-то как её приструнил, я не пойму?!

– Выменял. Её готовность сотрудничать на свидание.

– Ты ей свидание обещал?! Шантажистке?!

Со свиданием я попал, конечно. Ввергнув себя в пучину кусковщины, я не очень представлял, как буду выкручиваться в сложившихся обстоятельствах – когда все, кто мне нужен, полегли в больнице.

– Но послушай, – Лидочка приподнялась на руках, чтобы сесть повыше, – если ты и Кускова… В смысле… Вместе, то как тогда…

– Лида. – Я дважды хлопнул в ладоши. Я вдруг понял, что она меня заговаривает. – Ты ведь меня сама позвала!

– Я? – Рубанова испуганно заморгала. – А как там наши? Как Дёмина?

– Лид, у тебя мозги отшибло?! – не сдержался я и тут же покраснел, как лягушка-древолаз. Ведь именно мозги у неё и отшибло. Именно об этом я и хотел поговорить.

Мы уставились друг на друга.

– У меня… – Рубанова закашлялась. – У ме…

– Водички? – издевательски спросил я.

Она насупилась и тяжело задышала, как будто решалась на прыжок с парашютом. Потом уставилась мне между глаз, изобразив лицом страдание. На Лидочкином лбу выступила испарина, и я испугался, что критично усугубляю её психическое перенапряжение. Она шевелила губами, бровями, крыльями носа, но звуков не издавала.

И тут до меня дошло:

– Ты не можешь рассказать?

Рубанова откинулась на подушки и едва заметно кивнула.

– Хотя, если только… – Она потянула меня за руку. – Сядь!

Я послушно сел на кровать. Лидочка обняла меня за шею, притянула к себе и поцеловала. По-взрослому.

Сначала я ничего не понял. А потом наоборот – понял разные вещи.

Во-первых, Рубанова здорова. Ну, в той части, которая представляла актуальный интерес. То есть, сотрясение у неё было, всё так, но главное – она не была зомбирована. Хотя следы чужого присутствия у неё в голове остались, вот их-то я как раз и ощущал.

Во-вторых, она не может об этом говорить. Какая-то химическая реакция в организме блокирует все попытки обсудить эту тему. Если выражаться словами из маминых сериалов, у жертвы начинается что-то вроде панической атаки, вплоть до невозможности дышать.

Ну, и в-третьих, Лидочка понятия не имеет, почему я способен каким-то образом распознать всю эту информацию. Другие не могут. Не то чтобы она пробовала с кем-то поделиться, как раз нет – пока она была под контролем, ей даже подумать о том, чтобы кому-то рассказать, было больно.

Вот тут я понял, каким героем оказался Юрик. Юрик, который умудрился написать записку про школу. Он же тогда до полуобморочного состояния дошёл, а всё-таки сумел заставить себя взбунтоваться. Какие муки он испытывал, булькая Маринке в трубку, я даже представлять не хотел. Как раз потому, что, невольно разделяя чувства Рубановой, легко мог это представить.

Отчего-то я вспомнил Коня и почувствовал страх. Нет, не страх, – ужас. Парализующий. Как у обморочных коз, чьи мышцы от страха мгновенно деревенеют. При этом само животное остаётся в сознании. И это сознание, и этот ужас… В общем, всё это было Лидочкино. Так себе получился поцелуй.

По косяку тихонько поскребли, и я обернулся. В проёме двери стояла Дёмина.

– Привет, – сказала она официальным тоном. – Я тут… пришла. Ну и… пойду.

В другое время я бы заржал, но сейчас почему-то не было настроения. Я немного пооткрывал рот, как бестолковый гуппи, выдавая пузырьки воздуха вместо слов. Рубанова молча катала пальцем ворсинки на одеяле.

Маринка прошла в палату, вытащила из пакета два апельсина, шоколадку, сок, разложила всё это в ряд на тумбочке и, оценив композицию, кивнула:

– Вот. Еда и… Всё такое.

Это снова было смешно, но желания посмеяться у меня опять не возникло. Дёмина улыбнулась сама и зачем-то пожала плечами.

– Спасибо, – сказала Рубанова. – Ты неправильно подумала.

– Ага, – сказала Маринка. – До свидания. Звоните, если что.

Дёмина вышла, а я сидел, как та деревянная коза – ни сном ни духом, пока Рубанова не пихнула меня под рёбра.

– Догоняй! – велела она.

Я подхватил рюкзак и выскочил вслед за Дёминой.

– Марин, – позвал я.

Она даже шаг не замедлила, топала, как заведённая.

– Дёмина! – гаркнул я на весь коридор. – А ну стой!

Маринка затормозила, дождалась, когда я её нагоню.

– А ещё громче можешь?! – прошипела она. – Мы в больнице.

– Марин, мы не целовались! – объявил я. – Мы разговаривали.

Дёмина постучала себе пальцем по лбу:

– Я так сразу и подумала. Ради важного разговора можно и школу прогулять.

– Я к Юрику приходил! Я…

Тут я сообразил, что банка всё ещё у меня. И раз мозги-паразиты отлепились от Юрика, то будут искать способ присосаться к кому-то ещё. Вот теперь я носил с собой настоящую бомбу, необезвреженную.

– Орлов, не суетись, – очень спокойно сказала Дёмина. – Ты не обязан отчитываться, к кому и зачем ты приходил.

– А я хочу! – Я бы тряхнул рюкзаком, но не посмел и тряхнул башкой. – Хочу отчитываться!

Маринка снова постучала пальцем по лбу.

– С Юриком что?! – спросила она.

– Нормально уже. По ходу на него мозги напали. Дистанционно. В отместку за то, что он их потерял. Они же всё это время у меня были. То есть… Они и сейчас у меня.

– Покажи! – Дёмина аж подпрыгнула от нетерпения.

– Нам надо в это… Тёмное укромное место. Вернее, наоборот, в светлое и шумное.

Маринка поднесла ко лбу палец, но стучать не стала, а только выразительно подняла брови. Мы вышли в холл возле проходной, там было подходяще – ярко и громко. Я поставил рюкзак на подоконник, загородил его спиной и, развернув одеяло, мотнул Маринке головой, чтобы заглянула внутрь.

– Фу-у, я что-то похожее видела тогда в подсобке у Рины, только не такое серое. Кажется, оно сдохло…

Я нагнулся, отодвинул Дёмину плечом и засунулся в рюкзак. В банке с формалином плавало нечто. Это выглядело как гриб-дымовик в момент извержения. Или как подгнивший сморчок. Или – с большой натяжкой – как трухлявый мозг. Похоже, Дёмина права. Эта штука, потеряв донора Юрика, чувствовала себя неважно. Но я считал, что расслабляться рано. Мне было известно, как яростно может атаковать крыса в момент опасности, несмотря на то, что в нормальных условиях это животное маленькое и осторожное. Про мозги я ничего такого не знал, но подозревал, что момент опасности для них наступил.

– Надо идти, – сказал я. – Очень быстро.

Дёмина на секунду задумалась, перевела взгляд на мои шапочки для душа и дрогнула уголками губ.

– Пойдём, – кивнула она. – Только… Я с девочками договорилась, мне ещё в магазин заскочить.

– То есть, ты со мной не пойдёшь?

– Не, Сев, с банкой этой ты сам давай. – Она сморщила нос. – Если боишься её выбрасывать, подсунем обратно Рине в кабинет. Вряд ли кому-то влетит, экспонаты тоже не вечные. Там, может, с самого начала формалин испорченный был. Ты напридумывал вселенский заговор, а у нас просто психов в классе много.

– Юрик не псих, – обиделся я.

– Нет, не псих, – согласилась Дёмина. – И Рубанова не псих. Просто у них кислород к голове плохо поступает. На фоне переходного возраста и умственных перегрузок. А у некоторых ещё и фантазия разыгрывается.

Она красноречиво взглянула на меня, помахала рукой и побежала к выходу. Я смотрел ей в спину, вытянув шею, как растерянный осёл. В дверях Маринка обернулась: