Некоторые радиосигналы несли не только кодированный звук, но и изображение, что позволило выяснить, как же выглядят наши братья по разуму. Оказались братцы мелковатыми, в две трети нашего роста, что и не удивительно при таком размере их планеты – их гравитация на треть больше нашей. Что же касается их внешности, то многие из увиденных нами особей показались мне весьма и весьма миловидными, у них пропорциональное телосложение и правильные черты лица.

Как мы и предполагали, на планете живёт несколько рас: больше всего темнокожих и смуглых, примерно столько же бурокожих с чёрным волосом и немного иным разрезом глаз, и светлокожие, как мы. Также выяснилось, что на планете холодно, и относительно тепло у них только на экваторе в сухой период (а есть и период осадков); полюса же покрыты не тающими массами кристаллической воды, а не океанами, как у нас. В атмосфере относительно спокойно, аборигены активно используют летательные аппараты (что в нашей атмосфере крайне затруднительно), также используются надводный и подводный транспорт, множество разнообразнейших сухопутных транспортных средств. Подвижные такие братцы по разуму оказались, надо сказать. Даже на орбите обнаружились обитаемые искусственные спутники.

С каждым днём, по мере накопления информации, становилось всё интереснее и интереснее, капитан всё никак не мог определиться – вступать ли нам в контакт с этой цивилизацией или поостеречься (народец оказался изрядно агрессивным и периодически одни группы аборигенов убивали другие группы – какие-то у них там разногласия). Я же от безделья прослушивала звуковые сигналы, перехватываемые с одного из спутников. Программа-переводчик выдавала мне диалоги людей, находящихся в разных местах планеты. Голоса самок аборигенов мелодичны, у самцов голоса погрубее; некоторые их передачи содержали изображения самок и самцов, растянуто и плавно произносящих рифмованные слова под звуки специальных приспособлений. Это у них называется «песни». Но я в тот момент слушала не «песни», а диалог самца и самки, находящихся на разных материках и в разных широтах – самец почти у верхнего полюса, самка – повыше экватора. На треть примерно. Их беседа – а переводчик со временем научился и эмоции передавать – невольно привлекла моё внимание, хоть я и не могла понять всех обстоятельств.

***

Здравствуй, милая!

Привет. Кто это?

Иисусе. Это я, Роберт!

Роберт? Какое одолжение!.. Я уж и не ждала звонков от тебя.

Джуди, ну зачем ты так? У нас тут нет сотовой связи, нет интернета…

Ну да, ну да. А телефон с проводами – есть. Интересно рассказываешь.

Джу, ну перестань уже. Это спутниковый телефон, другой связи тут нет! Я здесь без переводчика, мне не сразу удалось узнать, что можно позвонить.

И что? Ты хочешь сказать, что в Москве нет ни одного человека, говорящего по-человечески? Варварская страна.

Джуди, я не в Москве. Я на побережье Северного океана, за Полярным кругом. Тут нет вообще ничего, кроме нашего посёлка и строящегося газопровода. Милая, тут лютый холод, горы снега и нет Солнца! Это же заполярье, как на Аляске, милая, вспомни – мы же в школе учили.

Ты что, позвонил мне, чтобы снова сказать, что я в школе плохо училась? Да на Аляске полно телефонов! Чтобы это знать, не надо даже в школу ходить.

Джу. Милая, но я же не на Аляске. Я в России.

Мне некогда. Что ты хотел сказать? Говори скорее.

О боже. Я просто скучаю и позвонил, чтобы услышать родной голос.

Только для этого? Ах ты скотина! В другой раз мамочке своей звони.

Джу! Джуди?.. Я тоже тебя люблю… Вот сука.

***

Первую неделю я провёл просто в шоке от всего: от спартанского быта, от бесчеловечного климата, от отсутствия Солнца, от отсутствия собеседников, от сознания собственной бесполезности и беспомощности. Однако Александер вскоре принёс мне ношеный сине-голубой костюм и дал свою вязаную шапочку, кто-то из других наших соседей по вагон-дому одолжил мне зимние сапоги на меху (сам он одел сапоги из белого войлока с прозрачными пластиковыми калошами), другой сосед дал мне две пары китайских нитяных перчаток с полимерными полосками на ладонях, показал, что надо их одеть по две на каждую руку. Но самое главное – мне дали горнолыжные очки и в таком виде однажды вывезли на строительный участок. Там я впервые – с помощью Александера – провёл опрос машинистов и операторов нашей техники. Во время опроса к нам порой подключался фельдшер – он переводил с русского на башкирский и обратно. Как оказалось, собственно русских тут не так уж и много.

Позже я заметил, что башкиры в большинстве своём владеют двумя, а то и тремя языками: родным, русским, а иногда ещё и татарским. Они, в большинстве своём, вполне нормально разговаривают, читают и пишут на двух языках. Как наши индейцы. Или мексиканцы, что говорят и читают по-испански и по-английски. Но встречаются некоторые башкиры, которые и говорят, и понимают по-русски плохо. Что, однако, нисколько не мешает им работать на нашей технике!

Записав ответы на свои вопросы на диктофон в сотовом, я вечером принялся за оформление отчёта на ноутбуке. Александер – он попросил звать его Саша – помогал мне в меру своих знаний английского. Надо сказать, что читает он лучше, чем разговаривает. Порой подключался сосед-башкир, он тоже механик, но другого подразделения (именно в тот вечер я и выяснил, что механика, собственно, ни при чём: «механик» – это менеджер среднего звена, типа распределителя работ).

Оказалось, что привыкнуть можно к чему угодно: к житью в вагон-доме (где кроме тебя живёт ещё пять человек), к столовской кормёжке (еда очень странная на вкус, но обильная и съедается вся подчистую), к раскачиванию вагон-дома по ночам от ветра (и перестаёшь бояться упасть с верхней кровати), к отсутствию алкоголя (лавка в посёлке есть, но алкоголя нет – запрещено, а на выезде из Воркуты стоит блокпост и весь транспорт в нашу сторону обыскивается на предмет провоза спиртного). Труднее всего было привыкнуть к чужой речи и кириллице, но тут неожиданно пришёл на помощь Саша: он принялся активно обучать меня русскому. Кроме плотной занятости утром и вечером он практически свободен в течение всего дня, эти часы мы и посвящали взаимному обучению. Саша же придумал, как мне заниматься самостоятельно: он давал мне жёсткий диск с нашими кинофильмами, имеющими закадровый перевод на русский. Так я совмещал приятное с полезным – смотрел кино (даже совсем недавние фильмы, на которые в кинотеатр я не сходил) и внимательно слушал перевод, порой возвращаясь и прослушивая фразы по несколько раз.

Время шло небыстро и я, мучимый бездельем, приспособился ездить на стройку с ремонтниками и «маслёнками» (машины с командами по проведению планового технического обслуживания техники – замены жидкостей и фильтров) – там я снимал на камеру в сотовом работу нашей техники, делал фото, выяснял у машинистов на ломаном русском и жестами, на что у них имеются нарекания.

Из всего этого материала я составил очередной отчёт и принялся допытываться у Саши – кто мог бы отправить его с моего телефона на e mail моей конторы (первый отчёт на флэш-карте увезли в Воркуту и отослали, флэшку не вернули). Тот, уточнив некоторые вопросы, вывел меня на улицу и показал стоящих на вершине снежной кучи (они опоясывали наш посёлок по периметру – результат уборки снега с территории) людей. Я видел их там неоднократно, но никак не мог понять – что же заставило их карабкаться наверх и торчать там на ветру и холоде. Только теперь выяснилось, что с вершины кучи можно иной раз поймать сеть какого-то оператора. Не без труда я взобрался на сугроб, постоял минутку с телефоном в руке и на экране появилось имя оператора: «25017», вместо ставшей привычной надписи «нет сети». Стынущими пальцами я произвёл выход в интернет и отослал отчёт в головной офис, затем, посчитав разницу во времени, позвонил жене.