Элиза кивнула и, продолжая оглядываться, изрекла:

– И ты все это одна делаешь?

Саша рассказала о своих злоключениях. Элиза всплеснула руками:

– Я так и подумала, что надо зайти, может, помощь нужна. Голодная небось? Бедняжка, еще на чужих людей горбатишься. Давай, через полчаса приходи ко мне. Будем обедать. Или сил нет? Так я принесу еды.

– Нет, что вы! Я дойду. А я точно не затрудню?

– О чем ты говоришь! Жду через полчаса, еда простая: суп фасолевый, хлеб со шпинатом, печенье и сыр. Я одна живу, много не готовлю. Муж умер, дети разъехались. – И Элиза удалилась.

Саша приняла душ, оделась, и уже собиралась уходить, когда снова раздался стук в дверь. После душа девушка почувствовала себя гораздо лучше и расстроилась, что Элиза решила принести ей еды, хотелось посидеть в тепле. Это летом старые каменные дома хорошо держат прохладу, осенью, да в нежилом до сих пор доме, было зябко.

Но за дверью стояла незнакомая женщина, сжимавшая в руках большую клетчатую сумку. Даже пальцы посинели, так вцепилась.

Женщина выглядела старше Элизы. Седые волосы собраны в пучок, сверху – шляпа, на глазах очки от солнца, несмотря на ноябрь. Может, чувствительные глаза, подумала Саша, которая сама носила солнечные очки большую часть времени, иначе из глаз текли слезы, и она щурилась, как слепая курица.

– 

Buongiorno

… – женщина мялась и явно чувствовала себя не в своей

тарелке.

– Здравствуйте. Вы тоже соседка?

– Я? Что? Соседка… ах, нет, не соседка. Мне нужна Джованна.

– Здесь нет Джованны, только я. – Может, это местная сумасшедшая, или у нее ранняя деменция, вон как странно себя ведет. Хотя одета прилично, совсем даже не как фермерша.

– Ну, как же, Джованна, антиквар.

– Может, здесь раньше и жила Джованна. но у дома несколько лет уже другие хозяева.

Женщина настороженно огляделась. Саша не видела ее глаз за темными очками и почувствовала тревогу. Точно ненормальная, а тут кричи-не кричи – никто не услышит. Вот ведь вляпалась!

Женщина поставила на пол сумку Gucci, висевшую на плече, золотой браслет сверкнул на руке.

– Ты не итальянка.

– Нет, но в чем дело? Я же сказала, что тут нет никакого антиквара Джованны.

– Тем лучше. – губы сжались в тонкую линию, но потом женщина вдруг расслабилась, словно приняла решение. – Действительно, тем лучше. Americana?

– Русская.

– Еще лучше. У русских много денег.

– Да что вам надо? – Саше стало смешно. – Сейчас должна прийти соседка, – наврала девушка, пусть знает, что я не одна.

– У меня есть кое-что, что я хочу продать.

– У меня нет денег!

– Вам проще найти того, кто захочет это купить.

Женщина уселась на кухонный стул, пристроила сумку себе на колени, вынула сверток, развернула и поставила на стол тяжелый предмет.

У Саши перехватило дух.

На темной, почти черной вазе была изображена похоронная процессия. Две мощных лошади тащили крытую повозку, по контрасту с холодной погребальной урной они были полны жизни, развивались гривы, били копытами мускулистые ноги. Семья шла за повозкой, женщина- жена или старшая дочь, с ней двое детей. Одинокий всадник в развевающемся плаще скакал во главе кортежа. Голова мужчины повернута назад – на его лице печаль, словно отзеркаленная от лица прекрасной женщины, стоявшей чуть поодаль. Родственница усопшего? Или случайная наблюдательница, даже в такой момент поразившая красотой всадника?

Саша не могла оторваться от образов на вазе.

– Вы знаете, что это?

– Ваза?

– Погребальная урна. Вольтерра. IV век до нашей эры. Сосуд для души.

– Вы хотите сказать, что это подлинная этрусская урна?

– Конечно.

– И вы вот так приносите мне ее в клетчатой сумке?

– Не вам. Антиквару Джованне. Но все к лучшему. Вы найдете мне покупателя.

– У меня нет таких знакомств.

– Вы же русская. У русских есть деньги. Я оставлю ее у вас.

– Вы с ума сошли!

– Я не понесу ее обратно.

– Но я…

– Найдите мне покупателя за две недели. Вы получите большой процент.

– Вы понимаете, что придется нести расходы на установление подлинности?

– Конечно. Покупатель заплатит. Если она не подлинная, я верну деньги. Все по правилам. найдете покупателя, и я подпишу договор.

– Откуда она у вас?

– От мужа. Мой муж собирал этрусские древности. Эта урна в семье почти тридцать лет. Сохранились все документы о приобретении, никаких левых сделок, поэтому подтвердить подлинность будет легко. на этот счет я совершенно не волнуюсь.

– Но я не могу оставить у себя такую ценную вещь.

– Хорошо, я заберу ее послезавтра. Сейчас уже темнеет и я не пойду с ней домой. Вы сфотографируйте урну и постарайтесь найти покупателя как можно скорее.

– Вам очень нужны деньги?

– Я продаю не ради денег. Мой муж умер двадцать лет назад. У нас был ребенок, дочь. Когда меня не станет, она унаследует от отца большие деньги, он еще при жизни создал для нее специальный фонд, к которому у меня нет доступа. Но я не позволю ей унаследовать его коллекцию. Я хочу продать все сейчас, пока могу, пока я жива.

– Вы все-таки пришли не по адресу. Такие вещи продают на главных аукционах мира. Да и в городе есть наверняка серьезные галереи.

– Никаких публичных аукционов. Никаких каталогов. Я настаиваю на конфиденциальности. Я думала… вы просто купите ее за сумму, которую посчитаете возможной. И продадите как хотите, это будет не мое дело.

– Вы шутите? У меня никогда в жизни не будет таких денег. – Саша неожиданно успокоилась. Женщина нездорова, урна, конечно, не этрусская, обычная подделка, завтра она позвонит своему другу, полковнику карабинеров Никколо Скарфоне, и снимет с себя ответственность. Она ничего не должна этой женщине, пусь разбираются карабинеры.

Женщина вынула из сумки блокнот, вырвала листок, отыскала ручку и написала: Elena Villani. Villa Biancospino. Передала листок Саше и раскрыла блокнот:

– Продиктуйте мне свой номер.

– Лучше я позвоню вам.

– Я не отвечаю на звонки, а мобильного телефона у меня нет. Я позвоню сама. – Женщина встала и пошла к дверям. Обернулась на пороге: – Послезавтра заберу вазу.

Дверь захлопнулась, а Саша, наконец, пришла в себя, осознала абсурдность всей ситуации и выбежала вслед:

– Я не оставлю вазу! Заберите ее, я отказываюсь!

Но синьоры Элены Виллани не было и следа. Как растворилась в воздухе.

Саша вернулась в дом, упаковала вазу в ту же бумагу, и спрятала под стол. Но сначала снова взглянула на незнакомку на урне. Женщина была печальна и прекрасна, и девушка, холодея, подумала, что такую подделку никто не смог бы сотворить. Перед ней подлинник, стоящий сотни тысяч, а может и миллионы евро.

***

Саша повернула на тропинку из гравия, ведущую к дороге. остановилась и еще раз окинула взглядом окрестности. Именно так, не посмотрела, на оглядела, а окинула взглядом, потому что с холма открывался целый мир.

Солнце садилось где-то далеко, за долиной, там, где в хорошую погоду может быть видно море. Теплый закатный свет удлинял тени, золотил холмы и крыши. Прошедшие дожди снова оживили холмы и долины, серые и коричневые краски сменились яркой зеленью, в высоких деревьях щебетали птицы, а на противоположном склоне стадо овец ощипывало пышные кусты.

Откуда-то издалека доносились детские голоса, соль и йод морского ветерка смешивалась с запахом дыма из разожженных каминов.

Ну и пусть работа оказалась не совсем такой, как представлялась, и Саша из адвоката превратилась в смесь домработницы и управляющей – ради этого вечера, этих холмов, этих кипарисов, всего, что всегда жило в ее сердце и звалось Тосканой, она готова была терпеть все неурядицы предстоящего месяца. А они будут, без сомнения, и не мало. С вазой она как-нибудь разберется.