Всё воскресенье папа пахал, как бульдозер, стараясь успеть побольше до отъезда в Москву. И мама тоже. Мы с Ильюшкой помогали им изо всех сил: во-первых, совесть надо иметь, а во-вторых, тяжёлая работа – лекарство от любви. Так что за весь день нам только один раз удалось залезть на дерево. Но без толку: девчонки не было.
К ужину мы так умотались, что чуть не заснули прямо за столом. А утром нас разбудили рано-рано, сонных погрузили в машину и повезли. Ой, как не хотелось уезжать! Я даже просил, чтобы родители оставили нас на даче, а сами приезжали по вечерам и утром уезжали, а мы здесь прекрасно справимся сами и даже будем разогревать к их приезду ужин, хотя прекрасно понимал, что родители на это ни за что не пойдут. Единственное, чего я добился, – мама сказала, что она попробует со следующей недели взять отпуск, и тогда мы станем жить на даче постоянно. А потом отпуск возьмёт папа. А дальше – видно будет.
Неделя тянулась, как жвачка, да ещё Ильюшка всё время требовал, чтобы я говорил с ним об этой девчонке, восхищался, какая она красивая и замечательная. Насчёт «красивой» я соглашался, а насчёт всего остального отвечал, что это ещё неизвестно. Может быть, она такая же дура непробойная, как Валька Самсонова, и разговаривать может только о своих нарядах и о своём замке. Или вредина, как Нелька Чистова, сделает какую-нибудь гадость и хихикает: шутки у неё, видите ли, такие, и мы должны понимать, а если не понимаем, у нас нет чувства юмора.
Ильюшка обижался, начинал орать, что эту девочку даже сравнивать нельзя с Валькой и Нелькой и только такой дурак, как я, может этого не видеть. Недаром я влюбился когда-то в Вальку. Я тоже начинал злиться и грозил, что, если он сейчас же не прекратит, я не стану ему помогать, пусть разбирается со своей Рыжей сам. Илья на время притихал и начинал выдумывать способы, как с ней познакомиться, и сообщать их мне. Все они были глупые: сделать рупор и кричать в него, когда она будет во дворе, привязать записку к стреле и пустить её через забор или завернуть в записку камень и выстрелить из рогатки. Даже порывался сейчас же делать рогатку. На это я ему сказал, что его послание, скорее всего, подберёт её тренер или кто-нибудь ещё и прочитает. И если даже передаст ей, она только фыркнет. Девчонки – они такие.
– Помнишь, Вовка Петрухин написал записку Дашке, а записка попала в руки Галине Михайловне. Галина её прочитала, ничего не сказала и отдала Дашке. А та после этого даже разворачивать её не стала, порвала и пустила обратно Вовке. И неделю с ним не разговаривала… А если твоя стрела или камень попадут в девчонку? И вообще, почему ты думаешь, что если даже эта рыжая принцесса сама подберёт записку и прочитает её, то она сразу захочет с тобой знакомиться? Она же тебя не видела и не слышала. А может, у неё есть уже любовь, такая же богатенькая, как она сама?
Лучше сделать так: Ильюшка с чисто вымытой шеей и загадочным лицом, держа в руке букетик цветов, каждый день с двух до четырёх будет прохаживаться по улице вдоль стены её замка, туда и обратно, и девчонка его увидит и обязательно влюбится. Когда он будет уставать или ему понадобится отлучиться в уборную, я буду его заменять. Ведь мы очень похожи. И если она обратит внимание на меня, я не скажу, что я – это не он, потому что я любящий брат и благородный человек и никогда не выливаю ему ковшик с холодной водой в трусы и не убегаю после этого. Тут Илья покраснел, как свёкла, и кинулся на меня, но я ждал этого и спрятался в ванной и хихикал оттуда, пока он бушевал за дверью.
Сидеть в ванной было скучно, и я тоже стал думать, как нам познакомиться с этой Рыжей, и придумал: пустить с нашего дерева солнечный зайчик ей в лицо, когда она будет во дворе одна. А потом высунуться из листьев обоим сразу. Она как увидит двоих таких одинаковых, тут же заинтересуется и захочет познакомиться. Близнецы всегда вызывают интерес. А дальше – как получится.
Илья устал ломиться и злобно сопел под дверью, пытаясь кухонным ножом повернуть защёлку. Смешно, я же её одним пальцем удерживаю. Но мне уже совсем надоело, и я сказал через дверь:
– Солнечный зайчик с дерева!
Нож сразу перестал скрежетать, и сопение стихло. Я ещё немного подождал, и из-за двери донеслось:
– Ну и что? А знакомиться как? Азбукой Морзе, что ли?
Всё. Успокоился. Я вышел из ванной и сказал:
– Ага, она же её с рождения учила, всё ждала, не пригодится ли с Ильюшечкой познакомиться. Ты сам-то эту азбуку хоть раз видел? Напишем большими буквами: «Привет, соседка! Давай знакомиться!» – и покажем, когда она глянет, откуда ей светят в лицо. Понял?
У брата сделались круглые глаза, он замер, потом опомнился и сказал:
– Ты что, разве можно сразу: «Давай познакомимся!» Это грубо. Нужно постепенно. Например, написать, что мы новые хозяева этой дачи, сказать, что нам её завещали, сообщить, как нас зовут, и только потом спросить, как зовут её, где она учится, и так, слово за слово…
– Ну вот, ты и придумай заранее, что и как написать. Приступай к работе.
До конца недели Ильюшка составлял послания и читал их мне. Я на всё соглашался. Он перечитывал, рвал и начинал составлять новое. Наконец он написал: «Здравствуйте. Мы ваши новые соседи. Меня зовут Илья. Я буду очень рад, если ты скажешь, как тебя зовут». Я поскорее согласился, что это самый удачный вариант, и он стал выводить его большими буквами на картонке.
В пятницу мы опять поехали на дачу, на этот раз до конца лета. И опять пошла каторга. Папа, чтобы маме было легче, всю субботу и воскресенье работал без отдыха и нас заставлял и, если мы пробовали отвалить, чтобы залезть на дерево, звал нас таким голосом, что ноги сами бежали обратно. Наконец он пригрозил, что спилит это проклятое дерево, если хоть раз ещё увидит нас на нём, и мы испугались. А что, он может, он такой. У Ильюшки даже руки-ноги затряслись. Ещё бы, тогда всем его надеждам конец.
Но вот и понедельник. Брат проснулся первый и стал меня будить. Я сказал, что хочу спать и чтобы он от меня сейчас же отстал. Я ожидал, что он начнёт расталкивать меня и ругаться, но он молчал. Я открыл глаза и увидел в окне такое ярко-синее небо с облачком и веткой дерева, на которой сидела птичка с желтыми щёчками и глядела на меня, что сразу расхотел спать.
Я встал, Ильюшка уже подскакивал на месте со своим плакатом в руке и биноклем на шее, и мы помчались. Ой! Ноги сразу обожгло холодом, кроссовки намокли: роса. Надо же. Я много раз слышал от мамы и папы про их школьные турпоходы, про палатки, утреннюю росу, туман над рекой, про то, как это всё здо́рово. Может, и здо́рово, но не в мокрых кроссовках. Я оглянулся и ахнул: в тени трава была как напудренная, столько на ней было капелек, а на свету сверкала яркими острыми разноцветными огоньками. Действительно здо́рово. В Москве такого не увидишь.
Ильюшка уже лез на дерево. Ну ничего не видит вокруг, весь свет ему заслонила его Рыжая. Я хотел на него разозлиться, но не получилось: очень уж красиво было вокруг. Я вздохнул и пошёл к дереву.
Двор замка был пустой. Кто из нормальных людей встаёт в такую рань? Смотреть было не на что, и я стал толкать брата ногой, чтобы идти умываться и завтракать, но он только шипел:
– Сейчас, сейчас! – и не отрывался от бинокля.
Я вздохнул и слез, пусть его оттуда мама достаёт.
Мама тоже встала и готовила завтрак. Пахло обалденно. Почему-то здесь всё было вкусно, продукты свежие, что ли? Нет, мы их вроде бы привезли из Москвы. Да ладно, вкусно – и хорошо. Я уже сидел за столом, когда появился Илья. Я поглядел на него вопросительно, но он помотал головой. И так было ясно, что Рыжая не появилась, а то он сидел бы сейчас на дереве, как приклеенный, и глазел бы на неё.
Ильюшка быстренько поплескал на щёки водички, потёр мокрой ладонью нос, приложил к лицу полотенце и плюхнулся на скамейку рядом со мной. Я покосился на него, так и есть: уши серые, шея в разводах. Я как-то назвал его «Серая Шейка» после того, как мама прочитала нам сказку про раненую уточку, которую так звали, так он просто взбесился. Ну, я и не стал его больше так называть: зачем мне драться с братом по пустякам. Хочет – пусть ходит грязный. Интересно только, что подумает Рыжая, когда увидит его такого, недомытого.
