На этот раз Долгорукий не стал кривляться и кое-что рассказал о Москве.

— Сытно жили? — спросил Фриг.

— Не больно. Голод в Москве был. Но все-таки кормились. Здесь без работы хуже пришлось.

— А что в Австралии делать будете?

Тут Долгорукий неожиданно переменил тон. Сделал хитроватую гримасу, наклонился к уху Фрига и сказал:

— Хотим там рассказать, за что борются русские рабочие.

— Да вы коммунисты, что ль?

— Нет, — ответил Долгорукий.

— Правду говори…

— Не коммунисты, чего пристал?! — закричал Долгорукий.

Создалось забавное положение. В результате умелой политики не мы приставали к Фригу, а он к нам. Мы его прекрасно поймали на рассказ о России.

Рыжий парень не уходил из комнаты, а все сидел и расспрашивал. Потом он привел своего товарища, токаря Буклера. Поздно вечером они рассказали нам по секрету, что оба являются членами заводской ячейки коммунистов. Ячейка невелика, всего десять человек. В конце разговора они попросили нас сделать завтра на заседании группы доклад о России. Разумеется, мы согласились. Но они ни слова не сказали о Георге Броуне, ради которого мы приехали в Шеффильд.

В воскресенье 8 мая в нашем присутствии состоялось заседание коммунистической группы завода. Фриг выбрал для заседания такое время, когда Матстон и его жена, вместе с собаками, ушли за город. Нам было известно, что они вернутся поздно вечером.

К шести часам начали собираться ребята. В шесть их собралось девять человек, вместе с Фригом и Буклером. Но они не открывали собрания, так как ждали десятого. Наконец, Фриг сказал:

— Надо начинать, товарищи.

Все закричали:

— А как же капитан?

— Будем без него.

Буклер возразил:

— Да ведь ему, сам понимаешь, нелегко добраться с Джон-стрит…

— Пусть выходит раньше, — сказал Фриг твердо. — Начинаем.

Он сказал несколько слов о том, кто мы такие и почему присутствуем на собрании. Упомянул о росте коммунистического движения во всем мире, о росте английской партии и тех затруднениях, которые она переживает. Затем предоставил слово Долгорукому.

Князь, как хороший актер, быстро нашел подходящий тон для доклада. Он не выделял эффектных мест, не делал пауз, как будто бы рассказывал самую обычную историю. Пока он описывал обстоятельства, при которых мы попали в плен, я смотрел на собравшихся рабочих и думал: "Какая крайность заставила их сделаться коммунистами?"

И только одно решение приходило мне в голову.

Русские своим учением и опытом зажгли какой-то огонь в сердцах молодых авантюристов всего мира. Эти девять человек в свое время переплыли бы океаны и пошли бы воевать с чернокожими. Теперь же, когда все чернокожие завоеваны, они хотят освободить их.

Что могло бы ожидать этих ребят впереди, если бы они не мечтали о революции и коммунизме? Трудная, однообразная работа, маленький заработок, вечером покой и некрасивая жена. Теперь же, собравшись в этой комнате, они имеют право думать иначе. Они хотят разогнать парламент, упразднить титулы, занять все кресла в банках и конторах, получить в свое распоряжение автомобили, флот, все товары, красивых женщин, дома, лучшее вино и сигары. С сигарами, пожалуй, можно было бы помириться. Но остальное должно принадлежать тем, кому принадлежит теперь. Еще посмотрим, кто сильнее и умнее! Из одиннадцати человек коммунистов в комнате — два шпиона, которые ждут только момента для нападения. Я сижу здесь, как солдат в засаде, и выскочу вовремя, будьте покойны…

Долгорукий не успел еще кончить своего доклада, а я не довел своих мыслей до конца, как за дверью раздались тяжелые шаги, будто там двигалась статуя командора. Дверь распахнулась, и человек, которого все звали капитаном, вошел в комнату. Лучше было бы для меня, если бы он не пришел совсем. Я сейчас же узнал его. Это был металлист Стаут, тот самый, который бывал у Келли и у которого Гроп снял ботинку вместе с ногой.

Я сидел в тени, и сейчас же, как он вошел, пересел еще глубже в тень. Решил молчать, потому что по голосу легче всего узнать человека. Долгорукий прервал свой доклад. Капитан посмотрел бегло на нас и спросил:

— Товарищи из России?

— Они самые.

Уселся и стал слушать. Несомненно, это был Стаут. Он пришел с палкой, и на левой ноге его чувствовался протез.

Долгорукий кончил доклад и принялся отвечать на вопросы. Наше собрание затянулось, а мне хотелось бы, чтобы оно кончилось как можно скорей. Я делал знаки Долгорукому, но он не замечал их. Наконец Фриг предложил принять резолюцию, как это делается в России. На этом собрание закончилось.

До самого конца собрания я внимательно смотрел на палку Стаута. Мне все время казалось, что вот-вот он поднимет ее и ударит меня по голове. Но ничего такого не случилось. Долгорукий не подозревал, какие муки я переживаю, и все ораторствовал и ораторствовал, уже после принятия резолюции. Наконец, он заметил мой знак, и мы вышли из комнаты, сделав общий поклон.

Я взял Долгорукого за руку, и мы спустились с лестницы. В кабаке, уже за пивом, князь посмотрел на меня веселыми глазами и спросил:

— Ну, вы довольны?

— Нет.

— Шутите?

— Нисколько. Нам надо выметаться. Этот хромой капитан, который пришел последним, знает меня. И хромает-то он отчасти по моей вине. Боюсь, что он сумеет раскусить, что мы за птицы.

Долгорукий приуныл. Так удачно начатая кампания срывалась. Надо было что-нибудь придумать. Потолковав немного на этот счет, мы решили немедленно вызвать телеграммой Гропа. Назначили ему свидание в кабачке у вокзала в десять часов вечера на другой день. В это время как раз приходил поезд из Лондона.

В понедельник 9 мая утром мы с Долгоруким добросовестно работали в поле. Танки ломали бревна, как солому. Мы не успевали подкладывать.

Как только работа кончилась, мы ушли за город. Конечно, нам не хотелось попадаться на глаза кому-нибудь из коммунистов. А всех хромых мы обходили кругом, чуть ли не за милю. Вечерам, в десять часов, мы оказались в кабачке у вокзала. Гроп уже ждал нас там за столиком.

Мы не стали тратить времени на лишние разговоры. Вкратце я сообщил ему о положении дела. Гроп сделал лицо компетентного человека и спросил:

— Адрес Стаута вам известен?

— Не совсем. Известно только, что он живет на Джон-стрит.

— Этого достаточно. Придется устранить его по египетскому способу.

Я осведомился, в чем этот способ заключается. Гроп разъяснил:

— Это прекрасный способ, сэр, если нужно посадить человека на срок до двух недель. Проводится он так: завтра утром я опущу в Лондоне срочное письмо на имя мистера Стаута. В письме будет сказано что-нибудь о взрыве на заводе или о снятии точного чертежа танка. Письмо придет сюда послезавтра утром. Наши здешние ребята подкараулят почтальона, и, когда Стаут начнет читать письмо, они вломятся в его комнату. Он будет утверждать, конечно, что не знает своего корреспондента, но мы ему не поверим и отправим его в Лондон. Недели через две мы его выпустим, извинившись. За это время его уволят здесь, а, может быть, и вы успеете кончить свою миссию. Как?

— Превосходно, — ответили мы с Долгоруким в один голос.

— До свиданья, джентльмены. Мне надо побывать еще здесь в одном местечке, чтобы выяснить адрес этого неугомонного Стаута. Значит, послезавтра утром мы его устраним. До этого постарайтесь не попадаться ему на глаза.

Он ушел, вполне уверенный в себе, но, как всегда, незаметный. А мы вернулись домой. Сейчас же в нашу комнату постучал Фриг.

— Вас тут все время ждал Стаут, — сказал он. — Ему хочется поговорить с вами о России. Ведь он вчера не слыхал начала доклада. Обещал зайти завтра в восемь. Вы уже не уходите, пожалуйста.

Когда Фриг ушел, я спросил Долгорукого:

— Что же нам теперь делать? Ведь если свидание не состоится, нас могут заподозрить в чем-нибудь. Как быть?

— Очень просто, — ответил князь. — Я приму завтра Стаута один. Ведь меня-то он не знает. А про вас я скажу, что вы пошли в театр. Как он уйдет от нас, я поставлю лампу на окно.