Июль в Варшаве довольно жаркий месяц, оделся я в легкий светло-серый костюм, повязал галстук. Кольцов галстуки носил постоянно, а я вот этот предмет гардероба терпеть не мог и так и не научился его нормально завязывать. Правда, Миша меня обучал, первые пару десятков раз пытался мне помочь, но потом плюнул, какой получился узел, такой и получился, мол слона моськиным танцам не научишь. Я бы вообще предпочел бы свитер-гольф, но не положено. Типа иду в приличное общество. Надо сказать, что идти мне было недалеко и я оказался у четырехэтажного здания, в котором располагалась редакция «Эпохи», буквально через сорок минут неспешной ходьбы. Как я и предполагал, переться мне пришлось на четвертый этаж. О том, что именно тут находится редакция еженедельника я понял по открытой двери и клубам табачного дыма, которые оттуда вываливали. К моему удивлению, в редакции было полно народу. Я постучался, зашел и на меня уставились куча удивленных лиц. По всей видимости, чужие тут появляются нечасто.
— Добрый день, панове, могу я видеть редактора «Эпохи» Ежи Корнацкого? — бросил в наступившую тишину, даже стук пишущей машинки на пару минут стих.
— Можете, это я. — представился молодой человек, сидевший на подоконнике открытого окна. Курили тут все, даже барышни-машинистки. Поэтому распахнутое окно было производственной необходимостью.
— Разрешите представиться, Михаил Кольцов, редактор журналов «Огонёк» и «Крокодил».
— Вот это да! Кольцов! Михаил! Какими к нам дорогами? — тут же обратился ко мне худощавый брюнет с явно семитскими чертами лица, ба! Так это же Юлиан Тувим! Талантливейший поэт, прозаик, переводчик, журналист, кстати, мы с ним работали в схожем жанре фельетона и если я считался одним из лучших фельетонистов СССР, то Тувим — Польши.
— Юлиан Тувим! Чертовски рад познакомиться. Замечательно, что я сюда зашёл, не надо будет искать вас в Варшаве.
— Меня не надо искать, я сам по себе находка! — возразил Юлиан под общий смех.
Тут молодой человек, сидевший на окне, соскочил с него, погасил сигарету и подошел ко мне, пожав руку. Ежи — крепкий коренастый парень, одетым, не смотря на жару в строгий костюм-тройку, был обладателем бороды-эспаньолки и открытой располагающей к себе улыбки. После этого он стал знакомить с присутствовавшими тут людьми.
Первым делом мне представили весьма интересную блондинку, которой оказалась гражданская жена Корнацкого, Гелена Богушевская, писательница и журналист, это они вместе с присутствующим тут же Адольфом Рудницким создали объединение прогрессивных польских писателей «Предместье». Это была группа писателей-реалистов, критически настроенных к существующему режиму и рассказывающих о судьбах простых людей, которым жилось в панской Польше не слишком-то весело. Рудницкий, который был катастрофически молод (чуть больше двадцати лет) тоже не слишком походил на поляка, да и звали его как я потом узнал, Арон Хиршхорн, работал в банке, писать начал под псевдонимом в тридцатом году и считался восходящей звездой на польском литературном небосклоне. Еще одним посетителем редакции оказался Марьян Хемар, он же Марьян Хешелес, известный поэт, драматург, сатирик, двоюродный брат Станислава Лема, пока еще никому не известного львовского школяра. Марьян н прославился как автор множества популярных в Польше песен, писал он монологи и сценки для многих варшавских варьете, больше всего для мюзик-холла «Кви про Кво». Он в редакцию пришёл вместе с супругой, известной польской актрисой, Марией Модзелевской. Она была чертовски красива, талантлива, и прекрасно знала это, чем беззастенчиво пользовалась. После неё мне представили Антония Слонимского, известного писателя, драматурга, литературного критика, он оказался тут вместе с Яниной Конарской, с которой они вот-вот начались встречаться. Вот это была красотка, которая превосходила всех в этой комнате, таких красивых женщин даже в Варшаве можно было пересчитать на пальцах одной руки.
Высокая голубоглазая блондинка с тонкими чертами лица, миндалевидным разрезом глаз, аккуратными губками, Янина оказалась талантливым скульптором и художником, она недавно вернулась в Варшаву после международного триумфа: получила серебряную медаль в конкурсе искусств на Олимпиаде в Лос-Анжелесе 1932 года в категории печатная графика с гравюрой «Стадион». Кроме этого, мне представили двух машинисток: Ядвигу и Марысю. Если бы комната была поменьше, то люди стояли бы друг у друга на голове, а так помещение редакции было достаточно большим, все поместились.
— Товарищи и панове, давайте-ка по чуть-чуть за знакомство! — предложил я, достав из неизменного портфеля бутылочку водки. — Понимаю, это буквально по глоточку на брата. Так мы только знакомства ради, а не ради пьянства.
Моё предложение прошло на ура. Марыся организовала стаканы, в каждый из которых буквально по пару бульков водки получилось, но выпили за знакомство, закусив хлебом и селедкой, которые каким-то чудным образом очутились на очищенном от бумаг редакционном столе. В общем, всё получилось достаточно демократично.
— У себя в СССР мы стараемся следить за теми процессами, что происходят у нас на границах. Польская культура очень близка русской, и это не просто слова.
Я так начал свой рассказ о цели поездки и своего визита в редакцию «Эпохи».
— Но как вы понимаете, моей целью стало не просто посещение Варшавы. Меня интересует позиция прогрессивной интеллигенции Польши, особенно в свете активизации в Европе фашизма и антисемитизма. Да, поэтому я искал редакцию и Ежи Корнацкого, надеялся, что мне помогут переговорить с прогрессивными писателями, деятелями науки и искусств. Скажу сразу же для чего. Мы, писатели Советского Союза и Германии задумались о создании международного антифашистского комитета деятелей науки и искусств. Я после Варшавы отправляюсь в Мюнхен для встречи с Генрихом Манном, он тоже входит в инициативную группу по созданию этого комитета. Кстати, я хотел предложить пану Тувиму войти в этот комитет от Польши, а тут такая удача: на ловца и зверь бежит, пан Тувим!
— А можно подробнее узнать о целях, задачах, способах их решения? — поинтересовался Марьян Хемар. — И главное, кто будет оплачивать банкет? Ведь тот, кто паночку оплачивает, тот ее и танцует.
— Вы совершенно правы, пан Хемар, по поводу того, кто кого оплачивает. Мы создаем международный фонд антифашистского комитета, которым будут управлять весьма авторитетные и честные люди. И еще — никакого государственного финансирования. Мы рассчитываем на широкую общественную поддержку. Скажу так, что в этот фонд я отдам свою Государственную премию, на которую меня выдвинули в этом году. И скажу без ложной скромности, у меня есть все основания предполагать, что получу ее. Часть своих гонораров согласился передать известный русский писатель Алексей Толстой. Как только мы решим все организационные вопросы с фондом, будем принимать пожертвования писателей во всем мире, те же братья Манн согласились в этом участвовать. Так что финансы будут, но никаких государственных структур! И еще, наши задачи –информирование населения всех стран об опасности фашистской идеологии, антисемитизма, пропаганда дружбы между народами!
— Я могу предоставить для вашего фонда право на издание серии моих гравюр. — на несколько минут задумавшись, произнесла Янина. Тема борьбы с антисемитизмом была ей достаточно близка: она происходила из зажиточной еврейской семьи, фабрикантов Зейдеманов, Конарская стал ее творческий псевдоним, который потом превратился в фамилию. В конце двадцатых она вошла в поэтическую группу «Скамандр», где и познакомилась со своим будущем мужем. Впрочем, у такой красивой женщины было множество поклонников, а если учитывать, что и приданное за ней значилось немаленькое, то завидных женихов было хоть отбавляй. А вот ей подавай этого… того… и другого. Но что такое антисемитизм в Польше она знала на своей шкуре. Ее родители вынуждены были перейти в католичество, только для того, чтобы продолжать иметь возможность вести бизнес.
