***

Локомотив со свистом пронёсся по железной дороге, и предупреждающе завывая, тянул за собой железную цепочку с углём. Бадри держал в руке бумажный пакет, в котором лежали песочное печенье и пять сэндвичей с курицей. В наушниках жужжал привычный для его ушей метал. На плече по-прежнему висел чёрный рюкзак одиннадцатилетней давности. Вагоны тянулись один за одним, и он ещё пуще не хотел идти на работу, находясь вблизи проскакивающих разноцветных громадин на металлических колёсах.

Можно было просто уволиться, и дело с концом; и больше никогда не видеть этот пыточный склад, и эту громкоговорящую железнодорожную станцию, через которую надо было пробираться, чтобы настигнуть его. Нужно было просто найти новую работу – ту, которая хоть немного будет по душе, а не надрывать свою спину с «клоакой», таская ежедневно пятьдесят пять тысяч фунтов на плечах. Этим Бад и хотел заняться – поиском новой работы; но постоянно это откладывал, потакая своей зоне комфорта, и ссылаясь на неумение находить общий язык с людьми. Ему в тягость было осознавать то, что какая-либо работёнка давалась для него с большим трудом. Бадри всегда твердил – мысленно и вживую, – что кроме умения играть на ударных, он больше ничего не умеет. Он считал, что человек не создан для того, чтобы быть там, где ему не хочется. Если уж работать и зарабатывать, то только любимым делом. Бад частенько скандировал на работе фразу, что-то там… про любимое дело, которое должно быть твоим оплачиваемым хобби (он всё никак не мог запомнить правильность цитаты).

Баду осточертело таскать двери. Ему надоело разгружать машины и фуры. Его раздражали коллеги, женская бухгалтерия, а особенно – не вселяло надежды на позитивное существование – серое лицо заведующего складом. Ему думалось, что все сотрудники заодно, однако в реале (вне его паранойи) они были такие же пешки в этой компании, как и он. «Рабсила», – любил акцентировать Рэй на первом корне слова. Конечно же, снова и снова, барабанщик осознавал абсурдность своих предположений. Ещё Бад осознавал и то, что ожидание-стояние вот-вот закончится, ведь виднелся последний вагон, а значило: в ближайшие пять минут он очутится на «любимой» работе, где сперва увидит недовольную физиономию Рэя, испытает робкое рукопожатие Лео, а потом они сядут пить кофе, разговорятся, и начнут весело отгружать машины; а ближе к вечеру их настроение подымится до небес, ведь наступит кончина рабочего дня.

Работник аккуратно перешагнул рельсу, боясь запачкать и поцарапать новые кроссовки; и направился в сторону ангаров…

Мексиканец сосредоточенно размешивал свой чай, глядя на то, как заварка кружится в кипятке, постепенно раскрашивая его, и плавно опускается на дно. Лео – мексиканец, и он не пил кофе. Он был фанатом чая. Закончив размешивать чёрный напиток, смуглый мужчина с усиками и бородкой положил ложечку рядом с кружкой, и вопросительно взглянул на заведующего складом.

– Чего тебе? – не расслышал мексиканец руководителя с первого раза.

– «Сэндвич в студию» говорю! – хотел добавки Рэй, который улыбнулся, но в ответ получил суровый взгляд от коллеги.

– Хватит тебе сэндвичей. Лопнешь! – пошутил Лео под маской суровости, и передал продолговатое лакомство.

Кореец принял с восхищением купленный барабанщиком продукт питания. Рэй – слегка смугловатый оттенок кожи, пять футов и пять дюймов ростом, среднего телосложения, длинная чёлка чёрных волос, умеренно вдавленный лоб, а губы и брови спорили, кто тоньше.

– Плевать! Я хочу жр-а-а-ть! – протянул коварно Рэй, затем откусил смачный кусок от сэндвича. Он страстно зажевал, а его уголки рта запачкались майонезом.

Помещение, где парни обычно отдыхали в обеденный перерыв, да и просто коротали за чашкой чая, располагалось на втором ярусе склада. Кругом находилась заказная мебель, упакованная в коробках, а по середине стоял самодельный стол, сделанный из негодного межкомнатного полотна. Чуть далее от стола лежали два замызганных матраса, на которых парни – без угрызения совести – любили порой дремать. В воздухе напрочь закрепились ароматы постоянных перекусов и деревянных изделий, вперемешку с потом и душком вонючих носков. Зимой на складе можно было покрыться льдом, если мало двигаться, и второй этаж был неким спасением от холода; однако летом дела обстояли совсем иначе, потому как… первый этаж, наоборот, служил спасением от неимоверной духоты, так как на втором – жара достигала самого пика из-за нагретой солнцем крыши ангара. Вот и сейчас ребята претерпевали душную атмосферу, вдобавок занимаясь распитием горячих напитков, покрываясь солёной росой.

– Что на сегодня? – спросил Бад по поводу плана работы.

Заведующий запил кофе, держа в левой руке почти доеденный сэндвич. Заговорил:

– Ну, учитывая, что фура с товаром прибудет приблизительно через две недели, то… – Рэй на несколько секунд задумчиво замолк, – ничего, – улыбнулся он, затем доел лакомство.

Бадри промолчал, лишь в душе ликуя.

– Чёрт подери! Не работа, а сказка. ***³. Значит, сегодня опять спим, – расплылся в улыбке мексиканец, сделав глоток чая.

Рэй исподлобья недовольно посмотрел на коллегу.

– Но для начала сделаем кое-какую работёнку, да? – утвердительно напомнил кореец, и улыбка Лео вмиг исчезла.

– Да брось, Рэй… Почему именно сегодня, а не завтра?! – ноюще протянул сорокалетний мужчина.

– Потому что завтра – это завтра, Лео. А надо – сегодня! Или ты уже забыл? – Рэй орудовал салфеткой у рта. – Короче не волнует. Сейчас доедим, допьём кофе и пойдём работать. Всем понятно? – окинул он взором своих подчинённых.

Бад с любопытством обратил внимание на Лео, предполагая, какая реакция сейчас будет; и не ошибся, когда увидел невнятные бурчания мексиканца себе под нос.

– Я тоже тебя люблю, Лео, – улыбнулся иронично Рэй. Он убрал салфетку в сторону и заговорил с Бадри. – Смотри… сейчас, когда пойдёте – ну, сначала доешьте, допейте здесь всё, – Лео тебе покажет фронт работы. Там немного, Бадри. Ничего сложного…

Барабанщик неохотно слушал рабочий замысел заведующего складом, запланированный им ещё вчера. Его жутко бесило, когда Рэй начинал свой разговор со слова «смотри», ведь за этим обязательно следовало какое-либо поручение или какая-нибудь – может быть, и не муторная, но всё же очередная – серая работа. Не было какого-либо желания напрягаться сегодня совсем, «благодаря» неимоверной лени.

– Нехороший ты человек, Рэй. Нехороший, – тем временем возмущался мексиканец, хотя на самом деле просто валял дурака. – Вот откуда ты такой взялся? Скажи мне! А? Ты как женщина. Жьеньщина… – протянул последнее слово с акцентом. – Ты как, моя жена. Точно! Она только дома мне мозг ***, а ты здесь – на работе. – Лео встал из-за стола. – Иди вообще в отпуск. Тебе в отпуск пора. Надоел ты что-то нам, – бросил напоследок, и направился к лестнице, ведущей на нижний этаж.

Подстывший чай мексиканца остался недопитым, сэндвич несъеденным, но его возмущения продолжились; и на фоне шагов по железным ступенькам вниз, его бурчания вынуждали коллег непроизвольно улыбаться. Рэй в эту минуту разглядывал Микки Мауса на кружке, из которой пил обычно только кипяток, однако сегодня решил сделать кое-какое исключение, в виде двух выпитых порций кофе. Лео был неконфликтным, и даже безобидным человеком, поэтому… чтобы он не выбрасывал время от времени, Рэй и Бадри всерьёз его не воспринимали. Они хорошо ладили с ним. Отлично знали его манеры – манеры, пропитанные не злобой и не ненавистью, а лишь – юмором и некой детской шалостью.

– Вообще охренел, – в шутливой манере заметил Рэй на всеуслышание.

С первого этажа донеслось ворчание мексиканца, еле уловимое слухом:

– Всё. Завтра увольняюсь, – повторил в очередной раз Лео, потому как делал это частенько.

В своей привычной манере Рэй хотел кинуть прибаутку на этот счёт, но его осекла задумчивость Бадри.

– Бадри, всё нормально? – дружеским тоном поинтересовался кореец.